15 марта 1915 года один из русских летчиков на западном фронте, также еще не имея на самолете оружия, атаковал и таранил встреченный в воздухе германский самолет. Однако, учитывая опыт Нестерова, он сделал таран по-иному — не сверху в крылья, а сзади в угон — по хвосту вражеской машины.
Немецкий летчик, лишенный возможности маневрировать со сломанными рулями, смог лишь кое-как произвести посадку на территории, занятой русскими войсками. Неподалеку от него благополучно сел и победитель, у которого был лишь сломан винт и слегка помято одно из колес шасси.
Так в нашей стране был найден и способ таранного удара, при котором вражеский самолет неминуемо обивается, тогда как свой остается целым, а летчик — невредимым. Как известно, именно такие тараны многократно производили отважные летчики советской авиации в воздушных сражениях Великой Отечественной войны с германским фашизмом в 1941–1945 годах. В первой же мировой войне таран больше уже не применялся, и вот почему.
С 1915 года на самолетах все чаще стали устанавливаться пулеметы. Наличие на борту самолета огнестрельного оружия, казалось, исключало необходимость тарана.
Первоначально пулеметы устанавливались так, чтобы ими мог действовать не пилот, а летчик- наблюдатель, на кольцевых поворотных установках — «турелях» — или на шкворне.
Но оказалось, что подобные установки не решают вопросов воздушного боя. На самолетах с толкающим винтом — «Фарманах» и «Вуазенах», каковых было большинство в русской авиации, с таиих пулеметных установок можно было обстреливать лишь переднюю полусферу. Если же противник нападал сзади, самолет оставался попрежнему беззащитным. Поскольку эти самолеты по скорости уступали немецким, они не могли ни навязывать противнику бой, ни обороняться.
И наоборот, на фюзеляжных самолетах с находящимся спереди тянущим винтом — «Альбатросах», «Авиатиках» и им подобных, на каких летали в то время преимущественно немцы, турельные пулеметы не могли стрелять вперед. В таком же положении находились и русские монопланы — «Мораны» и появившиеся тогда «Депердюссены». Они не могли вести наступательного боя, а могли лишь обороняться от нападения сзади или стрелять вбок, если бы противник летел параллельно.
Ведение наступательного воздушного боя стало возможным лишь к концу 1915 года, когда был создан специальный самолет-истребитель, более быстроходный, скороподъемный и поворотливый, чем самолеты, применявшиеся для разведки и бомбометания. К тому времени конструкторы, постепенно отказываясь от схем самолетов с задней толкающей установкой моторов, отдали предпочтение самолетам с тянущими винтомоторными установками. Все истребители были именно такими.
С истребителей требовалось стрелять вперед, несмотря на препятствие в виде вращающегося спереди винта. Больше того: поскольку лучшие качества истребителей достигались благодаря их легкости, пришлось отказаться от присутствия на самолете второго человека — стрелка. Управлять самолетом и стрелять должен был один и тот же человек — сам пилот.
Одновременно и управлять самолетом, и поворачивать пулемет, и прицеливаться было невозможно. После ряда других неудавшихся попыток пришлось устанавливать пулемет на истребителе, направленным неподвижно вперед, — так, чтобы прицеливаться для стрельбы нужно было всем самолетом.
Для этого пулемет укрепляли сперва высоко над кабиной, чтобы при стрельбе пули пролетали над лопастями винта. Прицеливаться и стрелять при такой установке было вполне возможно, но перезаряжать пулемет чрезвычайно неудобно. Чтобы сменить у пулемета патронный диск, летчику приходилось бросать управление и, предоставляя самолет беспорядочному падению, кое-как производить перезарядку. При этом нередко случалось, что летчик ронял патронный диск за борт и самолет оставался безоружным.
Затем начали ставить пулемет непосредственно перед головой летчика и стрелять сквозь сферу вращения винта. Для того же, чтобы при такой установке не разбить своими же пулями винт собственного самолета, стали прикреплять на лопасти винта стальные клиновидные пластинки — отсекатели. Меткость стрельбы при этом улучшилась, но зато много пуль, при и без того малом их запасе, летело не в цель, а отскакивало от отсекателей в стороны.
И, наконец, был изобретен «синхронизатор» — механизм, позволивший пулемету делать каждый очередной выстрел только в те мгновения, когда перед дулом не находится лопасть винта.
По непроверенным рассказам некоторых старых авиационных работников, идея синхронизатора тоже родилась в голове Нестерова, когда он послал требование о выдаче его отряду пулеметов и ожидал их получения. Как говорят, он даже вместе с Г. М. Нелидовым чертил на листе фанеры разные варианты синхронизационного механизма.
Но первыми применили синхронизатор не русские. По приказу царя — немедленно передавать все интересные военные изобретения союзникам, русский проект попал во Францию, где и был осуществлен. Для первого испытания синхронизатора в бою вылетел упоминавшийся выше летчик Р. Гарро, но из-за отказа мотора потерпел вынужденную посадку в немецком расположении. Изобретение попало в руки противников, и продавший свои услуга немцам голландский конструктор А. Фокер немедленно скопировал «Моран» Гарро вместе с его пулеметной установкой. Так появились нашумевшие во время первой мировой войны истребители «Фоккер»[73].
С широким внедрением синхронизатора обеими воевавшими сторонами образовался и новый вид авиации — истребительная авиация.
Быстро появились летчики, у которых количество воздушных побед достигло пяти, десяти и более. С легкой руки французов таких летчиков стали называть «ас» (l'as — туз). Этот картежный термин, к сожалению, дожил до наших дней, хотя уже давно пора было бы заменить его более пристойным.
Одним из лучших русских летчиков-истребителей периода первой мировой войны был капитан Евграф Николаевич Крутень, тот самый ярый почитатель таланта Нестерова и продолжатель его дел, о котором уже неоднократно упоминалось в предыдущих главах.
После полетов с Петром Николаевичем на киевских маневрах в качестве наблюдателя Е. Н. Крутень «заболел» авиацией и решил посвятить ей свою дальнейшую жизнь. Он добился перевода в Гатчинскую авиационную школу и в первые дни начавшейся войны получил звание летчика.
Предстояла отправка на фронт, но перед этим (Крутень хотел во что бы то ни стало научиться делать фигуры высшего пилотажа. Это было не так просто, поскольку в авиационных школах оставались наиболее изношенные самолеты, непригодные для выполнения фигурных полетов. Преподавание высшего пилотажа также еще не было введено.
Помог случай. Крутень и раньше с интересом присматривался к лихим полетам одного вольноопределяющегося[74] — молодого человека с характерным кавказским складом лица и акцентом, проскальзывавшим в совершенно правильной русской речи. Это был один из первых русских лётчиков-спортсменов, Алексей Владимирович Шиуков, теперь переучивавшийся в Гатчинской школе на звание военного летчика. Летчики познакомились, и тут же Крутень пожаловался, что приходится ехать на фронт «неоперившимся» — без умения делать фигуры.
— А без этого, — говорил Крутень, — я не представляю себе полноценного военного летчика…
— Я, кажется, смогу вам помочь, — ответил Шиуков. — Видите самый дальний ангар?
— Вижу. А что?
— Там хранится специально усиленный «Фарман-XVI» французского летчика-петлиста Пуарэ, приехавшего в Россию на гастроли перед самой войной. Когда была объявлена война, Пуарэ пошел на фронт, а самолет оставил здесь. Его не используют: как же, французская собственность! Но петлить на нем можно, если вам удается упросить начальство, чтобы вам дали его «попробовать»…
— Да я сам видел, что Пуарэ выделывал на этом самолете! Ну, я своего добьюсь! — И Крутень быстро направился к начальнику школы.
Неизвестно, какой разговор произошел у Крутеня с школьным начальством, но только «попробовать» самолет ему разрешили. Взлетев на нем, Евграф Николаевич, без всякого инструктажа и предварительной подготовки, к полному изумлению присутствовавших, проделал все нестеровские фигуры подряд: глубокие виражи, скольжения на крыло, парашютирование и, наконец, две «мертвые петли».
Вылезши после посадки из самолета, он горячо благодарил Шиукова и выхлопотал, чтобы вольноопределяющегося назначили в его отряд.
Прибыв вскоре после этого на фронт, Крутень за короткий срок выдвинулся в число лучших летчиков русского воздушного флота. Когда появились истребительные самолеты, Крутень показал себя и как выдающийся теоретик и практик воздушного боя. По его инициативе в русской авиации были
