самой «свободе духа», тому «высшему благу», следствиями которого являются.
Как видно из диалога, Валери остается «Робинзоном на острове», но это отнюдь не «политика изоляции», равнодушия. «Остров» служит пунктом «интеллектуального внимания», полного тревоги и окрашенного в трагические тона. Высшее призвание человека он по-прежнему усматривает в неограниченном дерзании разума, но он начинает замечать возникающую отсюда угрозу. Трагически звучит парадоксальная фраза из его тетрадей: «Разум есть, быть может, одно из средств, которое избрала вселенная, чтобы поскорее с собой покончить».
30 апреля в связи со столетием со дня смерти Гете Валери произносит речь о нем в Сорбонне. Он видит в этом великом немце великого европейца, образ которого позволяет нам угадывать, чем могла бы стать Европа, если бы «могущество политическое» и «могущество духа» счастливо сочетались. Гете выступает у Валери как некий «мистик внешнего мира», целиком доверяющийся чувственной реальности, которая, верит он, «гениальнее его собственного гения». Именно это приводит его к универсальному «протеизму» и возможности соотносить бесконечные метаморфозы сущего с этой своею универсальностью. Валери говорит в связи с этим о демонизме Гете, о его воле к жизни и о его орфическом начале: «Мы говорим: Гете, как мы говорим: Орфей».
Май: «О Коро и пейзаже» (впоследствии?—?«Вокруг Коро» )?—?предисловие к книге «Двадцать эстампов Коро». Июнь: «Триумф Мане»?—?вступление к каталогу выставки.
1933 Март: вместе с Мари Кюри, Ланжевеном, Жюлем Роменом он участвует в Мадриде в заседании Комитета сотрудничества интеллигенции Лиги Наций.
Май: цикл выступлений в Италии.
Он записывает в тетради: «У меня интеллектуальная «шизофрения»?—?ибо я столь же общителен на поверхности … , насколько сепаратист в глубине…»
С декабря Валери возглавляет Средиземноморский университетский центр в Ницце.
В выступлении, озаглавленном «Средиземноморские внушения», он говорит о многовековой культуре Средиземноморья и о влиянии на его творчество и его мысль морской стихии, в атмосфере которой прошло его детство.
1934 Февраль: встреча со Стравинским.
«Эстетическая бесконечность» в журнале «Искусство и медицина».
5 мая?—?премьера мелодрамы «Семирамида»: текст Валери на музыку Онеггера.
Андре Моруа передает разговор Андре Жида и Валери. Жид сказал: «Если бы мне не давали писать, я бы покончил с собой». На что Валери ответил: «А я покончил бы с собой, если бы меня заставляли писать».
Декабрь: «Доклад о ценности добродетели»?—?выступление на заседании Французской Академии.
1935 Январь: журнал «Нувель ревю Франсез» публикует «Вопросы поэзии».
Выступая в родном городе перед выпускниками сетского коллежа, Валери отходит от своей антируссоистской позиции, говорит даже об «органическом бытии» человека и подвергает сомнению свой исходный этический принцип?—?ставку на безграничность творческой потенции интеллекта: «По мере того как человек все более и быстрее, чем когда бы то ни было, удаляется от первоначальных условий существования, все, что он знает, то есть все, что он может, с силой противоборствует тому, что он есть».
Он председательствует на сессии Комитета искусств и литературы Лиги Наций.
25 мая, в связи с пятидесятилетием со дня смерти Гюго, по парижскому радио зачитывается статья Валери «Виктор Гюго?—?творец во всеоружии формы».
15 июня: выступление в Сорбонне на вечере, посвященном Лопе?де Вега.
Ноябрь: «Всеобщее определение искусства» опубликовано в «Нувель ревю Франсез».
1936 Февраль: «Дега, Танец. Рисунок».
Март: выступление в Париже «Философия танца». Апрель: серия лекций в Алжире и Тунисе. Валери избирается профессором поэтики в Коллеж?де Франс. Он пишет предисловие к книге о Сведенборге. О мистике он будет говорить также в статьях, посвященных Нервалю и поэзии Хуана?де ла Крус; в этой последней он великолепно опишет мистическое состояние «темной ночи». С мистической литературой, в частности с текстами Рейсбрука Удивительного, Катерины Эммерих, Сведенборга, он был хорошо знаком еще с юношеских лет. Однако когда он пишет: «Я мыслю, как сверхчистый рационалист. Я чувствую, как мистик», он отнюдь не имеет в виду религиозно-мистического переживания.
Запись в тетради: «Я отличаюсь от многих (и конкретно?—?от Малларме) тем, что они наделяют литературу некой «абсолютной» ценностью,?—?то есть ценностью конечной цели,?—?тогда как я ценю ее лишь как средство развития выразительных и комбинационных способностей…
… У меня не литературная цель. Моя цель заключается в воздействии не на других, а на себя?—?Себя,? —?поскольку «Я» может себя рассматривать как произведение… разума». В другой записи Валери рекомендует себе на будущее заменять по возможности термин «формальный» термином «функциональный».
1937 Январь: выступление в Париже?—?«Вийон и Верлен».
В одном из самых изящных и тонких своих эссе «Человек и раковина» Валери рассматривает различие человеческих конструкций и природных образований, творчества человека и созидания естества.
В коротком тексте «Преподавание поэтики в Коллеж?де Франс» Валери призывает к созданию такой истории литературы, которая строилась бы «не как история писателей и случайностей их биографии или творчества, но как история разума, поскольку он производит и потребляет «литературу»; такая история могла бы быть создана даже без всякого упоминания имен писателей».
Август: «Речь об эстетике»?—?выступление на Международном конгрессе эстетики и искусствознания. 10 декабря?—?первая лекция курса поэтики в Коллеж?де Франс. Отправляясь от греческого корня «пойейн» (делать), Валери строго разграничивает творческий акт и само произведение, значимость которого рождается лишь в акте его восприятия «потребителем». Он призывает отказаться от взгляда на произведение как на некий застывший объект. «Творение разума существует лишь в действии».
Он пишет в тетради: «Порою вещи, солнце, мои бумаги как будто говорят мне: опять ты! Что ты делаешь здесь? Разве ты недостаточно видел нас? Ты снова хочешь закурить сигарету? Но ты курил ее уже триста семьдесят тысяч раз. Ты опять хочешь улавливать эту брезжущую идею?… Но ты внимал ее появлению по крайней мере 104 раз. И я сажусь и той же рукой подпираю тот же подбородок». Судя по «Тетрадям», старость не приносит Валери ни ощущения слабости, дряхления или распада, ни сознания умудренности, ни какой?либо глубокой трансформации. Им владеет чувство неизбывного повторения. «Та же утренняя сигарета, тот же кофе, та же тетрадь, те же идеи» (N. В a s t e t, Faust et le cycle.?—? «Entretiens sur Paul Valйry», 1968, p. 119).
1938 В «Предисловии к диалогу об искусстве» Валери говорит о лживости и пагубности европоцентризма в условиях современной цивилизации. «Со дня на день догма о неравенстве человеческих семей становится все более опасной в политике; она будет для Европы фатальной. Техника распространяется, как чума».
В августе он пишет «Кантату о Нарциссе», которая должна быть положена на музыку.
Октябрь: предисловие к альбому Домье в издательстве Скира.
Запись в тетради: «Нужно расти. Но нужно также всю жизнь хранить в себе Ребенка. Посмотри на окружающих?—?тех, в чьем взгляде ничего не осталось от детства. Вот как это узнается: их взгляд отчетлив, когда предметы отчетливы, и расплывчат, когда предметы расплывчаты и безымянны…» 17 октября?—?речь перед хирургами, в которой он прославляет великое искусство человеческой руки.
«Символизм не есть Школа»,?—?утверждает он в «Существовании символизма». Что же касается самих символистов, «эстетика разъединяла их; этика их сплачивала».
1939 Январь: лекция об Эдгаре По в Коллеж?де Франс.
Валери пишет текст для книги о Чехословакии, отданной на растерзание гитлеровской Германии. Сентябрь: «Смесь».
В статье «Свобода духа» Валери снова пытается переосмыслить ряд своих основных установок. Провозглашая свободу духа (которую он отличает от свободы формальной) «высшим благом», он, однако, констатирует: «Дух представляет в нас некую силу», которая понудила нас удалиться «от всех исходных и естественных условий нашего бытия». Трудно предвидеть, к чему ведет нас этот новый и небывалый мир,
