Любовь первая, любовь бурная

К тому времени, как они подошли к ее комнате, Бриана уже приняла решение. Она едет домой, назад к тете и дяде.

Она не рассказала о своем решении Адаму, так как боялась, что он попытается отговорить ее.

Трент погладил руку Брианы.

— Я буду тосковать. Думай обо мне немного, пока я в отъезде.

— Хорошо. Обещай, что будешь осторожен.

— Обещаю, — наклонившись, он нежно поцеловал ее. — Я буду самым осторожным полицейским в мире.

Бриана смотрела, как он спускается в холл, а думы ее были уже в завтрашнем дне. Мысль об отъезде домой не давала спать всю ночь, и рано утром на следующий день она была уже на станции, но только для того, чтобы узнать, что следующий дилижанс, идущий в нужном ей направлении, отправится через три недели.

Бриана думала, что эти недели никогда не кончатся, но солнечным утром в середине августа она сидела в дилижансе Оверленда, который должен был отвезти ее в Винслоу.

Устроившись поудобнее, насколько было возможно, на жестком кожаном сиденье, она откинулась назад и закрыла глаза. Дом. Будет хорошо увидеть ранчо, искупаться в озере, обрабатывать землю и видеть, как все растет. Она задавала себе вопрос: скучали ли тетя и дядя по ней вообще? И будут ли они рады ее возвращению? Бриана нахмурилась, когда обдумывала вероятность того, что они могут не принять ее обратно. Она сбежала с индейцем, в конце концов. Они никогда не любили ее. Возможно, теперь тетя и дядя совсем откажутся от нее.

Эти мысли не делали путешествие приятным, но все же, несмотря ни на что, Бриана радовалась, что едет домой.

— Глава 14 —

Тихий звук барабана проник сквозь окружавшую его темноту, возвращая в прошлое. Боль, словно нож, пронзала его, и в своем воображении Шункаха представлял, что снова был молодым воином, переносящим муки и исступленный восторг Виваньянк Васипи, Солнечного Танца. И вновь он стоял перед Такала, знахарем. Тело замерло, мускулы напряглись, когда шаман сделал два надреза на его груди и вставил ремни из сыромятной кожи, которые будут связывать его и священный столб. Он смотрел на длинные ремни, протянувшиеся подобно пуповине между ним и столбом. Он будет танцевать, двигаясь туда и сюда, назад и вперед, пока не поддастся его плоть, освобождая от связи со столбом, выталкивая его в новую жизнь, как мать выталкивает свое дитя из лона.

Когда все остальные участники танца были готовы, зазвучали барабаны, и танцоры начали плясать; их шаги заглушались пылью, пока они перемещались туда и сюда, туда и сюда, натягивая ремни.

Через некоторое время Шункаха обо всем забыл. Глаза сосредоточились на солнце, он танцевал вперед и назад под удары барабана. Потом, как сейчас, он растворился в мире боли, пока не осталось ничего, кроме теплой крови, стекающей по груди, и боли, окутавшей его, словно кокон, наступающей на него и загораживающей от всего остального. Один раз ему показалось, что рядом стоит его отец. Лицо Ванбли Люта было мрачным, но Шункаха увидел гордость в его глазах. Медленно Ванбли Люта поднял руку к его покрытой шрамами груди.

«Будь храбрым, сын мой, — казалось, говорили его глаза. — Я тоже перенес боль Солнечного Танца. Только дотерпи до конца, и пожнешь награду.»

Шункаха незаметно кивнул. Закрыв глаза, он танцевал с обновленной энергией, и постепенно боль угасла, и он почувствовал, будто его душа покинула тело. Невесомый, он летал над необъятной землей, пока не достиг неправдоподобно прозрачного ручья, окруженного серебряными тополями и тонкими осинами. Встав на колени на травянистый берег, он заглянул в спокойную воду, но вместо своего отражения увидел смотрящего на него красного волка.

— Хоу, кола, — сказал волк голосом, шелестящим, как прилив волн, — С этого времени и навсегда я буду твоим хранителем. Прислушивайся к моим словам, следуй за мной, и ты никогда не ошибешься. Никогда не ошибешься… Никогда не ошибешься…

Голос волка затих, образ постепенно исчез в никуда — и Шункаха открыл глаза, лежа в вигваме своей матери…

Ресницы Шункаха дрогнули и поднялись. Он был накрыт буйволиной шкурой, старческая фигура стояла рядом на коленях, и на мгновение Шункаха подумал, что это отец вернулся из Страны Мертвых, но потом распознал в старике одного из шаманов индейского лагеря у Маленького Большого Рога.

Не подозревая о том, что к его пациенту вернулось сознание, шаман начал тихо и монотонно петь. В правой руке он держал орлиное перо, которое проносил сквозь огонь, направляя запах к Шункаха Люта. Слова исцеляющей песни взлетали и падали, словно перо на ветру.

В поле зрения Шункаха появилась женщина. Ей было чуть за тридцать, черные волосы спускались до самой талии, а миндалевидные глаза были цвета черного дерева. Она нежно приподняла голову Шункаха и поднесла мех с водой к его губам. Два долгих глотка, и накатившая слабость не позволила сделать третий. Вопросы, которые Шункаха Люта хотел задать, были забыты, так как боль снова подступила, и он удалился в ожидающую его темноту, ища забвения.

Когда он очнулся в следующий раз, перед ним сидела женщина. Она давала младенцу грудь. Отблески костра играли на лице женщины, когда она наклоняла голову, любуясь ребенком.

Шункаха не шевелился, но пристально смотрел, как она нянчит дитя. Женщина была красивой. Кожа гладкая и безупречная, розовая в свете костра. Волосы, словно черная мантия, спадали на плечи. Нос — маленький и прямой, губы полные. С огромной нежностью женщина отняла младенца от груди и прижала его личико к своей ключице, слегка похлопывая по спинке. Шункаха еле заметно улыбнулся, когда их глаза встретились поверх детской головки.

— Хоу, Шункаха Люта, — произнесла женщина, приветствуя. — Добро пожаловать назад из Страны Теней.

— Ты знаешь меня?

— Я помню тебя по долине у склона Скользкой Травы. Ты пропал в тот день, когда был убит Желтый Волос. Мы думали, что ты мертв.

— Только бродил в темноте. Как я попал сюда?

— Воин из Шиела нашел тебя полумертвым у Медвежьего Вала. Он узнал тебя и принес к нам.

— Как долго я здесь нахожусь?

— Солнце пересекло небо пять раз.

Шункаха покачал головой. Он не помнит, что случилось после того, как покинул долину Маленького Большого Рога.

В следующие несколько дней он чувствовал, как сила постепенно возвращается к нему. Казалось, что индеец все время был голоден. Женщина, имя которой Нежный Ветер, готовила огромное количество пищи, довольная его аппетитом. Она всегда была рядом, предлагала ему то ковш холодной воды, то чашку теплого бульона, то горсть спелых ягод. Она вытирала пот с его бровей, массировала одеревеневшую спину, плечи, умело помогала справиться с интимными нуждами. Он нервничал и порой терял самообладание, но Нежный Ветер оставалась терпеливой и веселой, игнорируя его кислое выражение лица и раздражительность, не разрешая ему вставать, пока сама не почувствует, что он достаточно окреп, чтобы подняться.

Наконец, силы прибавилось достаточно, чтобы Шункаха смог сам совершать прогулки по деревне, отваживаясь уходить с каждым днем все дальше и дальше. Он спрашивал каждого воина, которого встречал, о Бриане, но никто не видел ее с тех пор, как они покинули окрестности Скользкой Травы. «Неистовая Лошадь отослал ее к белым солдатам…» — это все, что ему могли сказать.

Куда она поехала? Шункаха знал, что у Брианы нет родных, кроме тети и дяди. Неужели ей придется вернуться к ним? Это казалось маловероятным, потому что она была несчастной там, хотела убежать. Но куда еще она могла податься?

«Неистовая Лошадь, — беспокойно думал он. — Наверняка Неистовая Лошадь знает, куда она