– Сравнительно легко удалось установить, по какому адресу должны были доставить очень острую, с большим количеством приправ, пиццу, – продолжил свой рассказ Эрик Катлер.
И тут меня ждал сюрприз. Адрес мне, конечно, ни о чем не сказал, но имя было мне хорошо знакомо. Потенциальной жертвой покушения мог быть Роберт Гретт, художник издательской фирмы «Папирус»!
– Ты знаешь его? – отреагировал Дэвид на мое удивление.
Лирическое отступление
Мне придется рассказать о событиях, вспоминать которые не очень хочется. Поскольку они откроют читателю страшную тайну. Мэриэл Адамс тоже когда-то была юной идиоткой, мечтающей об идеальной любви и прекрасном принце. Все это было очень давно, во всяком случае, если опираться на мое ощущение времени.
Я только окончила школу, мои планы на будущее были весьма неопределенными. Я понимала – нужно учиться, чтобы получить профессию и обеспечить, таким образом, себе независимость, без которой, как известно, нет ни материального благополучия, ни самоуважения. Так меня приучили думать родители, и пока я не вижу доказательств того, что они были не правы. Но сам процесс обучения мне порядком надоел. Мне было семнадцать, и этим тоже сказано, если не все, то многое.
Именно тогда в моей жизни появился ОН в лице гениального художника Роберта Гретта. Конечно, гениального! В моем представлении любой человек, сумевший при помощи красок изобразить на холсте нечто более сложное, чем оконная рама, был гениален. Впрочем, это был именно художник, потому, что коварное чувство настигло меня в картинной галерее. Если бы в этот момент я находилась в концертном зале, это вполне мог быть музыкант. Мне вообще присущи трепет и преклонение перед талантами, видимо потому, что сама я не способна ни нарисовать упомянутую выше оконную раму, ни воспроизвести мелодию сложнее классического шедевра типа «В лесу родилась елочка…».
Мы познакомились с Греттом на выставке его работ. Он скучал, рассматривая редких посетителей, блуждавших по выставочному залу. Тут его взгляд, видимо, и наткнулся на трех девчонок, которые стояли у одной из картин. Потом Робби говорил мне, как поразился тому, что мы выделили своим вниманием лучшую картину. Сейчас я знаю: это был обычный треп, но тогда была польщена, причем значительно больше подруг. Думаю, поэтому я и стала главной жертвой. Возможно, жертва – это слишком громко сказано, но по сути того, что произошло позднее, верно. Если вы ждете душещипательной истории о совращении юной девственницы, то мне придется вас разочаровать. Мы с Робертом погуляли по вечернему городу, поговорили о живописи, о жизни, о любви. Вечер был прекрасным и незабываемым. Потом Робби написал мне несколько писем, трогательных и романтичных. До настоящего свидания дело не дошло, так как мои наивные и весьма эмоциональные письма попали в руки жены героя моих грез. То, что я получила от Эммы Гретт, нельзя было назвать примером изящной словесности. Впрочем, сейчас я бы отнесла это к разряду учебной литературы, так как это злобное послание разгневанной женщины отучило меня раз и навсегда верить искренним и задушевным словам мужчины.
Воспоминания пронеслись в моей голове легким ураганом, и тут я поняла, что Дэвид меня о чем-то спросил и, видимо, ждет ответа.
– Мне показалось знакомым это имя, – не совсем искренне ответила я.
– Мы уже знаем об этом господине кое-что, и не только в связи с нашей кулинарной драмой, он был допрошен полицией совсем по другому делу, – неожиданно сообщил комиссар. – Но это покушение заставляет меня переосмыслить наши факты и выводы из них.
– Может, я могу кое-что узнать от вас, или это закрытая информация? – на всякий случай поинтересовалась я.
– При других обстоятельствах, в интересах следствия... Но вас ведь можно считать потерпевшей, да и ваш друг уже многое знает, ведь об этом случае писали газеты, – усмехнулся комиссар.
– То-то мне показалось это имя знакомым! Конечно! Это художник, которого подозревают в убийстве фотомодели! – тут же воскликнул Дэвид.
– Обвинение ему не предъявлено, но факты не в его пользу, – осторожно заметил Катлер.
– Тогда я хотела бы знать факты, тем более, что, по-видимому, они не известны только мне, – раздражено заметила я.
– И всем остальным оригиналам, которые не читают газеты, – не удержался от шпильки Дэвид.
Художник Роберт Гретт
Гениального художника, судя по всему, из Робби не получилось. Во всяком случае, кроме меня, никто его таковым не признал. Поэтому ради хлеба насущного Гретт занимался вещами, вполне приземленными и, слава Богу, полезными. Он разрабатывал дизайны рекламных кампаний. Нужно сказать, что в этом деле он был даже по-своему знаменит.
В тот период времени, о котором идет речь, Роберт работал для издательского дома «Папирус» над рекламным проспектом новой книжной серии. Серия была посвящена достаточно модной теме: жизнь в виртуальном пространстве. Авторские идеи Гретта всегда отличались простотой и точностью, что делало его дизайнерские находки незабываемыми. Для этой работы ему нужен был подходящий женский образ. Ему нужна была героиня. Он пересмотрел тысячи фотографий и видеороликов, прежде, чем увидел Моник Саммерс, начинающую фотомодель, которая хорошо вписалась в образ, создаваемый Греттом. Он нашел ее по картотеке того же «Папируса», поскольку девушка числилась в штате издательства. Раньше Гретт и Моник никогда не встречались, да и в связи с этой работой встретились лишь дважды до того рокового дня.
Моник жила одна в небольшой двухкомнатной квартирке на окраине Сент-Ривера. Ее доходы были еще очень скромными, но она не бедствовала. Соседи отзывались о ней, как о девушке спокойной и приветливой. Никто не замечал, чтобы ее посещали подруги и, тем более, мужчины. Впрочем, снимала она эту квартиру всего пару месяцев.
Я отравилась в понедельник, а в среду, то есть через день, некий страховой агент обходил дом, в котором жила Моник, в поисках новых клиентов. Он увидел, что дверь одной из квартир открыта, позвонил, но никто не откликнулся. Разумеется, агент забеспокоился. Будучи человеком, достаточно разумным, он не стал входить в квартиру, а вызвал полицию, которая и обнаружила Моник лежащей на ковре рядом с небольшим диванчиком. Девушка была мертва уже пару часов. Ее убили выстрелом в затылок. Пистолет лежал рядом с ее правой рукой, но, учитывая положение раны на голове, говорить о самоубийстве не имело смысла. То, что пистолет был брошен на месте преступления, на первый взгляд, свидетельствовало о неопытности преступника. Любой, даже самый наивный читатель детективов, знает о тех возможностях, которые открываются перед следствием благодаря обнаружению орудия убийства. Только это обстоятельство пока и удерживало полицию от предъявления обвинений Роберту Гретту. Пистолет принадлежал именно ему. Ну, трудно себе представить, чтобы, решившись на убийство, художник отставил бы на месте преступления такую улику. Против Гретта было достаточно и других улик, его видели в тот день на улице, где произошла трагедия, он же уверял, что не знает, где живет Моник, а на этой улице навещал приятеля. Однако адрес приятеля назвать отказался. Кроме того, трое свидетелей заявили, что слышали, как Моник и Гретт ссорились за два дня до смерти девушки. Все эти факты лишь косвенно указывали на художника. Но покушение, жертвой которого невольно стала я, не вписывалось ни в версию о виновности, ни в версию о полной непричастности Гретта. Оно вообще ни во что не вписывалось. Зачем кому-то понадобилось убивать художника, да еще таким ненадежным способом? Если убийца имел отношение к пиццерии (иначе он просто не смог бы заправить пиццу ядом), то он не мог не знать, что заказы иногда путают.
Я не удержалась и позвонила Роберту Гретту. Его голос, как ни странно, узнала с первого невнятного «Алло»
– Здравствуйте, Роберт, – начала я разговор, – мы знакомы, но я не уверена, что вы меня помните.
– И, тем не менее, я узнаю ваш голос, – не думаю, что Робби сказал правду, но как знать.
– Мое имя – Мэриэл Адамс.
– Мэриэл! – в этом возгласе прозвучала искренняя радость, что увеличило мое желание помочь Гретту.
– Я предлагаю вам воспользоваться услугами моего детективного агентства, – проговорила я, стараясь сохранить в своем голосе официоз.
– Хорошая идея, только по карману ли мне услуги частного детектива в нынешних обстоятельствах?
