В гостях у Белоусова
На следующий день после возвращения в Петербург Мессинг, Петрович с Алексией (близнецы остались с няней), Настя с Леонидом и я пришли на Петроградскую сторону, в давно известный нам дом, где жил Белоусов. Так получилось, что мы заранее условились встретиться, чтобы купить что-нибудь Александру Федоровичу в подарок от всех нас. Посетив магазин, мы поднялись к квартире Белоусова, позвонили, а когда радушный хозяин распахнул дверь перед нами, то по его лицу было видно, что он чем-то удивлен.
Но чем? Как только мы вошли, Александр Федорович отозвал в сторонку Алексию и стал о чем-то шептаться с ней, посматривая на нас. От этого диалога доносились лишь обрывки фраз: «Алексия, разве ты не замечаешь этого… Я сразу… Да, бросилось в глаза… Особенно Мессинг, как-то сразу… И Колька с Полькой заметили сразу… А я только когда вы сказали… Нет, сразу видно…»
Мишель Мессинг вежливо кашлянул, привлекая внимание дочери, которая была так увлечена беседой с Белоусовым, что, казалось, совершенно забыла о нашем существовании. Наконец, Петрович окликнул свою жену. Алексия сначала махнула рукой, но потом все-таки соблаговолила прервать разговор с Белоусовым и посмотреть в нашу сторону; правда, без особого любопытства, а так — постольку поскольку. Потом Алексия хлопнула себя по лбу ладонью — довольно звонко — и произнесла:
— Ой, простите, пожалуйста! Я так увлеклась беседой… А мы с Александром Федоровичем только что про вас всех говорили, про то, что вы…
— Я объясню, — влез Белоусов, перебив смущенную Алексию, — ведь я первым сказал про это и заметил сразу. О чем я? О том, что вы все внешне очень изменились после вашего путешествия.
Петрович, только услышав эти слова Белоусова, ринулся к зеркалу — слишком свежи были в нем воспоминания об улыбающемся и ровно дышащем гиганте. А вдруг — ведь всякое бывает — сам Петрович «доулыбался» до того, что стал таким же вот пыльным великаном? Нет, слава богу, это был все-таки прежний Петрович. Белоусов же, чуть посмеявшись над реакцией Петровича, продолжил:
— И чего вы так испугались? Да всякий позавидует тем изменениям, что произошли с вами за время, что вы провели на Кайласе. Я сразу заметил и сразу же, как только вы вошли, сказал об этом Алексии…
— А я тоже заметила, но почему-то решила, что мне показалось, — теперь уже Алексия перебила Александра Федоровича. — Когда вчера Петрович приехал из аэропорта, и Колька с Полькой на нем повисли от радости, я подумала: муж мой какой-то не такой, но не придала я этому значения.
— Постой, Алексия, — перебил жену Петрович, — что же такого особенного во мне ты заметила?
— Я расскажу, — вмешался Белоусов. — Вы прямо сейчас подойдите и посмотрите вот в это зеркало. Оно хоть и старое, однако, правдивое…
Свет мой, зеркальце, скажи…
Мы стали по очереди смотреться в зеркало, а Александр Федорович продолжал:
— Вот посмотрите на Мессинга. А теперь на Блаво. А Леонид?..
Кажется, и все мы, глядя друг на друга через отражения, начали все-таки понимать, что имеют в виду Алексия и Белоусов. Я, например, заметил, что и Мессинг, и Петрович, и Леонид стали выглядеть моложе. В это было сложно поверить, но это так! Мы все рассмеялись, когда Алексия с серьезным видом спросила нас:
— Вы там, на Кайласе, не пили эликсир молодости? А нам привезли?
— Ах, доченька, — отвечал ей Мессинг, — дело, как ты понимаешь, совсем не в эликсире. Просто за время нашего путешествия нам постоянно приходилось сталкиваться с теми или иными экспликациями культа воздуха, с актуализацией разнообразных, часто противоположных друг другу дыхательных техник, большинство из которых мы зафиксировали и в самые ближайшие дни обработаем и начнем широко применять. Ну а реакция твоя, Алексия, и ваша, Александр Федорович, на наше омоложение может считаться гарантом того, что путешествие действительно не прошло даром. Однако, прежде чем мы перейдем к изложению всех тех техник, которые собрали на Кайласе, нам хотелось бы получить то, о чем вы, дорогой наш Александр Федорович, так загадочно написали в последнем сообщении.
— Помню-помню, дорогой Мишель, — сказал Белоусов, — это, действительно, по-своему уникальный документ. Волею случая обнаружился он в рукописном отделе Публичной библиотеки. Я, вы знаете, люблю возиться со старыми рукописями… Но, друзья, я был так удивлен, когда под спудом реестров начала XX века вдруг обнаружил один листок, который никак нельзя было отнести к новейшему времени. Ознакомившись с текстом, я сделал вывод о принадлежности его к 80-м или 90-м годам XVII века. Запись эта была сделана в Пскове неким монахом, который подписался именем Леонтий. Простите, но поручиться достоверно за то, что в реальном Пскове конца XVII века жил монах с таким именем, я не могу, но, пожалуй, дело и не в этом, а в содержании документа. Информация, которая находится на этом листке, видится вполне достоверной. Во всяком случае, когда прочел я этот документ, сразу же интуитивно ощутил: все, что тут написано, — истинная правда.
К сожалению, сколько ни искал я хоть каких-то следов описанного в том документе события в иных источниках, ничего найти не мог. Уверяю вас, я старался и даже специально несколько раз проверял по фондам не только Петербурга и Пскова, но и Новгорода, Твери и Москвы, где в архивах эти документы могли оказаться. И ничего, ровным счетом ничего. Однако тот документ — тоже отнюдь не так мало. Уверен, что данный текст с полным правом может стать еще одним кирпичиком в здании дыхательных техник. Однако хочу предупредить. Согласно данному тексту, далеко не все в мире этих техник, что мы именуем дыхательными, так радужно. Есть и «издержки производства». Думаю, что и вы сталкивались с ними в процессе путешествия на Кайлас, не так ли?
— Да, Александр Федорович, — ответил Мессинг, — все то, что мы видели, имело и свои обратные стороны. Стоило хоть в чем-то отступить от предписаний по тому или иному упражнению, связанному с дыханием, как можно было получить отрицательный результат вплоть до отравления, например кислородом. Или вот еще пример последнего нашего дня на Кайласе, когда всеми уважаемого Петровича угораздило свалиться в пещеру и там уснуть с открытыми глазами, улыбкой на устах и ровным дыханием…
— Постойте, Мишель, — Александр Федорович так зримо занервничал, что даже схватил Мессинга за руку. — Мишель, не могли бы вы подробно рассказать, что это было с Петровичем: что за ровное дыхание, что за улыбка? Признаться, не ожидал услышать этого сейчас, не ожидал… Видите ли, улыбка и ровное дыхание — два концепта, предельно соотносимые с тем, что изложено в тексте монаха Леонтия, поэтому и прошу вас рассказать о том, что случилось с Петровичем на Кайласе.
В ответ на эту просьбу Мессинг совместно с Настей подробно рассказали обо всем происшедшем с Петровичем, начиная от падения его ранним утром в глубокую яму и заканчивая тем, как удалось вернуть нашего друга к жизни. Рассказ дополнил сам Петрович. Белоусов спросил:
— Петрович, а сами вы что чувствовали, пока улыбались и дышали ровно?
— Я был счастлив.
— Так я и думал! — воскликнул Александр Федорович и достал тот листок, который уже успел так разрекламировать перед нами.
Белоусовский листок
Вернее, конечно, был это не тот самый листок, а список с него, сделанный Белоусовым. Мы прочли:
«…Довелось побывать мне, смиренному иноку Леонтию, и в странах заморских, дальних и чудных.
