имевшие вес в Законодательном Собрании. Но в какой-то момент мне намекнули, как сдвинуть дело с мертвой точки: продемонстрировать, что сын мой будет человеком состоятельным, а значит, достойнейшим из граждан. Я тут же откупил полуразобранные корабли (ту пару трупов, что болталась над экватором) и направил к ним своих монтажников. Само собой, за несколько месяцев они не успели построить завод или энергетический комплекс, но это задача будущего; ее пусть решает мой мальчик – с теми средствами, что хранятся в Промышленном банке Коринфа. Главное, я доказал, что он не останется бедняком; и я надеюсь, что он приумножит свое состояние, достигнув зрелости. Зрелость – это возраст, когда мужчина вступает в брак и начинает выслушивать женские советы, а женщины Коринфа не обижены умом. Я полагаю, что самая умная из них станет со временем миссис Джонатан Френч.
Джонатан – так мы его назвали. Он появился на свет в положенное время, крикливый розовощекий паренек с зелеными глазами, довольно крупный и смугловатый. Вылитая Шандра! Вначале мне казалось, что в нем нет ничего от меня, но я ошибся. Этот малыш был хитер, как лис, и проявлял здоровый прагматизм: вопил, если голоден, спал, если ему хотелось спать, и мочил пеленки с удивительной регулярностью. Прагматизм – мое наследие, самое ценное, что я оставляю ему, вместе со всеми страхами, коим подвержен расчетливый и логичный человек. Но ведь бесплатных пирожных не бывает, не так ли? Я старался не расставаться с Шандрой до рождения ребенка, но последние месяцы на Коринфе мне пришлось посвятить делам. Я продал кое-какие технические спецификации, животных, голофильмы и нейроклипы; скромный бизнес, но средств хватило, чтоб приобрести усадьбу в окрестностях столицы и городской особняк. Он предназначался не для жилья; там разместится лучший на Коринфе центр мод, салон леди Киллашандры, непревзойденной манекенщицы, супруги капитана Френча. Я должен был заняться им – установить компьютеры, перегрузить информацию из файлов “Цирцеи”, нанять персонал, обеспечить запасом тканей, перевезти роботов… Еще я депонировал на имя Шандры средства в драгоценных металлах, разместив их по самым надежным банкам; ведь разумный человек не складывает все яйца в одну корзину.
Моя принцесса следила за этими хлопотами – разумеется, когда Джонатан не требовал ее забот.
– Грэм, ты покидаешь меня на тридцать или сорок лет, а кажется, что на тысячелетие. Меня это пугает, дорогой. Салон, поместье, и эти вклады в банках, и орбитальная станция, и еще… Что ты еще затеял? Не слишком ли много? Зачем?
– Чтоб ты не заскучала. Когда ребенок подрастет, ты не останешься без дел, а бизнес – лучшее средство от тоски. Это один резон, милая, но есть и другие. Я – старый…
Она рассмеялась, махнула на меня рукой.
– Знаю, знаю! Ты – старый мужчина со Старой Земли, и ты предусмотрительный человек. Но не слишком ли? Ведь ты вернешься, и мы покинем Коринф… улетим вдвоем…
– Мы так надеемся, – пробормотал я. – Но я могу кануть в вечность в любой из галактических дыр, и тебе придется похлопотать о бессрочном контракте с коринфянами. Все будет проще, если ты станешь богатой и влиятельной персоной… все будет проще, дорогая, поверь мне.
Головка Шандры качнулась.
– Нет, Грэм, в это я верить не хочу и не стану! Ты вернешься за мной, ты заберешь меня, и мы улетим с Коринфа… – Она протянула руку и стиснула мои пальцы – на одном из них сверкал золотой ободок. – И ты сохранишь это кольцо!
– Сохраню, – отозвался я. – Кольца принцесс не теряют.
Я улетел. Великий Торговец со Звезд, славный Друг Границы, Старый Кэп Френчи покинул Коринф…
Но за день до расставания с Шандрой с “Цирцеи” был спущен драгоценный груз – пятьсот килограммов платины и золота. Я доставил его в Первый Промышленный банк Коринфа, в кабинет управляющего, где было заготовлено все необходимое. Металл взвесили, оценили и отправили в хранилище; затем я ввел своею собственной рукой вечную запись в компьютер – для надежности, под паролем. Этот шифр был известен двоим, мне и хозяину кабинета.
– Итак, – произнес управляющий, – если дела вашей леди будут идти хорошо, я сохраняю тайну вклада. Я или мой преемник правомочны наращивать капитал, распоряжаться им по собственному усмотрению, но без ущерба для вкладчика… то есть для вас, сэр. Если же у леди Киллашандры возникнут трудности… у нее или у вашего сына… в таком случае я должен поддерживать их вплоть до вашего возвращения. Эффективно поддерживать – так, чтобы они ни в чем не нуждались, не зависели от государственных субсидий или пожертвований частных лиц. Это все, сэр?
– Почти, – вымолвил я. – Есть последний пункт, из тех, что не пишут в контрактах. Но он, как водится, дороже всех остальных. Управляющий приподнял брови.
– Надеюсь, сэр, вы не будете склонять меня к чему-то противозаконному?
– Ни в коем случае.
– О чем же речь?
– О доверии. О доверии и возможности обмана. Он многозначительно покивал головой.
– Конечно, доверие… доверие… Самый тонкий вопрос и очень щекотливый…
Но мы – деловые люди, сэр, и понимаем, что стопроцентных гарантий не существует.
– Не существует, – согласился я. – Скажите, вам знакома история Регоса?
Капитана Регоса с “Прекрасной Алисы”?
Брови снова приподнялись – на этот раз в недоумении.
– Да, разумеется, сэр… Весьма трагический эпизод… весьма печальный и поучительный… Так что же? Вы собираетесь кому-то мстить? Так, как мстил Регос?
– Это не в моих привычках. Но, если, вернувшись, я узнаю, что моя леди обманута, я сделаю с вами то же, что Регос сделал с Клераком.
Он не обиделся, и это был хороший признак. Он протянул мне руку и сказал:
– Принято, сэр. Я не хочу, чтобы моя жена стала вдовой. Это все гарантии, какие я могу вам дать. И я ему поверил. Все-таки есть на Коринфе своя специфика…
ЭПИЛОГ
Я вернусь. Я обязательно вернусь!
'Цирцея” – надежный корабль; пока я с ней, под ее покровительством и защитой, мне ничего не грозит. Мы путешествуем вместе не первое тысячелетие, и было бы странно, если бы что-то случилось сейчас, когда я, Грэм Френч, принадлежу не только себе, но и Киллашандре. Она ждет… Ждет и растит нашего сына… Надеюсь, он доставляет ей много радости. Надеюсь, что ее любовь ко мне стала еще сильней. Ведь это мой сын! И хочется думать, что Джонатан напоминает ей меня…
Я вспоминаю девиз спейстрейдеров, о котором говорил когда-то Шандре: ВСЕ ПРОХОДИТ. Несомненно, так! Все проходит, и горе, и радость, и воспоминания; все проходит, оставляя за собой пустоту…
Пусто! Как пусто без нее! Пусто в спальне и в салоне, в спортивном зале и в кают-компании, в коридорах и в оранжереях… Пусто на севере и юге, на западе и востоке, и на всех мирах, которые я посетил без нее… Пусто! И слишком широка кровать, на которой я сплю в одиночестве.
И поэтому я стараюсь проводить время на мостике, взирая на экраны и высматривая среди причудливых созвездий далекое солнце далекого Коринфа. Далекого не в пространстве – во времени; я считаю день за днем, перебираю их, как серую морскую гальку, в надежде отыскать алмаз, сверкающий камешек, которым отмечу день возвращения.
Иногда, любуясь на звезды, я думаю о Рае. Где же он, мой ненайденный Парадиз? Вот светило Коринфа, вот солнце Старой Земли, вот Абидон, Уленшпигель, Тапиона, Баратария, Алойзис, Ченга… Как много звезд, туманностей, галактик – миллиарды миров сияют передо мной немеркнущим вечным светом! Но Рая нет среди них; Рай – не какое-то место, не планета, не космический город, не постоянная точка в пространстве. Теперь я это понимаю. Рай и преисподняя – в каждом человеке; мы носим их с собой, в собственном сердце, в душе, в каком-нибудь потаенном углу или щелке, не ведая, не замечая или не желая замечать, что они – с нами. Всегда с нами! Но вот приходит великое горе или великое счастье, и мы – в аду или в Раю…
