— Терять нам нечего. По вашей милости мы потеряли все: свободу, надежды, родину. Да, да, родину. Вы погубили ее. Россия сделала первый шаг в будущее, и явились вы, чтобы все остановить, погубить, разрушить. И вы надеетесь найти в нас помощников?
— Отнюдь. Но работать вам придется. У нас хватит сил обуздать саботажников. А на вопрос о том, кто что разрушил и погубил, ответит время. Я не уполномочен вести с вами политические дискуссии. Совет Народных Комиссаров поручил мне наладить выпуск «Газеты Временного Рабочего и Крестьянского Правительства». И я сделаю все, чтобы она выходила при вашем участии.
— Но мы не признаем этого вашего правительства…
— Ничего, признаете. И чем скорее, тем лучше для вас.
Петр Ананьевич задумался: как говорить с этой публикой? Упрашивать, уговаривать, внушать?
Вдвоем с Наташей они сутками просиживали в редакции. Он диктовал ей официальные материалы Совнаркома, разных комиссариатов и комиссий, передовицы и редакционные статьи. Потом сам нес в типографию к наборщикам. Как-то зашел представитель от редакционных служащих бывшего «Вестника». Удостоверившись, что газета выходит и без их услуг, саботажники капитулировали.
Все, казалось бы, налаживалось. Но уже третий номер не на чем было печатать — кончилась бумага. Петр Ананьевич сообщил об этом Бонч-Бруевичу. В тот же день Красикова пригласили к Ленину.
На столе перед Владимиром Ильичем лежали вышедшие номера газеты. На полях Петр Ананьевич увидел многочисленные пометки. Владимир Ильич поднял на Красикова утомленные глаза, некоторое время молчал, о чем-то размышляя. Затем сказал:
— Захватите эти номера. Посмотрите, пожалуйста, мои пометки. В основном товарищи и я газетой довольны. Но… Впрочем, не ошибаться нам пока трудно. Новое дело у всех, и уроки брать не у кого. Так что промахи вполне естественны. И все же лучше обходиться без промахов. Так что посмотрите, пожалуйста, мои пометки.
С того дня Владимир Ильич часто приглашал к себе Красикова, обсуждал с ним материалы, справлялся насчет бумаги, финансового положения. Однажды завел разговор о рекламе. Заказы посоветовал получать от разного рода кредитных и акционерных обществ, даже от владельцев крупных капиталистических предприятий.
После встреч с Лениным Петр Ананьевич обыкновенно испытывал неодолимую тягу к работе. Возникало странное для его возраста мальчишеское желание услышать похвалу от Владимира Ильича. Во всяком случае, газета налаживалась, и Петр Ананьевич все более входил в это дело.
И вдруг случился разговор в ВРК. Красикову объявили, что его решено назначить комиссаром Следственной комиссии Военно-революционного комитета. Сейчас, объяснил Подвойский, это чрезвычайно важно, а людей в комиссии не хватает. Подготовленных большевиков там, по сути, только двое — Козловский и Стучка.
И вот он — комиссар Следственной комиссии при Военно-революционном комитете! Вчерашний адвокат, защитник преследуемых, он призван участвовать в арестах, допрашивать. И неизменно оставаться трезвым и осторожным, стараться в каждом — даже в противнике — видеть личность. И если есть хотя бы малая надежда сохранить кого-то для пролетарского дела, следует употребить все средства для этой цели, быть на высоте справедливости. Но как трудно, немыслимо трудно удержаться на этой высоте в столь бурное, неустоявшееся время!
Сколько врагов у Советской власти! Где найти средства одолеть их? Вражеских агитаторов, саботажников, заговорщиков? Бойцы красногвардейских отрядов, прикомандированных к Следственной комиссии, приводят и приводят офицеров и генералов, политиков и чиновников, а то и обыкновенных уголовников и громил.
Допросы, допросы, допросы… Дни и ночи напролет приходится смотреть в глаза людям, ослепленным страхом и злобой. Они трусят, полагая, что большевики не станут вдаваться в тонкости, а будут просто расправляться с арестованными.
А на страницах все еще издающихся меньшевистских и эсеровских журналов и газет большевиков именуют «узурпаторами» и «вампирами». Сами расстреливали рабочих в июле, восстановили смертную казнь для солдат, сами саботируют все усилия Советской власти по спасению страны от голода, заключению мира и упорядочению внутренней жизни, а «авантюристами» именуют большевиков!
Генерал Маниковский с первой встречи произвел на Петра Ананьевича впечатление человека порядочного. Этот старый солдат с витыми золотыми погонами, досконально изучивший артиллерию и дело армейского снабжения, ревностно служил и Романовым, и Керенскому. Поклонялся же он единственному богу — русской армии. До февраля генерал Маниковский был комендантом крепости Кронштадт, перед Октябрем сделался важной фигурой — товарищем военного министра в кабинете Керенского.
Двадцать пятого октября генерал вместе с прочими членами правительства был арестован в Зимнем и препровожден в Петропавловку. На другой день к нему явился член коллегии только что созданного Наркомата по военным делам прапорщик Крыленко и предложил служить новой власти. Тот согласился, и его тотчас освободили. В должности управляющего военным министерством он пробыл, однако, недолго.
В середине ноября его вновь арестовали, обвинив в саботаже. Вина Маниковского состояла в том, что он отдал телеграфный приказ всем тыловым военным округам: «Никто не может быть отстранен от должности без моего ведома и согласия». Рабоче-крестьянское правительство проводило линию выборного начала в армии, и приказ бывшего царского генерала представлял собой вызов Советской власти.
Дело Маниковского расследовал Красиков. Генерал на допросах держался с подчеркнутым достоинством, однако без высокомерия, обнаруживаемого его коллегами. Отвечал он обстоятельно, хотя и по-военному лаконично. Во всем его поведении угадывалась растерянность. Генерал никак не мог осознать своей вины. Если он поставлен во главе военного министерства — таков был ход его рассуждений, — то как можно допустить смену командования без его ведома и согласия? Как существовать армии без единоначалия?
Петр Ананьевич не сомневался в искренности генеральского недоумения и терпеливо втолковывал ему, что революция сметает до основания прежние государственные устои. Это не минует и войска.
— Простите, гражданин комиссар, но я вас все-таки не понимаю. Вы что же, намерены оставить Россию без армии?
— Да нет, пока это, к сожалению, невозможно. Идет война. А в несколько отдаленной перспективе такая вероятность не исключена. Свое государство станет защищать вооруженный народ.
— С этим я никак не могу согласиться. — Глаза генерала неприязненно смотрели на Красикова. — Вооруженный народ! Необученная, не знающая воинской дисциплины толпа — вот он, ваш «вооруженный народ». При столкновении с мало-мальски подготовленным неприятелем эта толпа…
Дверь пятьдесят шестой резко распахнулась. Стремительно вошел Владимир Ильич. Огляделся, некоторое время стоял молча, наклонив голову, словно припоминая, зачем пришел. Затем кивнул Красикову, приблизился к столу. Вгляделся в генерала, приготовился слушать. Но комиссар и допрашиваемый молчали. Маниковский, должно быть, догадался, кто этот человек, и, вскинув голову, независимо встретил любопытный взгляд вождя большевиков.
— Петр Ананьевич, — сказал Владимир Ильич, — у вас найдется для меня несколько минут? Весьма важное дело.
Они вышли в коридор, двинулись туда, где была квартира и рабочий кабинет Председателя Совнаркома. Ленин поинтересовался:
— Маниковского допрашиваете? И как он? По вашему мнению, как? — Не дождавшись ответа, объяснил: — Товарищи из Наркомвоендела полагают, что на сегодняшний день он может быть нам полезен как специалист. Не ошибемся, если отпустим?
— В политике, Владимир Ильич, он… как бы удачней выразиться… сущий младенец. Убежден, для нас генерал опасности не представляет. А вот полезен ли он как специалист, не скажу. У него, видите ли, в этом смысле свои принципы. Работать на новый режим согласен только с одним условием — вне политики и без какого-либо вмешательства власти.
— Вот как! — Владимир Ильич вскинул голову. — Пресловутая генеральская щепетильность? Расчет на
