противника и не пропагандируемая столь рьяно, происходила из нескольких источников вдохновения. Ее сторонники сконцентрировались на общем значении технологии, коммуникационных систем и торговли, а также финансовых потоков, из анализа которых они извлекали уроки, имеющие значение для положения и роли Америки в мире. Два слова лучше всего передают смысл этой версии: взаимозависимость и соединенность.
Глобализация была во всем мире интригующим, сверхмодным и привлекательным словом. Она подразумевала прогресс или процесс, противоположный статичности, и к тому же процесс, который считался неизбежным. Таким образом, она органично соединяла объективный детерминизм с субъективной способностью принимать решение. Утверждение, что взаимозависимость была новой реальностью международной жизни, в свою очередь, утверждало глобализацию как легитимную политику нового века. Американские представления о глобализации предполагали инновацию, движущую силу истории, конструктивное использование возможностей, а также соединение американских национальных интересов с глобальными. Поэтому глобализация была подходящей доктриной (и прекрасным источником лозунгов) для победителя в только что закончившейся холодной войне.
Поскольку глобализация предполагала американское лидерство, Америка не выдвигала его настойчиво. Но по своему определению глобализация подразумевала какой-то главный источник, отправное начало, стимулирующее и генерирующее движение, и Америка — хотя и не названная прямо — была единственным наиболее вероятным кандидатом. Глобализация также не имела сходства с мертвой коммунистической доктриной с ее установленным центром мировой революции, являющимся непогрешимым источником доктринерской правды в мире, обреченном на классовую борьбу. Глобализация лишь намекала на то, что Америке предназначено быть источником энергии и центром, стимулирующим мировой процесс, который является подлинно интерактивным и в любом случае спонтанным в самой своей основе. Включаясь в глобализацию, Америка отождествляла бы себя с тенденцией исторического развития, всеобщей по своему охвату, никого не исключающей, не устанавливающей какие бы то ни было лимиты на потенциальные выгоды.
Конечно, где-то какие-то группы были бы отодвинуты, чьи-то узкие интересы могли бы пострадать, и болезненные изменения в структуре занятости и производства могли бы иметь место. Но для энтузиастов новой эры эти болезненные ограничения были проходящей фазой, исправляемой почти автоматически саморегулированием. Глобализация виделась как путь к всеобщему равновесию, перераспределяя для многих выгоды и компенсируя первоначальные трудности немногих. А Америка как передовой отряд глобализации осуществляла бы свое глобальное лидерство, усиленная материально и одновременно получая моральную поддержку.
Глобализация обладала еще одним преимуществом: она обещала быть обнадеживающе оптимистичной. После тревог холодной войны и неуверенностей, вызванных ее последствиями, глобализация выглядела жизнерадостной и вселяла уверенный оптимизм в благотворное воздействие динамической взаимозависимости. С энтузиазмом воспринятая президентом Клинтоном, она давала надежду в мире растущей взаимозависимости, идущему по пути многосторонней кооперации «в будущее». Ее наиболее пылкие адвокаты даже объясняли развал Советского Союза не столько последствиями сталинских преступлений пли результатом сопротивления антикоммунистических сил, сколько неудачей советских попыток эффективно ответить на экономические и технологические требования нового времени.
И наконец, немаловажно и то, что глобализация находила готовую и мощную поддержку не только среди деловой элиты Америки, но и в мире многонациональных корпораций, который ширился и рос в ущербные десятилетия холодной войны. Фактически значительная часть этой элиты, озабоченная направлением и постоянством быстро усиливавшейся в мире социальной и экономической нестабильности, возлагала большие надежды на то, что единственная оставшаяся сверхдержава воспримет глобализацию почти как мантру.
Глобализация не сразу стала доминирующим фактором в американском видении мира. Она ускорялась за счет расширения своего пространства, став привычным словечком среди знатоков международных дел, воспринятая бесчисленными частными и государственными организациями, постепенно становясь любимой политической концепцией верящего в свое историческое предназначение американского президента. С этого времени идея многосторонней кооперации опиралась не столько на угрозы международной безопасности, сколько на благостные обещания глобальной взаимозависимости.
Уделив сначала внимание только экономической перспективе, сторонники глобализации быстро поняли, что ее привлекательность может быть значительно усилена за счет политической составляющей, и тогда в качестве дополнительного довода в пользу глобализации было выдвинуто мнение, что она непременно приведет к усилению демократии. В результате глобализация стала логическим доводом, особенно полезным, когда критики доктрины стали утверждать, что она служит средством оправдания максимизации прибыли и инструментом инвестиционной политики в отношении экономически успешных стран с деспотическими режимами. Кровавая бойня на площади Тяньаньмэнь в 1989 году вызвала резкую критику со стороны правозащитников, заявлявших, что энтузиасты глобализации безразличны к правам человека.
Интеллектуальную родословную глобализации нельзя свести лишь к какой-то конкретной и общепризнанной интеллектуальной классике и, конечно, к какому-либо единственному догматическому источнику. Она завоевала признание в большей степени благодаря пропаганде средствами массовой информации, лозунгам, газетным передовицам, международным конференциям и встречам и изданию книг, предназначенных для общего чтения.
Наиболее заметными были публиковавшиеся в «Нью-Йорк таймс» статьи журналиста Томаса Фридмана: «The Lexus and Olive Tree: Understanding Globalization» (2000), за которыми последовала известная публикация Бенджамина Барбера «Jihad vs. McWorld: How the Planet Is Both Falling Apart and Coming Together and What This Means for Democracy» (1995). После этого появились более академические работы Джозефа Стиглица «Globalization and Its Discontent» (2002), Джагдиша Бхагвати «In Defense of Globalization» (2004) и еще одно весьма популярное эссе Томаса Фридмана «The World Is Flat» (2005). Таким образом, глобализация была одновременно популяризирована и получила интеллектуальное развитие, почти став доктриной.
Новая доктрина, которая расцвела при президенте Джордже У. Буше, была более сухой по своему выражению, более пессимистической по направленности и более манихейской по своему настроению. В противоположность экономическому детерминизму, почитаемому сторонниками глобализации («марксистами» в своем роде), приверженцы неоконсерватизма были более воинствующими (и таким образом, «ленинистами»). В вопросе происхождения доктрины Буш сознательно возвращался назад к феномену Рейгана и узаконивал себя ретроспективной исторической интерпретацией этого феномена, осмеянной в начале этой главы.
В течение своей политической карьеры Рональд Рейган умело и успешно использовал широко распространенное среди американцев мнение, что Америка ведет напряженную борьбу, состязаясь с советским коммунизмом. К середине 70-х годов Рейган уже воспринимался многими американцами как политик, предлагающий более решительный альтернативный курс, чем исторически пессимистическая концепция разрядки Никсона-Киссинджера. К концу десятилетия республиканцы, выбирая кандидата в президенты, отдали предпочтение Рейгану, обошедшему Джеральда Форда. В 1980 году Рейган выиграл президентские выборы, победив вторично выдвинувшего свою кандидатуру демократического президента Джимми Картера, которого сочли недостаточно сильным противником советскому вызову и репутация которого пострадала из-за унизительного захвата американских заложников в Тегеране.
Коалиция, игравшая ведущую роль в выработке общей международной позиции, получившей название доктрины Рейгана (которая имеет неоконсервативные корни), не была по своему происхождению преимущественно республиканской. Хотя Рейган и получил на выборах значительное дополнительное число голосов вследствие недовольства многих консервативных республиканцев внешней политикой Никсона- Киссинджера, а также вследствие широко распространенного недовольства итогами президентства Картера, на стратегическое содержание его новой доктрины очень сильное влияние оказали несколько представителей демократов, связанных с президентом Трумэном или с яростным антикоммунистом
