— неприязнью к Пири, которая вызывалась давней обидой за Эйвинна Аструпа, а также манерой американца объявлять о «праве владения» на территории, зачастую подробно нанесенные на карту до него.
В Кристиансанне д-ра Кука в последний раз чествуют как несомненного покорителя Северного полюса, затем он всходит на борт «Оскара II» и отбывает в Америку. Но прежде д-р Кук в благодарственной речи отмечает заслуги норвежских полярников и желает коллеге Амундсену счастья и удачи в его путешествии на север. Выиграть гонку к полюсу мог лишь один, однако в науке остается место для всех.
13 сентября Руал Амундсен возвращается к Леону, в кабинет на берегу Буннефьорда. В тот же день в имперской столице доводится до всеобщего сведения, что капитан Скотт намерен выступить в поход на юг.
— Куда?
— К Южному полюсу.
— Когда?
— В августе 1910 года.
Спокойствие, Руал. Сохраняем трезвую голову, Леон. «Всё нужно было подготовить втихомолку, — напишет потом Руал Амундсен в «Южном полюсе». — Единственный, с кем я поделился, был брат, на молчание которого я мог вполне положиться. И за то время, когда тайна была известна только нам двоим, он оказал мне много важных услуг». Как отреагировал Леон, когда брат поведал ему, что север превратился в юг?
Сам Леон ни за что не принял бы подобного решения. Будучи человеком практичным, совестливым, расчетливым во всех своих поступках, он не был способен на такие сюрпризы. В то же время Леон отнюдь не был просто мелким обывателем. Он пересекал на лыжах Хардангерское плоскогорье и ходил на корабле вокруг света. Бегло говорил на французском, английском и немецком языках. Обладал присущим дипломатам чувством такта и присущим бухгалтерам уважением к языку цифр. Кроме того, он кормил семью, а потому во всем исходил из опоры на буржуазную среду.
Полярный путешественник Трюгве Гран[67] оказался одним из немногих современников, кто описал роль державшегося в тени брата в организации экспедиции к Южному полюсу: «Леон был человеком хватким и ловким, так что, если возникало щекотливое положение (а они возникали постоянно), расхлебывать кашу приходилось ему. Для такой двойной игры нужна была светлая, быстро соображающая голова». Леон прекрасно подходил на роль секретаря и управделами Руала. Дополняя его, он позволял себе — на правах брата — давать советы, а то и возражать полярнику.
С предпринимательской точки зрения решение Амундсена было хотя и рискованным, но верным. Наука не относилась к компетенции Леона, тогда как Южный полюс представлял собой золотое дно. Кроме того, приказ уже был отдан, наступление отсрочено, войска передислоцированы, стратегия изменена. Полководец сказал свое слово.
«Слепо полагаясь» на Леона, Руал никому не раскрывался до конца. Он с удовольствием обсуждал тактику, однако мораль у него была собственная. Прямо какой-то Наполеон… Разве полководец не имеет права, планируя наступление на юге, утверждать, что готовится к атаке на севере?
У нового плана Руала Амундсена был всего один недостаток, зато весьма существенный и относившийся к области нравственности: на «Фраме» собирался в южные широты совсем другой человек. Одно дело вводить в заблуждение соперников и общественность. Другое — обманывать Фритьофа Нансена. Поступать так Руал права не имел. Ведь третий поход «Фрама» основывался на его плане, его авторитете, его научных приготовлениях. И еще на том, что сам Нансен отказался от намерения покорить Южный полюс.
Почему же Руал Амундсен не выложил новую стратегию перед затворником из люсакерской башни? Фритьоф Нансен лучше других понял бы сложное положение коллеги — утрата такого рекламного объекта, как Северный полюс, грозила финансовыми трудностями, могущими сорвать научные исследования. При поддержке Нансена к походу на Южный полюс, вероятно, можно было бы готовиться в открытую, объявив о нем раньше капитана Скотта.
А если бы Нансен отверг план? Или потребовал того, на что имел моральное право: возможности самому возглавить экспедицию? Строго говоря, Амундсен обязан был пойти на такой риск. Если же он предпочел молчать, значит, не воспринимал своего соотечественника прежде всего как партнера и коллегу. Напротив, в состязании за Южный полюс Фритьоф Нансен был его наиболее опасным конкурентом.
В октябре в Христианию приезжает сэр Эрнест Шеклтон, там его приветствуют восторженные толпы. Руал Амундсен произносит речь, в которой восхваляет героический пеший поход через антарктическое плато. Оставшиеся до полюса восемнадцать миль он приберегает для себя.
Тем временем конфликт между Куком и Пири продолжается, то затухая, то разгораясь с новой силой. У д-ра Кука сложности с представлением доказательств, тогда как на стороне его противника — все влиятельные круги Америки. Амундсен опять попадает в эпицентр событий, когда едет в Соединенные Штаты договариваться о поставках провианта для «Фрама». Херман Гаде предупреждает его о соблюдении осторожности (как перед отъездом из Норвегии, так и по прибытии на место).
В письме Руала к Леону, отправленном из Нью-Йорка 17 ноября, сказано: «На подходе к берегу я получил от него радиограмму, где он советовал мне остерегаться репортеров, которые будут толпами наседать на меня, дабы услышать мое мнение о конфликте между Куком и Пири. Корреспондент нью- йоркской 'Геральд' добрался на яхте до карантинной станции, еще несколько дюжин газетчиков и фотографов привезло вместе с таможенниками досмотровое судно. К счастью, с ними прибыл и Гаде». На сей раз Амундсен понимает, что следует проявить дипломатичность. «Кук живет за городом, и я к нему при случае выберусь. Его акции упали до предела возможностей. Его более не поддерживает ни одна живая душа».
Спустя пятнадцать лет Гаде вспомнит, что Руал не всегда хорошо разбирался в людях и иногда ему требовалась защита от самого себя: «Тебе свойственно до последнего верить в тех, кого ты узнал с хорошей стороны. В этом я убедился, например, в отношении Кука, когда мне пришлось мчаться из Чикаго до самого Нью-Йорка, чтобы предупредить тебя по поводу твоего старого друга и товарища по экспедиции на 'Бельгике'».
В номере нью-йоркской гостиницы Руал Амундсен поведал другу детства Херману Гаде, что вводит в заблуждение весь свет. Через некоторое время в тайну посвятили еще двоих: ученого Бьёрна Хелланн- Хансена, которому предстояло подготовить в Бергене океанографическую программу экспедиции, и капитана «Фрама» — Турвалла Нильсена. Обоих поставили перед необходимостью принять решение (уже принятое без них). Оба сделали выбор в пользу нового плана. Кроме того, весной 1910 года Амундсен — с глазу на глаз — рассказал об изменении курса своей самой верной опоре: Фрицу Г. Цапфе. (Предполагалось, что аптекарь из Тромсё и сам примет участие в экспедиции, однако позднее он вынужден был по семейным обстоятельствам отказаться.) Наедине Руал Амундсен мог кому угодно правдоподобно объяснить, почему север заменен югом.
В ту тягостную зиму 1910 года полярный путешественник старается держаться как можно незаметнее. Некоторые вещи утрачивают для него былое значение. Это касается не только белых медведей Хагенбека, но и экспериментов с воздушными змеями, проводившихся Сем-Якобсеном. В свое время Амундсен проявил интерес к созданию змея, который мог бы поднять в воздух человека, — для поисков в Ледовитом океане разводий и новых земель. Летом 1909 года эти эксперименты стоили жизни заместителю начальника экспедиции капитану Энгельстаду — в него попала молния. Лейтенант Сем-Якобсен продолжал работу и зимой, однако наш полярник почему-то охладел к змеям.
Вместо змеев Амундсен принялся строить дом — сборный дом, который можно будет возвести на южном материке. Еще ему крайне важно, чтобы в Христианию успели доставить к сроку гренландских собак с упряжью и прочим необходимым снаряжением: «90 кобелей по 12 крон штука и 10 сук по 10 крон штука». Кроме того, у Руала Амундсена есть дополнительная просьба, о которой он пишет датскому инспектору по Северной Гренландии: «Я понял, что для ухода за собаками мне весьма пригодились бы два гренландских эскимоса-погонщика в возрасте, который Вы считаете расцветом их сил».
Впрочем, прислать в Норвегию туземцев оказывается затруднительно по причинам, связанным с
