смыслил, а занимался только палаческими функциями, как то пыжится изобразить Резун. Осудить его можно только за то, что он слишком ревностно поддерживал товарища Сталина (о чем, например, свидетельствует его поведение во время трагически знаменитого февральско-мартовского пленума ЦК ВКП/б/ в 1937 году).
Против другого советского военачальника – Василия Константиновича Блюхера – удалось Резуну накопать не очень много. О полководческих талантах Василия Константиновича Резун молчит, как в рот воды набрал. Зато наш историк, военный теоретик и перебежчик решил поиздеваться над наградами Блюхера. Ну как же – когда во всей Красной Армии ордена имели только 41 человек, и при том по одному, то у Блюхера их было уже целых четыре. Подозрительно! И орден за № 1 – тоже у Блюхера. «Выходит, что Блюхер в несколько раз героичнее всех остальных героев, вместе взятых», – брюзжит Резун (376). А вот за что Блюхер получал ордена, Резуну как-то недосуг разобраться. Неинтересно. Придется еще, чего доброго, признать, что он их за дело получил. Вместо этого он обзывает Блюхера палачом, не приведя при этом не то чтобы никаких доказательств, а даже никаких высосанных из пальца поводов. Палач – и все тут (377).
Так за что же все-таки Блюхер получал свои ордена?
Первый орден Красного Знамени Блюхер получил за 1500-километровый рейд по тылам белых – он вывел из района Белорецка, ведя непрерывные бои, Южно-Уральскую партизанскую армию на север Урала, на соединение с Восточным фронтом. Да и потом воевал Блюхер не менее умело. Действуя против Колчака, 51-я дивизия под его командованием нанесла по Колчаку серьезный удар у Тобольска. В боях против Врангеля Блюхер обеспечил удержание Каховского плацдарма на Днепре, впервые в российской военной практике организовав там артиллерийскую противотанковую оборону, что позволило отразить массированные танковые атаки Врангеля. Другая страница в его полководческой биографии – форсирование Сиваша.
Единственный чисто военный упрек, который Резун бросает Блюхеру, – невнимание к оборудованию театра военных действий на Дальнем Востоке. Семнадцать лет маршал Блюхер там командовал, а не удосужился заняться строительством дорог, чтобы обеспечить войскам возможность маневра, на случай если сообщение по Транссибирской магистрали будет прервано. Только пьянкой увлекался. А вот когда в 1941 году на его место назначили генерала Апанасенко, у того в штабе сразу сообразили, что без дорог – никуда, и генерал Апанасенко заставил эти дороги срочно выстроить (366–371). «И что за стратег Блюхер после этого?» – вопрошает Резун.
В каком состоянии были дороги в ОКДВА, когда там командовал Блюхер? Честно скажу – не знаю. Но ведь и Резун
В любом случае не следовало бы бросаться обвинениями на основе единственного свидетельства заинтересованной стороны. Резун, конечно, не таков.
Я вовсе не берусь утверждать, как и в случае с Тухачевским, что Якир и Блюхер были, как говорится, без греха. Но ведь именно эти командиры выиграли Гражданскую войну – выиграли против серьезного противника, у которого были командные кадры с хорошим военным образованием и с солидным боевым опытом. И, наконец, следует сказать, что даже если Резун прав относительно подвергаемых им поношениям командиров не на 100 %, а на 200 %, и даже на все 500 %, то это еще ровным счетом ничего не доказывает. А каковы были боевые качества остальных репрессированных? – вправе задать мы вопрос. И тут Резуну нечего ответить. Он ведь вовсе и не собирался выяснять этот вопрос. Ему было достаточно ошарашить читателя несколькими фактами позабористей (и не всегда достоверными) из биографий нескольких человек, и на этом основании чохом записать в пьяниц, недоумков и карателей все жертвы сталинских репрессий.
По Резуну выходит, что Сталин старательно убирал старых да бесталанных и давал дорогу молодым и способным. Смею утверждать, что это весьма далеко от истины. Принципы кровавой сталинской «селекции» были совсем другими. Вот только один пример – в июне 1938 года Ворошиловым была подписана директива об увольнении из РККА всех лиц начальствующего состава, по национальности принадлежавших к народам тех стран, которые рассматривались как враждебные к СССР, – поляков, финнов, румын, литовцев, латышей, эстонцев и т. д. – либо родившихся за границей. Ну, ясно – раз не русский или не украинец, значит, точно «враг народа». Но, может быть, Резун полагает, что быть, например, латышом – значит автоматически получить свидетельство о профессиональной бездарности? Или Резун полагает, что чистка командного состава по признаку какой-либо прикосновенности к внутрипартийной оппозиции, особенно левой, также позволяла освобождаться именно от профессионально непригодных кадров? Ведь среди высшего комсостава РККА
Еще раз о танках, о голоде и еще кое о чем
На любовь Резуна к исторической достоверности натыкаешься на страницах его книги весьма часто.
Еще в «Ледоколе» он стремился поразить несведущих читателей своими познаниями в области бронетанковой техники. Здесь он снова решил щегольнуть этими познаниями. Так, Резун утверждает, что Германия начала Вторую мировую войну, имея всего лишь 2977 танков, из них «ни одного среднего» (275). Правда, в «Ледоколе» им же приводилась другая цифра – 3195. Ну да чего не сделаешь ради того, чтобы показать, какая же была у Германии маленькая да слабенькая армия.
Да, действительно, из 3195 танков, имевшихся у Германии перед нападением на Польшу, 1445 представляли собой вооруженные пулеметами танкетки «Т-I», 1223 – легкие танки «Т-II», еще почти две сотни – различные специальные танки. Однако имелось и 309 средних танков «Т-III» и «Т-IV». Немного, конечно, но все-таки побольше, чем «ни одного». Кроме того, Германия имела немало трофейных чешских танков (в чешской армии было 469 танков, которые после Мюнхенского сговора попали в руки Гитлера), нисколько не уступавших немецким «Т-II». Но Резун здесь – в который раз! – проявляет избирательную забывчивость. Он «забывает» сообщить, что эти слабенькие силы предназначались вовсе не против танкового гиганта – СССР, а против Польши. Чем же располагала Польша? У нее было всего 887 легких танков и танкеток. Так что танковые части вермахта имели многократное численное и техническое превосходство.
Чтобы изобразить возможно больший контраст с предложением Тухачевского за один год произвести 50-100 тыс. танков, Резун добавляет, что все эти немецкие танки были «построены не за один год, а за все предвоенные годы» (275). Но что значит «за все предвоенные»? За 1918–1939? Или за сколько? За пять лет до начала войны? За десять?
Согласно данным самого Резуна, в 1935 году у Германии было всего 219 танкеток «Т-I» (324). Значит, почти 3 000 танков были построены за 1936–1939 годы. Затем их количество наращивалось за счет строительства средних танков.
Но ведь СССР имел их гораздо больше? Да.
Вот как изображает ситуацию Резун:
«3410 немецких танков. Все танки легкие. Все устаревшие. Ни одного тяжелого танка. Есть средние, но это просто легкие танки, на которые навешали дополнительной брони» (451). «А у Сталина 23 106 танков (не считая НКВД), включая лучшие в мире образцы» (451).
И опять у Резуна правда перемешана с ложью.
Во-первых, Резун у немцев