Краткий курс экономической науки

паразитов, а на расширение производства и постепенное улучшение его методов. Так как город поставил себя в монопольное положение по отношению к деревне, то ему при посредстве торговли удавалось выкачивать часть прибавочной стоимости и из деревни. Все это способствовало обогащению городов, которые в несколько столетий достигли пышного расцвета.

В эпоху ремесленно-городского строя выступила и новая движущая сила — конкуренция. Отдельные хозяйства стремились поставить себя в наиболее благоприятное положение на рынке. Этого можно было достигнуть уменьшением трудовых затрат, необходимых для производства того или другого товара, т.-е., другими словами, увеличением производительности труда. Отсюда — развитие техники, этого первого двигателя экономического развития. Правда, конкуренция была еще слабо развита на этих стадиях социальной жизни, ремесленно-цеховой строй ограничивал ее посредством разнообразных мероприятий. Но самые эти мероприятия свидетельствуют о том, что она существовала и что ее влияние было значительно, так как вызывало усиленную борьбу против себя. Цеховые рамки не могли вполне сковать ее; а в дальнейшем она мало-по-малу подтачивала и разрывала самые эти рамки.

Основные черты идеологии пред-капиталистической эпохи

Крепостная система и ремесленно-цеховой строй пробили огромную брешь в господствовавшем до них натуральном хозяйстве. Они возникли благодаря обмену и, возникши, сами способствовали его развитию. Но влияние старой идеологии было еще чрезвычайно сильно. Это объясняется, во-первых, тем, что общественное сознание вообще отличается консервативностью, и, во-вторых, тем, что в крепостной деревне и в ремесленно-цеховом городе авторитарные отношения все еще оставались господствующими. Власть помещиков в деревне и мастеров в городе накладывала глубокую печать на идеологию общества. Мышление, в общем и целом, продолжало оставаться авторитарным, и феодальное мировоззрение все еще владело умами.

Но поскольку экономические отношения претерпевали изменения, поскольку развивался обмен, подрывавший старые общеизвестные формы, постольку стали складываться элементы новой идеологии. Таков прежде всего меновой фетишизм.

Меновой фетишизм являлся выражением новой власти, подчинившей себе человека в меновом обществе, — власти общественных отношений.

В обмене выражается разделение труда между людьми. Но это — неорганизованное разделение труда. Именно из его неорганизованного характера вытекает та неприспособленность производителей к их взаимным отношениям, которую обозначают, как «власть» этих отношений.

Цены товаров подчиняются, как было выяснено, закону стоимости, т.-е. в своих постоянных колебаниях стремятся к соответствию со стоимостями. Но во всякий данный момент они в большей или меньшей степени уклоняются от своей нормы, потому что закон стоимости проводится в жизнь не сознательной, организующей волей, а стихийным механизмом конкуренции. Во всякий данный момент производитель товара рискует оказаться неприспособленным к условиям рынка, его трудовая энергия — частью или вполне — потраченной бесполезно, его участие в общественном распределении — уменьшенным, его потребление — пониженным; а это означает подрыв, частичный или полный, его рабочей силы и хозяйства.

В силу всего этого рынок является для производителя внешней силой, к которой он должен приспособляться, но удастся ли, — зависит не от него; такой же являлась и внешняя природа с ее тысячами неожиданных опасностей сознанию дикаря. Отсюда — оба различных вида фетишизма.

Рынок, с его конкуренцией, с его нередко ожесточенной борьбой, заслоняет от глаз производителя факт общественного союза, общественной совместности в борьбе с природой. Покупатель и продавец, которые в действительности трудились каждый для общества, встречаются на рынке не как два члена одного общественного союза, а как два противника. Производителю нет возможности понять, что его труд есть затрата общественно-трудовой энергии, как и труд других производителей.

Производитель товаров не может ничего знать о их общественной стоимости, потому что он не привык смотреть на товар, как на общественный продукт. Наблюдая массу случаев обмена, он составляет себе понятие о ценности, т.-е., в сущности, об обычной цене товаров; но она для него — необъяснимое явление. Свести ее к затрате общественно-трудовой энергии для него невозможно прежде всего потому, что он понятия не имеет об общественном характере труда, которым произведен продукт, а затем также потому, что эта ценность представляется ему непременно в виде известного количества денег, а не в виде известного количества труда. Но если сознание товаропроизводителя не в состоянии связать ценность с отношениями общественного труда людей, то оно может связать ее только с самим товаром. И для поверхностного взгляда это вполне естественно: у кого бы ни находился товар, у его производителя или у другого лица, все равно, — товар продается по присущей ему ценности. Отсюда как нельзя легче сделать заключение, что ценность — способность продаваться за известную сумму денег — есть свойство товара самого по себе, свойство, не зависящее от людей, от общества, вообще — естественное свойство товара. Откуда берется такое свойство, чем определяются его границы, производитель товара не исследует этого. Для него меновая ценность топора есть два рубля, и только; она ни от чего не зависит, она существует в топоре сама по себе, как для натурального фетишиста душа топора есть только душа топора, и ничего больше. В этом и заключается сущность товарного фетишизма. Не имея возможности постигнуть, что в обмене выражается трудовая совместность людей в борьбе с природой, т.-е. общественное отношение людей, товарный фетишизм считает способность товаров к обмену внутренним, природным свойством самих товаров. Таким образом то, что в действительности представляет из себя отношения людей, кажется ему отношениями вещей. Меновой фетишизм является, следовательно, противоположностью натурального, который представлял отношения вещей, как отношения людей.

В меновом фетишизме выражается господство над людьми их собственных отношений, как в натуральном — господство внешней природы. Там, где общественный человек сталкивается со стихийной силой, которую он не в состоянии подчинить себе, к которой он не может приспособиться с помощью своего сознания, там он неизбежно создает себе фетишей.

Развитие обмена создает также иллюзию индивидуального хозяйства. Частному производителю кажется, что его хозяйство в экономическом отношении совершенно самостоятельно. На самом деле никакого индивидуального хозяйства в меновом обществе нет: оно представляет собою частицу огромного трудового коллектива и связано с ним миллионами нитей. Но отдельные товаропроизводители выступают на рынке, как противники. Когда два представителя менового общества сталкиваются в качестве покупателя и продавца, один стремится выгоднее купить, другой — выгоднее продать; между ними создается резкая противоположность интересов. То же самое наблюдается и тогда, когда два товаропроизводителя выступают одновременно или как продавцы, или как покупатели. Увеличение предложения в первом случае и увеличение спроса во втором ставит этих товаропроизводителей в невыгодное, иногда крайне тяжелое положение. В меновом обществе складывается таким образом всеобщий антагонизм, война всех против всех, которая носит название конкуренции. Этот антагонизм еще более затемняет сознание товаропроизводителя. Ослепленный борьбой, он совершенно перестает видеть сотрудничество широчайшего коллектива и привыкает представлять хозяйство, свое или чужое, как вполне индивидуальное.

Иллюзия эта окончательно укреплялась в сознании товаропроизводителя вместе с развитием денег. До тех пор, пока товары обменивались непосредственно, товаропроизводители могли еще видеть, что между ними есть трудовая связь, что они обмениваются продуктами своего труда; они могли еще видеть, что они работают один на другого. Но дело резко изменилось, когда на сцену выступили орудия обмена. Между обмениваемыми товарами вклинились деньги, между обменивающими производителями стали посредники-купцы. При таких условиях трудовые отношения оказываются совершенно замаскированными и