Амундсен

отправятся в июне на Свалбард.

Перед запланированной отправкой самолетов участники экспедиции захвачены лихорадочной дорожной суматохой. 1 апреля 1924 года Руал Амундсен пишет Леону из Пизы: «Все здесь пребывают в буйном восторге, так что с предварительным кредитом затруднений не будет». Не только норвежцы и американцы вложили в великое предприятие национальное чувство: «Завтра еду в Рим — главным образом в целях рекламы. Здешние заводы решили устроить вокруг этого большую шумиху, а поскольку они были весьма любезны, я просто обязан им помочь». Из Рима путь лежит дальше, к новым приятным встречам: «На один день остановлюсь в Милане, чтобы познакомиться с Муссолини. Заранее рад».

В конце месяца он дома. Потом вместе с Рисер-Ларсеном выезжает на юг. Ключи он посылает Леону, который после очередного пребывания в Дувре возвращается в Норвегию: «На верхней веранде лежит спешная почта. У меня не было времени ответить».

В Копенгагене совершаются важные дела: «Все идет хорошо, и дяде Хокону удается выпросить довольно много». 12 мая полярник ненадолго возвращается в Свартскуг. На сей раз вместе с девочками; Камилла и Каконита с Рождества не были дома. Пока «Дедушка» и «дядя Хокон» разъезжали по делам, эскимосских девочек определили в подходящий датский пансион. Теперь Алина с Леоном снова на родине и могут о них позаботиться.

Нет никакого смысла реконструировать хитроумные финансовые построения Хокона X. Хаммера через семьдесят лет после их краха. Там было задействовано все — от газетных контрактов и прав на киносъемки до различных пожертвований и соглашений о выпуске почтовых марок; главное, что, когда три дорогостоящих самолета готовы и пора их оплатить — или хотя бы внести задаток, — денег в наличии вообще нет.

На самом последнем этапе добрый Хаммер обнаруживает, что экспедицию со всех сторон окружают мошенники и несостоятельные аферисты, для кого серьезные договоры не стоят и бумаги, на которой они написаны. В довершение всего полярник, посылая бестолковые телеграммы, умудряется сдать противнику самые лучшие карты. Однако — пишет из Парижа Хаммер в довольно-таки безнадежном деловом письме от 8 июня — на случай, если все сорвется, он приберег в рукаве кой-какие «козыри». И хотя накануне он слегка пал духом, причин для пессимизма нет; «выносливый ВСЕГДА выигрывает». Получив это письмо, полярник как бы столкнулся с самим собой.

Вечером 26 июня 1924 года Руал Амундсен делает следующее роковое заявление: «Ввиду того, что достаточной финансовой поддержкой заручиться не удалось, экспедицию придется пока отложить»[130]. Это решение было принято после совещания с лейтенантом Дитриксоном, который приехал из Пизы прямо в Свартскуг, с новейшей информацией. В тот же день Рисер-Ларсена и Омдала, находившихся в Риме, попросили немедля вернуться на родину. Вот и всё.

«Хаммер не всегда был дельным коммерсантом, — признаёт полярник в письме Херману Гаде. И наконец-то делает вывод: — Хаммер отошел в область преданий, доверенность мною отозвана».

Как ни странно, бывший «гений» продолжает разъезжать по свету. В середине октября из норвежской миссии в Токио сообщают, что Хаммер с женой отправился в кругосветное путешествие. Легкомысленный бизнесмен наносит визит в императорскую столицу, чтобы взглянуть на аэроплан, который строится якобы для Руала Амундсена. Теперь вопрос в том, не надумают ли японцы профинансировать следующий полярный перелет.

Руал Амундсен окончательно сводит счеты со своим поверенным в автобиографии, где называет его «преступным оптимистом». Сам же он умывает руки и уверяет, что у него «не было ни малейших подозрений в отношении Хаммера» вплоть до весны 1924 года. В действительности же Леон предостерегал полярника насчет управляющего еще летом 1922 года.

Руалу Амундсену хотелось верить в Хаммера. По той простой причине, что Хаммер верил в него. Их общая безответственность подорвала экономические основы экспедиции «Мод», и обоим пришлось выбираться из трясины, в которой они увязли. Не вдаваясь в правовые аспекты целого ряда, мягко говоря, нечестных хаммеровских сделок, приходится констатировать, что если обозначение «преступный оптимист» вполне под стать одному компаньону, то и второй заслуживает этого эпитета ничуть не меньше.

Ведь свое представление о людях Руал Амундсен формирует в зависимости от собственных потребностей. Если ему нужен спаситель, Хаммер становится таковым; если нужен козел отпущения, тот же человек превращается в мошенника. Вот так же Омдал из блестящего пилота в один миг сделался нескладехой. Во вселенной Руала Амундсена есть только одна постоянная величина. Он сам.

Глава 34 ПОЕЗДКА В ДРЁБАК

Сочетание Руал Амундсен — Хокон Хаммер было пагубным, не в пример весьма удачному сотрудничеству братьев Руала и Леона. Вместо того чтобы компенсировать слабости полярника, агент их усугублял. Вдобавок желание дородного управляющего самому выступить в роли arctic explorer привело к тому, что полярные исследования обернулись этаким цирковым бурлеском.

Сдержанная деловитость, тактичная дипломатия, основанные на взаимном доверии отношения с общественностью — все, что Леон выстраивал в течение двадцати лет, понесло очень серьезный ущерб. В первую очередь из-за поспешных и непродуманных планов самого Руала Амундсена насчет перелетов, а во-вторых, из-за того, что датчанин совершенно не понимал специфики и огромной сложности полярных исследований.

Здравый смысл изменил Руалу Амундсену. И не впервые. Но он привык, что в случае чего его поправят. А новый помощник был не в состоянии выполнить эту задачу.

В автобиографии полярник скромно заявляет, что в делах не имел совершенно никакого опыта и всегда опирался на других: «До сих пор это не причиняло мне никаких неприятностей. Я делал так, как мне говорили, и все сходило отлично». Этими словами он подчеркнул собственную детскую наивность и одновременно сделал недвусмысленный и нечаянный комплимент брату Леону.

Партнерство Руала Амундсена и Хокона Хаммера отрицательно сказывалось на взаимоотношениях с Леоном. Полярник собственными руками подрывал доверие к себе. И это касалось не только обстоятельств, связанных с Хаммером; операции с поместьями Ураниенборг и Рёдстен тоже вызывали у Леона тревогу. И тревожился он не только за брата, но и за себя самого.

Все началось в 1920 году, когда полярник (с опозданием на два года) признал, что подарил Ураниенборг (на деле и Рёдстен тоже). Отплывая на «Мод» в экспедицию, он был человеком состоятельным. Однако уже после двух неудачных лет во льдах его экономическая позиция значительно ухудшилась. А заботы о том, чтобы на счете экспедиции постоянно хватало денег на выплату жалованья и другие расходы, лежали на плечах Леона. И когда резервы полярника и государственные ассигнования были исчерпаны, управляющему пришлось покрывать затраты из собственного кармана. В результате Леон Амундсен, управляя делами брата, стал еще и самым крупным его кредитором.

Обеспечением этого непрерывно растущего долга служила недвижимость на Бунне-фьорде. Значительную ценность представляла и «Мод», но здесь нужно было постоянно учитывать риск потери судна. Запертая во льдах полярная шхуна, по сути, все равно что военный корабль под артобстрелом.

Не удивительно поэтому, что Леон обиделся на брата, когда тот вдруг взял да и подарил или продал одну из усадеб. Леон настолько утратил доверие к финансовым операциям полярника, что при повторном дарении весной 1923 года напрямую связался с адвокатом Гудце, чтобы выяснить, какая именно недвижимость переведена на консула Гудце, то есть на Кисс.

Впрочем, Кисс Беннетт никогда не притязала на право собственности; наоборот, она велела Руалу Амундсену выставить Ураниенборг на открытые торги. На что Амундсен так и не решился, из страха перед кредиторами. Весной 1924 года проблема ценностей и гарантий резко обострилась, и связано это было безусловно с тем, что полярник не только вел крайне опасную финансовую игру, но отчаянно рисковал собственной жизнью. Если бы Руал Амундсен действительно отправился в трансарктический перелет,