его жесткие воротнички и старомодные галстуки, его довольно выраженный ланкаширский акцент, его плохо сшитую одежду и все остальные провинциально-непривлекательные черты, за которые молодого мистера Уоргрейва единодушно прозвали Мерзким Мучителем, — все впустую. Впустую! Они были беспомощны против его искренних стараний якобы для их же пользы. Со всем пылом своих двадцати семи лет мистер Уоргрейв работал на благо своих подопечных.
Пока же господин Нокс, двенадцати лет, не менее упрямо ответствовал господину Оллфри, одиннадцати лет, с тем оттенком снисходительности, которого требовала разница в возрасте:
— Ладно, дурашка ты мой, чертов Паршивец не чертов начальник, вот в чем дело. Я чертовски хочу написать своим предкам о нем. Они бы чертовски здорово разозлились, если бы знали, поверь.
— Вот что, — сказал мистер Уоргрейв, — Нокс и Оллфри, перестаньте болтать и поскорее заканчивайте с цементом. Надо уложить ряд кирпичей до времени переодевания для крикета, вы же знаете. Пошевеливайтесь.
Господа Нокс и Оллфри поспешно продолжили работу лопатками.
Это занятие было одной из прекрасных задумок мистера Уоргрейва в обучении детей делам, полезным для жизни. (Хотя что в этом полезного, если мы не станем какими-нибудь чертовыми каменщиками, я бы очень чертовски хотел знать, — так и подмывало горестно возопить господина Нокса.) Молодой учитель предложил эту идею мистеру Гаррисону в начале четверти и встретил полное одобрение со стороны Эми. С тех пор в свободное время вся школа трудилась над возведением невысокой стенки по краю газона директора, где прежде лишь проволочный забор отделял его от пастбища. Особенно раздражало школьников, что по-настоящему увлекательная работа по укладке кирпичей была начисто закапана мистером Уоргрейвом; им же безжалостно оставлено лишь приготовление цемента, подвозка и подноска кирпичей, то есть обязанности помощников каменщиков. Их огорчение не уменьшалось ни презрительным хмыком мистера Паркера, ни довольными замечаниями мистера Гаррисона, бессердечно радовавшегося тому, что его стену построят без дополнительных затрат, ни открытыми насмешками мистера Раиса.
Все начиналось, как хорошая забава. С цементом можно выдумать массу развлечений. Залепить его хорошенькую порцию в спину Уильяму, или вмазать Геддону Холлу в волосы, или незаметно запустить в Эйди так, чтобы цемент уморительно влетел ему в рот, — вне сомнения, это могло любую жертву сделать чертовским посмешищем. Но У мистера Уоргрейва не было чувства юмора. Он пресекал любые попытки разнообразить работу маленькими невинными забавами самым неумолимым образом. К концу четверти все классы горько и единодушно выли: ни за что они не будут заниматься возведением кирпичных стен до конца своих дней. Ничего не поделаешь, приходится признать: мистер Уоргрейв был не из тех педагогов, которыми рождаются, а из тех, кто ими становится в процессе обучения. Почти все педагоги таковы.
Упрямо бормоча что-то себе под нос, господа Нокс и Оллфри стали удрученно размазывать лопатками остатки горы цемента. То, что мисс Гаррисон вышла из здания школы и наблюдала за ними своим обычным сверлящим взглядом, не придало им бодрости.
— Берегись — Пучеглазка, — прошептал господин Оллфри господину Ноксу, стоявшему спиной к подходившей мисс Гаррисон; тотчас же в спину господина Нокса словно бы вонзились сотни тоненьких иголочек.
Эми посмотрела на мистера Уоргрейва слегка неодобрительно. Даже намерения относительно него не могли поколебать ее чувства долга.
— Неужели вы полагаете, что разумно Ноксу и Оллфри работать вместе? Они же только подзадоривают друг друга.
Менее смелый, чем мистер Уоргрейв, тотчас бы прогнал от кучи цемента или Нокса, или Оллфри. Но он был не из таких. Он лишь ответил, немного резко:
— Я специально даю им совместную работу. Я как раз рассчитываю на то, что они будут подзадоривать друг друга в работе. Этого я от них и жду.
Эми взглянула на него с восхищением.
Мистер Раис переоделся и теперь бил мячиком в одну из кирпичных стен, огораживавших корт мистера Гаррисона. Легко и изящно играл он мячом, вновь и вновь ловкими ударами отбивая его. На корт выходили окна директорского дома, а точнее, окна спальни миссис Гаррисон. А в жизни все бывает…
Краем глаза он заметил стройную фигуру в белом, направлявшуюся к нему. Женщина окликнула его, и он, словно бы от неожиданности, послал мяч в кусты на углу, окружавшие беседку.
— Мазила! — весело прокричала миссис Гаррисон.
Мистер Раис улыбнулся.
— Я чуть не подпрыгнул от твоего неожиданного появления. Ничего. Сейчас я его достану.
Он пошел к беседке. Через минуту оттуда донесся его голос.
— Послушай, вот удивительно! Иди взгляни, куда он закатился.
Филлис Гаррисон вошла в беседку.
— Где он? Я не вижу.
— Я тоже. Но, по-моему, здорово получилось.
Миссис Гаррисон задорно засмеялась.
— Ты моя киска, — сказал мистер Раис и крепко обнял ее.
Младший учитель в такой дыре, как Роланд-хаус, полагал мистер Раис, не должен упускать ни одной возможности развлечься.
Глава 6
Было уже без десяти два в этот чудесный летний день. Внешне все вокруг дышало покоем и даже любовью. К примеру, мисс Уотерхаус любила и была любима; миссис Гаррисон любила и полагала, что любима; даже Эми Гаррисон исподволь излучала нечто в сторону мистера Уоргрейва, что сошло бы за любовь, пронизанную здравым смыслом, хотя Эми и не совсем еще верила во взаимность. С виду казалось, что все складывается как нельзя лучше, особенно если учесть, что происходило это в начальной школе в конце самой длинной четверти. Но казалось так только с виду. Под мнимым штилем бурлили глубоководные течения. Нужна была лишь еще одна капля, чтобы они выплеснулись наружу.
И капля, как и полагается, нашлась — из-за некого Дженкинсона-старшего. Он как будто запустил громадным камнем в тихую заводь того полуденного покоя, и от этого по ней пошли кругами водовороты, один за другим, все шире и шире, пока не опрокинули и не разбили все вокруг.
Дженкинсон-старший, проболтавшись в ожидании мистера Раиса минут двадцать, возник перед учителем, когда тот уходил с теннисного корта, и сказал:
— Сэр, простите, сэр, пожалуйста, вы, наверное, уже знаете? Я не смогу сегодня играть в матче, сэр.
— Что такое? — нахмурился мистер Раис. Дженкинсон-старший был лучшим мастером биты во всей школе. Его игре в Зеленой команде можно было противопоставить объединенные усилия всех остальных игроков с битой из трех других команд. — Что случилось? Ты заболел?
— Нет, сэр.
— Тогда в чем дело? Если это из-за заведующей хозяйством…
— О нет, сэр, это не из-за хозяйки, сэр. Эго из-за мистера Паркера, сэр. Он меня не выпустил, сэр.
— Как! — взревел мистер Раис.
С благоговейным ужасом Дженкинсон-старший стал объяснять. Утром мистер Паркер заявил, что его экзаменационный перевод из Вергилия — позор для класса, позор для школы, позор для всех начальных школ Англии. И он должен отложить остальное и с полудня засесть за книги и все переделать.
— Это же кошмар, сэр. Я имею в виду, в день такою матча. Я подумал, что лучше скажу вам, сэр, чтобы вы не удивлялись, почему меня нет.
