Амундсен

Рамма дополнительно написать для этой книги 15 тысяч слов. Скоро, пожалуй, закапают денежки.

Но в эту хлопотливую солнечную среду происходит кое-что еще. «Получил от К. телеграмму, в субботу она выезжает». Выезжает! Через несколько дней будет в Свартскуге. Спустя год она действительно снимается с места. Он вправду близок к цели. Остается только раскрыть объятия.

«Телеграфировал: 'Обстоятельства изменились. Вынужден отсоветовать выезд. Позже напишу'». Он не хочет принять Кисс! Советует ей не приезжать. Вот это поворот! Обстоятельства впрямь изменились.

Что же случилось?

Два с половиной месяца минуло с тех пор, как Руал Амундсен послал Кисс Беннетт прощальный привет и взял курс на Северный полюс: «Не забывай, что твой мальчуган до последнего вздоха всей душой любил тебя». Тем временем ему дарована новая жизнь.

Первые письма он принял с радостью и благодарностью. Невзирая на пережитые эпохальные события, полярник как будто бы очень быстро освоился с колченогими формами давних отношений. Только когда она заводит речь о выезде и полном воссоединении, он проявляет сдержанность. Только когда она заказывает билеты в Норвегию, он предупреждает о разрыве.

Ведь именно это он и делает. Два года спустя в письме Нильсу Гудде Руал Амундсен проливает свет на тогдашние события. Консул Гудде, долго живший в Азии, телеграфом прислал полярнику приглашение, вероятно в Лондон, которое тот, «увы», вынужден отклонить, «потому что с нашей последней встречи, когда мы провели вместе так много незабываемых дней, обстоятельства мало-помалу менялись и носят теперь иной характер». И начинается это все телеграммой из Свартскуга.

Разумеется, более чем вероятно, что Кисс и на сей раз едва ли захотела бы вырваться из крепких брачных уз. Но полярник уже успел пережить одно чудо, и, когда богиня вправду заказывает билеты, хотя бы и для краткого визита, иллюзии приобретают опасное сходство с реальностью.

Подобное уже бывало. Например, с Сигг Кастберг. Перед отплытием к Южному полюсу он на коленях умолял ее. Через два года, когда он еще сидел в Аргентине, она выехала ему навстречу. Слишком поздно. Она не приехала, когда он просил ее. С тех пор он оборвал все контакты. Для него имели важность две вещи: первой отказала она. И еще: он отступил ради нее. Отрекся из рыцарских побуждений.

Полярник нуждался в женщине, прежде чем отправиться в дорогу, она была для него движущей силой, вдохновляла его в великом испытании. В пору триумфа она лишняя. Сигг олицетворяла Южный полюс, Кисс — Северный. Долгими зимами полярник боролся за достижение своей цели. И вот подвиг свершен, он получил компенсацию. Следующим летом можно не замочив ног лететь на крыльях победы прямиком на Аляску.

Без малого тринадцать лет он играл «у нее под окном на мандолине». Когда же она делает первый шаг, собирается спуститься к нему, рыцарь бросает инструмент и мчится прочь на своем коне.

После телеграммы полярник отослал в Лондон письмо, где изложил свои резоны. Сделать такие выводы не составляло труда, ведь изначально она сама рассуждала подобным образом. Он наконец-то примирился с доводами, которые всегда служили основой ее отказов, а это узы супружества и — прежде всего — бережное отношение к сыновьям. Главное здесь — кто будет потерпевшим. В письме Нильсу Гудде он пишет: «Не стану утомлять тебя объяснениями, в чем заключаются эти перемены, скажу только, что всем сердцем о них сожалею».

Руал Амундсен не достиг Северного полюса. Но с самолета мог видеть его впереди. А посредством эхолотирования точно установил, что цель находилась на дне океана.

Вот так он покорил два своих полюса. И ради каждого из них завоевал благосклонность женщины. Но в пору победы отступал, ибо лишь тогда мог это сделать без ущерба для собственной гордости. В двойной кульминации преклонения и отречения он на вершине.

Руал Амундсен искал не счастья, но страдания. Точнее, искал не любви, но сочувствия.

Именно его он ценил превыше всего на свете.

ЧАСТЬ V ПРОПАВШИЙ КОНТИНЕНТ

Глава 39 БЛАГОДАРЯ МУССОЛИНИ

Занавес поднимается под звуки «Норвежской рапсодии»[151]. На сцену, украшенную только норвежским флагом, выходит Руал Амундсен, обветренный, стройный, прямой. 14 августа 1925 года. Мировая премьера нового доклада полярника. Всего неделей раньше он закончил свою последнюю книгу (22 тысячи слов). Но это его главная стихия — театр.

Публика на премьере — в парадных туалетах. В первом ряду, в окружении дипкорпуса, сидит министр барон Ведель-Ярлсберг, один из инициаторов Шпицбергенского трактата [152]. Весь остальной зал — сплошь высокопоставленные персоны, норвежские и зарубежные. Нынешний и будущий премьер-министры тоже здесь. Мадам Эрио, как отметили собравшиеся, еще не покинула норвежские воды. Перед самым поднятием занавеса монаршее семейство тоже заняло места в своей ложе.

На часах половина шестого. Мы в Национальном театре, в столице Норвегии. Из газет публике известно, что предстоит сегодня вечером. Но диапозитивы только-только получены из лаборатории, а сюжет драмы до того удивителен, что всем хочется услышать подтверждение из собственных уст автора. Руал Амундсен вновь готов сыграть свою единственную роль — роль вернувшегося домой полярника, человека, раскрывающего тайны мира, извлекающего из мрака новые картины.

Репортер «Дагбладет» констатирует наутро, что полярник «читал свой доклад совершенно свободно, спокойным, громким голосом». И отмечает, что, хотя обычно научные мероприятия проводятся в актовом зале университета, для вчерашнего представления как нельзя лучше подходил именно Национальный театр. «С времен Ибсена и Бьёрнсона никто не будоражил воображение норвежцев так, как Амундсен. Его подвиг прямо воздействует на нашу фантазию. Мы все нуждаемся в побудительном импульсе, и Руал Амундсен сумел дать его нам. Его могучая энергия, тяга к дальним странствиям, мечты и устремления заставили нас сопережить этот подвиг». Даже самая капризная примадонна осталась бы довольна таким отзывом.

Роналд Хантфорд — биограф Амундсена и Скотта — писал, что Амундсен «обладал подлинно артистическим чутьем». Меткое наблюдение, раскрывающее самую суть его натуры. Руал Амундсен — полярный исследователь артистического склада. И не потому, что, подобно Фритьофу Нансену или Юлиусу фон Пайеру[153], был наделен художественными талантами. На фоне высоких тиражей и тех материалов, какими он мог пользоваться, все им написанное весьма далеко от того, что называют большой литературой, и даже скупые наброски описательного характера достаточно ясно говорят об отсутствии у него художественного таланта. Творческие его способности отличались однобокостью и были непосредственно связаны с деяниями как таковыми.

Сам о том не подозревая, Руал Амундсен находился на пике своей карьеры. Северный полюс он не покорил, но завладел умами и чувствами людей. По сравнению с этим полет над Ледовитым океаном окажется не более чем заурядным рейсом.

Ни одно внешнее событие не могло, однако, воспрепятствовать внутреннему распаду, в котором полярник увязал все глубже и глубже. Он порвал с двумя самыми близкими людьми — сначала с Леоном, жестоко и решительно, затем с Кисс, исподволь и по-рыцарски.

Леон Амундсен был совершенно необходимым амортизатором между опрометчивым полярником и