- Полагаешь, это будет для них достойным уроком? – Первый вкусил яблоко, и по подбородку потекла светлая дорожка сладкого сока.
- Да чего там! – отмахнулся Второй. – Какой там урок! Для этих короткоживущих ничто никогда не служит уроком. Пока башку не разобьют, так и будут стучать дурными лбами в пол, выпрашивая исполнения своих сиюминутных желаний. Нет, я так просто говорю, с точки зрения нашего развлечения: выполнить десяток молитв, да и посмеяться хорошенько, а то с тех пор как Господь занялся геномодифицированными птеродактилями - в саду нашем стало отчаянно скучно. Вы не находите?
- Ну, десяток, не десяток, - вмешался Третий, расправляя крылья, и вглядываясь в волнующуюся поверхность бассейна, - а трех человечков, молящих Господа об одном и том же, я вижу. Все три просьбы, конечно же, дурацкие. Исполняем?
- Ну-ка, ну-ка, - Первый и Второй тоже склонились над фонтаном. – Точно, то, что надо! Исполняем!
Все трое взмахнули крыльями и еще ниже склонились над подернутым рябью водяным зеркалом.
Маршал Бродерик Ланский нелепо взмахнул руками и свалился на землю. Испуганные его внезапным падением кони свиты взвились на дыбы.
Ганс Гровель сполз по стене, оставляя на серой поверхности кровяные дорожки, и затих. Носильщики остановились поодаль, не смея приближаться к строгому хозяину.
Хорст, не имевший ни фамилии, ни родового прозвища, ни захудалого двора, не удержавшись в неловкой позе на коленях, неуклюже завалился на правый бок. Строй, и без того выровненный неидеально, раздался в стороны, освобождая место тяжелому телу.
- Хозяин…. Хозяин! – голос, пробившийся сквозь звон в ушах, был незнаком. – Хозяин!
- Дышит? – второй спрашивал почему-то шепотом.
- Дышит. Вон, смотри, веки дергаются! Живой ещё. Хозяин!
Хорст открыл глаза. Вместо утреннего неба с клочьями расходящегося тумана над ним нависла неровная каменная стена какого-то дома. И две незнакомые рожи: одна рыжая, с упитанными бледными щеками в веснушках, вторая – чернявая, почти цыганская.
- А-г-ххх, - язык ворочался еле-еле, и вместо привычного ругательства из-за стиснутых зубов прорвалось что-то уж вовсе непонятное.
- Сказать что-то хочет? – Рыжий повернулся к Хорсту лепёшкоподобным ухом. – Хозяин, ты говори, говори, мы твою последнюю волю в точности передадим!
Хорст уперся руками в землю, попробовал подтянуть ноги и опереться спиной на шершавую поверхность стены. По мере того, как он поднимался над мостовой, его глаза распахивались всё шире и шире: сначала он увидел ноги, чудом втиснутые в странного вида башмаки, затем стали видны полы богатой одежки, потом его взгляд упал на окровавленные ладони в золотых? кольцах… Он медленно огляделся вокруг.
От поворота до поворота узкой улочки виднелось глубокое ущелье, образованное двумя сплошными стенами каменных домов, вдоль каждой из них вилась замусоренная канава, наполненная всяким дерьмом: от лошадиного навоза до яичной скорлупы. Пошевелив носом, Хорст принюхался сквозь пышные соломенные усы: в Брюннервельде так воняло лишь зимой, когда в особо сильные морозы отощавшую скотину крестьяне загоняли в дома – пережидать природную напасть. Похоже, что здесь давненько не было дождя – канавы стояли сухие.
Где-то недалеко со скрипом открылось окно, и прямо на середину улицы хлынул водопад нечистот, разбрасывая брызги на ближайшие стены и низкие двери. Звякнуло железом и хлопнули створки.
- Хозяин! Так чего передать-то? – Рыжий все ещё надеялся получить указания.
- Ты кто? – едва ворочая распухшим языком, спросил Хорст.
- Ну как же, хозяин, я это! Хавьер Рыжий. Помнишь? А этот вот, - он показал пальцем на чернявого, - Якоб из Бреста! Узнаешь? А вон, - перед носом Хорста метнулась нечесаная грива криво обрезанных волос, - Бриан и Рольф с па-лан-ки-ном!
Последнее слово он выговорил по слогам, синхронно загибая пальцы, словно боялся что-то упустить.
- Ну, вспомнил?
Хорст закрыл глаза, устало откинул голову на стенку, больно ударившись затылком, но даже не почесался. Почему-то очень сильно болели глаза, норовя выпасть из орбит. Хорст, болезненно скривившись, задумался.
Что же случилось? Последнее, что он помнил – это прикосновение лбом к холодной, чуть влажной земле и ещё…. Что-то он там говорил. Кому? И о чём? Не вспоминалось. Однако, хорошо уже то, что на войну идти, похоже, не придется! Или война уже кончилась, иначе с чего бы он так оброс? Хорст потер пальцами окладистую бороду и усы. Кольца непривычно мешались, он машинально потянул за одно из них – на указательном пальце, и понял, что снять не получится – желтоватый обруч врос в фалангу навсегда, он даже не поворачивался! Что же случилось? Может быть, сон приснился?
- Хозяин! – вновь затянул свою волынку рыжий Хавьер,- хозяин….
- Заткнись, а? Домой хочу, – пробормотал Хорст и решил подняться - оперся рукой на плечо чернявого. С другой стороны под плечо метнулся Хавьер и болезного хозяина быстро поволокли к носилкам. Его привычно-умело усадили в мягкое сиденье, спустя мгновение пол под ним качнулся, и паланкин взмыл вверх, вызвав у Хорста короткий приступ тошноты. – Э-э-э!
Качнулись занавески, закрывая обзор, и носилки плавно двинулись вперед.
Хорст сидел, почти не дыша, боясь неосторожным движением опрокинуть ненадежную опору и свалиться на грязную мостовую. Через пару минут, приноровившись к легкому раскачиванию, он стащил правую туфлю и внимательно её оглядел: чудная обувка не перестала выглядеть таковой и при более близком рассмотрении. Точеный деревянный каблук, обтянутый тонкой кожей, прочная и легкая подошва, вместо обычных двух боковин – целых шесть деталей верха, пряжка с двумя крохотными прозрачными камешками на обшитом золотой канителью ремешке, хитрые узоры той же драгоценной ниткой по носку… Сколько ж стоит-то такое? И как в таком-то по дерьму лошадьему ходить? Он снял с ноги вторую туфлю и положил обе себе на колени.
После туфель настал черед пояса, на котором обнаружился вместительный кошель, полупустой правда, но все равно очень тяжёлый! Развязав тесемки, Хорст высыпал в полу кафтана три десятка монет с профилем короля. Лотридоры! Он никогда раньше не видел такого богатства! Да чего уж, он и одного-то лотридора не видел ближе, чем могли дотянуться его руки – так, пару раз на ярмарке блистало желтым между пальцев у благородных господ. Он богат! Чертовски богат! Прав был отец Амвросий из уездного прихода – искренняя молитва чудеса творит! И сразу вспомнилось утро, земные поклоны и слова, сорвавшиеся с языка! Исполнилось…
И что теперь? А теперь его везут «домой». И даже не лошади, а люди… «Насколько ж я богат теперь?» - подумал Хорст.
Остановились. Хорст туфлей отодвинул в сторону тяжелую шторку и увидел аккуратное каменное крыльцо, на котором в этот ранний час торчала толстая краснощекая тетка лет пятидесяти. Стоило Хорсту высунуть наружу нос, как толстуха разразилась длинной тирадой:
- И где ж это тебя ночами носит, аспид ты подколодный! Нянька старая извелася вся, думала сдохну тут, а он вона что! Взял себе привычку ночами по городу шастать, как разбойник-душегуб какой! Или ты нечисть кладбищенская? Много кровушки выпил, негодник? Я тут не сплю, окна ставнями не закрываю, наружу выскакиваю на каждый стук, траву-успокойку как лошадь жру! А этот! Вы посмотрите на него – вырядился, жених! А ты, рыжая сволочь, - это, похоже, уже Хавьеру, - зубы-то свои конячьи не скаль! Совсем хотите няньку со свету сжить? Не выйдет! Иди жрать, жених!
Она развернулась к Хорсту объемной кормой и, войдя в дом, громко хлопнула обитой железными полосами дверью.
Хорст выбрался наружу и осмотрелся: его привезли во двор, вымощенный ровными рядами
