всем — в высоких чувствах и порывах, в самом добре. Сплошная пелена лжи и подлости…
Лаис внимательно слушала его, положив подбородок на тонкие пальцы. Далеко было ей до Елены Прекрасной, девчонке из квартала гончаров, и выдающимся умом она не блистала, но с ней было надежно и радостно, — еще и потому, что она долго считала Гилла простым подмастерьем кузнеца, а когда узнала правду, ничегошеньки не изменилось. Он знал, что увяз серьезно, они оба это понимали, понимали это и два ее брата — другому бы они давно разбили об голову все свои горшки, а к Гиллу (для них так и оставшемуся учеником кузнеца) относились довольно благосклонно. И все равно он считал, что Лаис не понимает его так, как хотелось бы, — проклятая привычка выдумывать себе сложности в дополнение к тем что и так существуют.
— Но ведь мир не черен, — сказала Лаис.
— А люди? Больно думать, что Елена Прекрасная — изрядная стерва.
— Глупенький мой Гилл, — рассмеялась Лаис. — В чем же тут потрясение? Каждая женщина скажет, что Елена — не более чем стерва. Невозможно похитить женщину, если она этого не хочет.
«Может быть, мы зря боимся, что наши открытия прозвучат громом с ясного неба?» — подумал Гилл. Скорее всего, очень и очень многие не раз и не два задумывались над этой историей, замечали несоответствия, ложь, беззастенчивый подлог. И Майон не предстанет громовержцем — он только соберет в одно целое все смутные сомнения, подозрения, идущие вразрез с официальной историей воспоминания. Но не об этом надо думать, а о том, что убийцы до сих пор неизвестны.
Он сжал пальцы Лаис. И девушка прильнула к нему. Гилл старался не думать сейчас еще об одном оборвавшемся следе — о Пифее, убитом в собственном дворе, и о его доме, перевернутом вверх дном. Не удавалось… Бронзовая ящерка стояла рядом с ним на скамейке (подарок Лаис) - неведомо как попавшее к ее деду изделие мастеров из давным–давно покинутого жителями и полузабытого города Даран. По тамошним поверьям, эта зверюшка приносит удачу.
Тень накрыла его, и Гилл открыл глаза. Перед ним стоял сыщик Эпсилон.
— Я–то думал, что у тебя и тени нет, — проворчал Гилл. — Что–нибудь срочное?
— Да, — сказал Эпсилон. — Прости, но пришлось прийти сюда. Здесь никого?
— Братья вернутся только вечером, — торопливо кивнула Лаис.
— Прекрасно. — Эпсилон выглянул в калитку. — Заходи.
Лаис ойкнула: в калитку, пригнувшись, прошел кентавр, и в крохотном дворике сразу стало тесно. Кентавр огляделся без тени смущения, поклонился и, подогнув ноги, улегся совершенно по–лошадиному. Теперь лица — его и Гилла — оказались на одном уровне.
— Чтобы не заметили с улицы, — пояснил кентавр. — Я большой.
Гилл вопросительно глянул на сыщика Эпсилона, но тот смотрел на Лаис. Гилл, спохватившись, виновато улыбнулся ей и развел руками. Лаис послушно поднялась, ушла в дом, обижаться она и не думала, и Гилла охватил веселый азарт следопыта — этот гость несомненно принес что–то важное.
— Это Даон, — сказал сыщик Эпсилон. — Родственник кентавра Нерра.
— Рад познакомиться, — сказал Гилл. — За вами не следили по пути сюда?
Даон ухмыльнулся.
— Пытались. Но я же наполовину конь. Я подхватил твоего человека и помчался галопом. А те галопом не могли, у них только две ноги.
— Где вы встретились?
— У дома Майона, — сказал Эпсилон. — Ты ведь предоставил мне свободу действий, Гилл. А я рассудил, что если следом за убитыми на берегу придет кто–то еще, он будет справляться о них у Майона, ведь к нему шли.
— А почему же ты решил, — прости, Даон, — что этому Даону можно верить?
— По этому. — Даон поднял руку.
На ней был совершенно такой браслет, как на запястье убитого кентавра. Точно такой, как у микенца.
— Это кое в чем убеждает, — сказал Гилл. — Что ж, Даон, я хотел бы кое–что от тебя узнать. Прости, если я покажусь тебе настроенным недружелюбно, но меня вынуждают обстоятельства: за моей спиной происходит какая–то загадочная возня, которую я не понимаю, хотя обязан понимать. Вдобавок погиб человек, которого я любил и уважал, который был моим учителем. А ты, сдается мне, имеешь к этой возне какое–то отношение, верно?
— Верно, — сказал Даон. — И хотел бы сказать, что и у меня были веские причины не доверять тебе. Но теперь их нет.
— Как же мы друг друга уважаем и любим! — грустно усмехнутся Гилл. Итак. Убийцы твоего родственника и Гераклида забрали у них рукопись Архилоха?
— Да.
— Рукопись несли Майону?
— Да.
— Что же в ней такое, провалиться мне в Аид? — Гилл стиснул в кулаке бронзовую ящерку. — Почему из–за нее гибнут люди? Что там? История жизни Гераклида?
— Полное и правдивое описание жизни Геракла.
— Но для чего вам понадобился Майон? Он собирает материалы о Троянской войне. Война началась после смерти Геракла и никаким боком с ним не связана, это известно каждому ребенку.
— Да ведь одно вытекает из другого, — сказал Даон. — Не Геракл пьяным перебил кентавров, как вам вбивали в голову в школе, а те, кто готовил Троянскую войну. И Геракла убрали они — он им мешал. И стрелы, смазанные кровью гидры, у Геракла украли они. Кое–кто из них еще жив и дорого бы дал, чтобы уничтожить воспоминания о прошлом вместе с их обладателями. Меч теперь — над Тезеем. И чтобы их остановить, нужно предать гласности все, не только Трою.
— Так, — сказал Гилл. — Значит, Нестор Многомудрый, почтенный царь Пилоса, дух и мозг Троянской войны… Значит, рукопись Архилоха уже у них.
— Копия, — поправил Даон. — Убийцы забрали копию, единственную. Оригинал пропал давно, где он — неизвестно.
— Вот теперь многое проясняется, — сказал Гилл. — Ваши с Нерром браслеты, насколько я понимаю, подарены некогда Гераклом вашим родичам и по наследству перешли к вам. Вы хотите помочь Тезею, последнему оставшемуся в живых сподвижнику Геракла. А чтобы придать все гласности, необходим Майон — его известность распространилась и за пределы Афин. Кажется, нет больше недосказанностей и темных мест?
— Есть, дорогой мой, — сказал Даон. — Остались, увы. Тиреней с Нерром несли Майону рукопись Архилоха, а Тезею — стрелы Геракла. Те самые. Последние три, пролежавшие все эти годы в надежном месте. Это страшное оружие, своей силы оно не потеряло, и лучше бы оно хранилось у Тезея, ему мы доверяли и доверяем.
— Это страшная вещь — стрелы Геракла, — сказал тихо сыщик Эпсилон. — Я помню, как ими сожгли ворота Трои и проломили стены. Камень горел. Я до сих пор не пойму, почему их не применили сразу.
— Это–то понятно, — сказал Даон. — Вся эта шайка не доверяла друг другу, каждый хотел завладеть стрелами сам и хранить про черный день. Потому и не было единодушия, проканителились столько лет и со скрежетом зубовным были вынуждены пустить стрелы в ход, чтобы не проиграть осаду окончательно.
— Подождите, — сказал Гилл. — Значит, люди Нестора захватили и стрелы?
— Нет. На всякий случай мы разделили ношу. Все равно рукопись и стрелы должны были попасть в разные руки. Нерр с Тиренеем были сами по себе, я шел сам по себе.
— Выходит…
— Вот. Передашь Тезею.
Даон достал из сумы бронзовый цилиндр с завинчивающейся крышкой, похожий на цисту, в которой хранят рукописи, только длиннее и уже. Гилл отвинтил крышку и осторожно вытянул за оперение стрелу. Сыщик Эпсилон невольно отшатнулся.
Ничем она вроде бы не отличалась от обычных, тяжелая боевая стрела из потемневшего от времени дерева, но, едва Гилл повернул ее, держа на отлете, наконечник засветился густо–багровым, кровавым огнем, повеяло незнакомым запахом, гнусным и приторным. Гилл ощутил мгновенный страх и омерзение,
