корпоративными организациями. В деревне количественно преобладали обломки натурального производства — мелкие земледельческие хозяйства с различными подсобными промыслами; торговый капитал стремился распространить на них свою организаторски-эксплоататорскую деятельность; это в значительной мере удавалось ему, но не вполне, так как он встречал на своем пути немалые препятствия в виде многочисленных пережитков феодальных отношений. Процесс разложения и устранения отсталых форм, начатый силою торгового капитала, под влиянием капитала промышленного пошел значительно быстрее, пролагая для себя, кроме прежних, и новые пути.
Вступая в конкуренцию с мелкой ремесленной формой производства, крупная мануфактурная оказывается сильнее и вытесняет первую. Высокая производительность технически-разделенного труда в мануфактурах вела к такому сильному понижению стоимости, а следовательно, и цены продуктов, какого не в состоянии было выдержать ремесло. Поэтому ремесло быстро приходило в упадок в тех отраслях обрабатывающей промышленности, которые захватывались мануфактурой; а число таких отраслей непрерывно возрастало.
Чтобы хотя временно удержаться в неравной конкуренции, цеховым мастерам приходилось, каким бы то ни было образом, увеличивать производительность труда или, по крайней мере, усиливать его эксплоатацию. Благодаря этому, с особенной силой выступают в эпоху мануфактур все те симптомы разложения старых ремесленных организаций, которые в меньшей степени обнаруживались еще в предыдущую эпоху: развитие духа исключительности в среде мастеров, стремление их всячески препятствовать переходу подмастерьев в самостоятельные ремесленники, распадение прежней непосредственной связи мастеров с подмастерьями, жестокая классовая борьба между организациями первых и организациями вторых, наконец, уменьшение сплоченности, внутренней связи самих цехов, выражавшееся в стремлении отдельных мастеров обходить стеснительные для них лично установления цехов и эксплоатировать своих товарищей — других мастеров — по способам торгового капитала. Жизнеспособность цехов быстро понижалась.
Подчиняясь закону, общему для всех отживающих форм, цеховые организации не только теряли при этом свою общественную полезность, но становились даже вредными, как задержка дальнейшего развития. Обладая монополией производства и отчасти монополией рынка в большинстве городов, цехи сильно стесняли развитие мануфактур. Между тем, масса «избыточного населения» искала, кому продать свою рабочую силу, и существующие предприятия не могли всю ее поглотить. Интересы большей части общества требовали дальнейшего развития мануфактур, а для этого необходима была свобода капитала, отмена цеховых стеснений и привилегий.
Защищая свои узкие интересы, цехи с непримиримой враждой относились к техническому прогрессу, который угрожал гибелью мелким производителям. Пользуясь своим общественным значением, своим влиянием на государство, цехи всеми силами мешали введению в общественную технику новых изобретений, причем нередко достигали того, что изобретения эти погибали вместе с изобретателями. В таких фактах реакционная роль старых организаций обнаруживалась с особенной ясностью.
Таким образом, в сознании растущих промышленных классов, как буржуазии, так и пролетариев, постепенно распространялась и укоренялась, мысль о необходимости уничтожения цехового строя. Деятельность государства все в большей степени направлялась против отживающих организаций.
Утрачивая свое общественное значение, цехи начинали понемногу разрушаться и формально. Прежде всего они лишались своей прежней независимости. Королевская власть присвоила себе право давать звание мастера и энергично пользовалась этим правом для увеличения доходов казны. В выдаче патентов на звание мастера открывался широкий простор произволу: патенты, выданные одним государем, следующий объявлял недействительными по той причине, что и ему нужны были деньги. Нередко вместо таких патентов продавались, как было указано, привилегии на обход цеховых ограничений; чаще всего делалось то и другое одновременно.
Несмотря на ослабление власти цехов, они даже в Англии еще во второй половине XVIII века пытались остановить победоносный ход капиталистического развития. Известно, напр., что корпорация механиков г. Глазго, узнав, что Джемс Уатт, не входивший в число ее членов, работает над моделью паровой машины, запретила ему заниматься этой работой. Но подобные случаи в указанный период являлись уже редкостью, тем более, что в молодой хлопчатобумажной промышленности, составлявшей основу развивающегося английского капитализма, не было никаких цеховых ограничений. В общем, всякая регламентация промышленности в Англии исчезла сама собой, и закону 1814 года пришлось лишь подтвердить то, что успело уже войти в обычай. Во Франции законодательная отмена цехового устройства началась за 15 лет до Великой Революции, которая одним ударом (в 1789 г.) уничтожила его последние остатки. Но и тут цехи в это время едва держались, совершенно стесненные конкуренцией мануфактур и домашнего капиталистического производства. Из передовых стран цеховые-привилегии продержались дольше всего в Пруссии; здесь они фактически были отменены эдиктом 1810 г. Позднейшие попытки вернуться к цехам — попытки, предпринятые немецкими ремесленниками в период революции 1848 г., — были, разумеется, лишь реакционной утопией; уничтожить свободу промыслов, как этого требовал франкфуртский ремесленный парламент в 1848 г., когда над Германией возвышались уже сотни фабричных труб, значило повернуть вспять ход экономического развития; эти попытки были обречены на неудачу.
Во время крепостного права и в начале периода капитализма среди крестьянского населения были еще повсюду распространены
Продукты подсобных промыслов частью потреблялись в собственных хозяйствах производителей, частью шли на продажу. С развитием денежных отношений, с превращением крестьянских повинностей, податей и налогов из натуральных в денежные, и особенно с выступлением на сцену торгового капитала, производство на продажу получало в подсобных промыслах решительное преобладание над производством для потребления. При этом организация подсобных промыслов, становясь в зависимость от рынка, принимала формы домашней капиталистической промышленности.
Переход к мануфактуре совершался в данной области весьма постепенно. Сама мануфактура в деревне, по большей части, надолго сохраняет следы «подсобного» характера тех промыслов, из которых возникла: ее работники не являются исключительно ее работниками — в летнее время они возвращаются к своим сельскохозяйственным работам; мануфактура же, вполне или отчасти, бездействует. Нередко общая экономическая отсталость деревни приводила даже к тому, что мануфактура разлагалась: капиталист находил более выгодным, чтобы крестьяне выполняли работу в своих домах, занимаясь ею как подсобным промыслом. Дело в том, что при низком уровне потребностей крестьянина и при второстепенном для него, как земледельца, значении подсобного заработка, продукты домашнего производства могут продаваться очень дешево, несмотря на отсталую технику.
Подобное раздробление фабрики, основанной по преимуществу на ручном труде, имело место в России. В первой половине XIX столетия (да и раньше) у нас наблюдается своеобразный процесс распадения крупного производства на более мелкие производственные единицы. Работа на бумаготкацких фабриках сокращается, но вокруг фабрик с поразительной быстротой начинает развиваться кустарная промышленность. С 1836 г. по 1857 г. число рабочих бумаготкацких фабрик упало с 95.000 до 75.000, но за тот же самый период ввоз в Россию хлопка и бумажной пряжи возрос с 865.000 пудов до 2.765.000, т.-е. больше чем в 3 раза. Все сырье, которое не подвергалось обработке на фабриках, шло кустарям, и многие бумаготкацкие фабрики в значительной степени превратились в раздаточные конторы, в типичные организации торгового капитализма. Предприниматели находили для себя более выгодным эксплоатировать крестьян в их собственных избах, чем собирать их под крышею фабрик. Крестьянам же, стонавшим под гнетом крепостного права, ткачество доставляло подсобный, но постоянный заработок. С точки зрения технической, развитие кустарных промыслов в указанный период не представляло никаких трудностей, так как ткацкий стан можно было с одинаковым успехом соорудить как на фабрике, так и в крестьянской избе. Этот факт — примитивность техники — был одной из главных причин, дававших возможность раздаточным конторам свободно конкурировать с фабриками. Последние нередко погибали под ударами кустарей, которые удлинением рабочего дня, бесчеловечной эксплоатацией своих семей и усилением интенсивности труда с избытком покрывали преимущества крупного производства.
Однако такое разложение фабрики, ее рассеяние в пространстве, обратный переход промышленного
