— Вы же не можете отрицать того, что знаете Дыбина…
— Какого Дыбина?
— Брата вашей жены — Антона Прохоровича…
— А-а! Брата Марии я совсем не знаю. Только слышал, что такой есть. Как-то раз, правда, он приезжал, а я спешил на работу и толком поговорить с ним даже не успел. Не знаю, совсем человека не знаю.
— Нам известно, что вы завозили в магазин, где работает Мария, товары, полученные не на государственных складах! А ваша жена их продавала…
— Ничего не знаю… Этого не может быть…
— Но жители поселка утверждают, что покупали в магазине, где трудится ваша жена, краденые вещи.
— Я ничего нигде не крал. Мало ли что по злобе наплести могут…
Пришел вызванный Александром Михайловичем милиционер и увел Владимира.
Гвоздев еще долго сидел в кабинете, устало положив на стол руки. «Совсем редкий случай, — думал он. — Не может человек не понимать, что он виноват, если он действительно виноват».
УЖЕ ДВАЖДЫ допрашивали Антона Прохоровича.
Оба раза он вел себя с завидной выдержкой. На Гвоздева смотрел сочувственно, его взгляд говорил: «Зря мучаешься. Столько хлопот, усилий и все напрасно. Но понимаю, служба!» Свое участие в совершении преступлений категорически отрицал, говорил, что это либо недоразумение, либо наговор и во всем надо разобраться.
У Александра Михайловича выдержки тоже хватало. Допрашивая Дыбина, он разговаривал с ним предельно корректно, не нарушая правил формальной вежливости.
Так происходило и сегодня.
— Ну, что ж, Антон Прохорович, — сказал он. — Давайте разбираться. Прочитайте вот это.
Дыбин внимательно просмотрел предложенные ему документы. Но поскольку в грамоте он был не весьма силен, их чтение утомило его.
— Все бумажки, бумажки! — пробормотал он. — А я при чем?
— С сестрой вашей, Марией, повидаться не хотите? — вдруг спросил Гвоздев.
Дыбин растерялся.
— С сестрой? Вы разве знаете мою сестру?
— Вы что, Антон Прохорович, решили глупым прикинуться?
— Почему вы так?
— А потому, что я только что давал вам прочитать постановление об аресте Владимира Семенова и документы о ревизии в магазине, которым заведовала Мария Семенова, а вы спрашиваете, знаю ли я ее.
— Да, да! Владимир… Так ее муж арестован? А Мария?
— По правде сказать, ставить вопрос о ее аресте мне тяжело. Ведь у вашей сестры двое детей, престарелая свекровь… — Гвоздев помолчал. — Мария пока не арестована.
— Пока не арестована, — растерянно произнес Дыбин. — Неужели Марию арестовать можно? На законных основаниях?
— Можно. Для этого у нас имеется достаточно оснований. Законных.
Дыбин опустил голову, и густая проседь стала отчетливо видна в его темных волосах.
— Но она ни в чем, совсем ни в чем не виновата, — наконец хрипловато выговорил он, — она ни о чем не знает.
— Зато вы знаете все! — Александр Михайлович посмотрел на Дыбина жестко и холодно.
— И что, мне действительно можно повидаться с Марией?
— Можно. Все зависит от вас. Антон Прохорович, мне казалось, что вы умный человек. Теперь же приходится сомневаться в этом. Вы напрасно думаете, что ваше признание нужно нам. Нет. Прежде всего оно необходимо вам, Марии, вашему зятю, Владимиру. Сегодня я оставляю за вами право. Завтра вы будете жалеть, что не воспользовались этой возможностью. Судебная практика считает, что не раскаявшийся преступник — злостный преступник. А к злостному преступнику никакого снисхождения быть не может.
— Я не злостный преступник, — опустил глаза Дыбин. — Я все расскажу. И прошу только об одном: пожалейте Марию…
На другой день Александр Михайлович провел очную ставку: Семенов — Дыбин. Владимир был удивлен до крайности признанием Дыбина, поэтому махнул рукой и прекратил бесполезное запирательство.
Во второй половине этого же дня Александр Михайлович привез Марию в следственный изолятор и устроил ей свидание с братом. И не пожалел об этом: увидел, как осветилось радостью угрюмое, почти мрачное, лицо Дыбина, как жадно протянул он к ней задрожавшие от волнения руки.
ВЫБРАВ свободную субботу, Гвоздев поехал к Тамаре, сестре жены, к кому та уехала.
Александр Михайлович сидел в купе вагона. За окном мелькали незатейливые пейзажи средне- русской равнинной полосы. В памяти мелькали картины минувших лет.
Отслужив в Советской Армии, уволился в запас, Зина училась на четвертом курсе педагогического института. Через год он поступил на юридический факультет университета. Они поженились, когда Зина закончила учебу. Работать она пошла воспитателем в детский сад. Ей нравилось заниматься с маленькими детьми.
В семье Зины Александра Михайловича невзлюбили. С годами острота неприязни сгладилась. Только дядя Сема по-прежнему скептически относился к мужу племянницы, считая его человеком весьма ограниченным и сухим. Однако влияние дяди Семы на Зину в последние годы настолько ослабло, что практически стало равно нулю.
На четвертом году совместной жизни их постигло несчастье — заболел и умер ребенок, их первенец, чудесный мальчик, ясноглазый Минька, названный Михаилом в честь отца Александра Михайловича, погибшего на войне в 1943 году.
Окончив университет, Александр Михайлович несколько лет работал следователем в районной прокуратуре, а затем был направлен на следственную работу в органы внутренних дел.
…Стучали колеса, гудел на поворотах электровоз, текли мысли.
Вот и прошло уже полжизни. Выдающегося ничего не совершено, но и сложа руки сидеть не приходилось.
Незаметно день сменился вечером. А когда багрово-красный диск солнца коснулся темной линии горизонта, Александр Михайлович сошел с поезда и через час уже нажимал кнопку звонка квартиры Тамары.
Дверь открыла Зина. Сперва она сделала было строгий вид, но не выдержала, шагнула вперед, протянула руки.
— Жива-здорова, беглянка, — говорил он, обнимая ее.
На другой день рано утром они отправились гулять.
Вернулись домой счастливые, помолодевшие. Целый день провели вместе.
Утро выдалось ослепительно светлое, теплое. Александр Михайлович с ощущением бодрости и легкости весело шагал на работу.
РАССЛЕДОВАНИЕ успешно подходило к концу.
Однажды Лукин привел вихлястого, белобрысого мужчину лет тридцати.
— Угадай, кто сия персона? — ухмыльнувшись, спросил он.
Александр Михайлович понял сразу: это Суслик.
— Идет, молодец, по улице, — подмигнул Николай Степанович, — и в ус не дует. А я смотрю: да, вот же он, голубчик! А я-то его ищу, стараюсь… Верно ведь, Веня, искал я тебя?
— Не знаю, — отвернулся тот.
