но лишенное измерений (ибо бывшее, будущее и должное быть суть лишь пустые символы), я есть то, что я есть, я есть то, что я вижу, одновременно присутствуя и отсутствуя на Лондонском мосту.
Мысль двупола: она сама себя оплодотворяет и вынашивает.
Стихотворение должно быть праздником Разума. Ничем иным оно быть не может.
Праздник?—?это игра, но торжественная, но упорядоченная, но знаменательная; образ чего?то для нас необычного, некоего состояния, при котором усилия становятся ритмами, возмещаются.
Когда мы нечто славим, мы это нечто запечатлеваем или воссоздаем в самом чистом и самом прекрасном его выражении.
В данном случае это способность речи и феномен ей обратный?—?единство и тождество вещей, которые она разделяет. Мы отбрасываем ее немощи, пороки, обыденность. Мы приводим в систему все возможности речи.
Праздник закончен?—?ничто не должно остаться. Зола, смятые гирлянды…
В поэте:
слух говорит, уста внемлют;
порождает и грезит мысль, сознание;
выявляет сон;
следят образ, видимость;
творят отсутствие и пробел.
Поэзия
есть попытка представить либо восстановить средствами артикулированной речи то единое или же многое, которое смутно силятся выразить крики, слезы, ласки, поцелуи, вздохи и т. д. и которое, очевидно, стремятся выразить предметы, поскольку им присуща видимость жизни или скрытой целенаправленности 4.
Это нечто иначе определить невозможно. Оно сродни той энергии, которая расточает себя в непрерывном приспособлении к сущему…
Поэзия есть не что иное, как литература, сведенная к самому существу ее активного начала. Ее очистили от всевозможных идолов, от натуралистических иллюзий, от вероятного смешения языка «истины» и языка «творчества» и т. д.
И эта по-своему творческая, условная роль языка (каковой между тем возник из потребностей практических и безусловных) становится предельно явственной благодаря хрупкости или произвольности сюжета.
Сюжет стихотворения так же ему чужд и так же необходим, как человеку?—?имя.
В то время как интерес прозаических сочинений как бы оторван от них и рождается из усвоения текста, интерес поэтических произведений от них неотделим и обособиться от них не может.
Лирика есть развернутое восклицание.
Лирика есть поэтический жанр, предполагающий голос в действии?—?голос, чей непосредственный источник либо возбудитель заключен в вещах, коих присутствие видимо или ощутимо.
Долго, долго человеческий голос был основой и принципом литературы. Наличие голоса объясняет древнейшую литературу, у которой классика позаимствовала форму и восхитительный темперамент. Все наше тело представлено в голосе; и в нем же находит опору, свой принцип устойчивости наша мысль…
Пришел день, когда люди научились читать глазами, не произнося и не вслушиваясь, в результате чего литература изменилась до неузнаваемости.
Переход от внятного к ускользающему?—?от ритмического и связного к моментальному?—?от того, что приемлет и чего требует аудитория, к тому, что приемлет и схватывает на странице быстрый, алчущий, неудержимый взгляд 5.
Все качества, которые можно выразить с помощью человеческого голоса, должны изучаться и выказываться в поэзии.
«Магнетизм» голоса должен находить выражение в необъяснимом, сверхточном единстве идей и слов.
Главное?—?непрерывность красивого звучания.
Идея Вдохновения содержит в себе следующие идеи: То, что дается даром, наиболее ценно. То, что наиболее ценно, должно даваться даром. И еще одну:
Больше всего гордись тем, что меньше всего тебе обязано.
Какой позор?—?писать, оставаясь глухим к языку, слову, метафорам, связности мыслей и интонаций, не понимая структуры развития произведений, ни обстоятельств, его завершающих, едва догадываясь о цели и вовсе не зная средств!
Краснеть оттого, что ты Пифия…
Два рода стихов: стих данный и стих рассчитанный.
Рассчитанный стих есть такой стих, который всегда предстает в форме проблемы, требующей решения; его отправные условия определяются сперва данным стихом, а затем?—?рифмой, синтаксисом, смыслом, уже заложенным в этой данности.
Всегда?—?даже в прозе?—?мы приходим к потребности и необходимости писать не так, как хотели, а так, как велит то, чего мы хотели 6.
Рифма вводит порядок, не зависящий от сюжета, и может быть уподоблена внешнему маятнику.
Избыток, множественность образов порождает в нашем внутреннем взоре сумятицу, диссонирующую с тоном. Все расплывается в пестроте.
Невозможно построить стихотворение, в котором бы не было ничего, кроме поэзии.
Если в произведении нет ничего, кроме поэзии, значит, оно не построено и не является поэтическим произведением.
Некое помрачение памяти подсказывает неудачное слово, которое вдруг становится наилучшим. Это слово рождает школу, а это помрачение становится методом, предрассудком и т. д.
Произведение, чья законченность?—?суждение, представляющее его законченным,?—?обусловлена только тем, что оно нам нравится, никогда не бывает законченным. Есть какая?то органическая неустойчивость в суждении, сопоставляющем последнее состояние и состояние окончательное, novissimum и ultimatum. Эталон сопоставления изменчив.
Удачная вещь есть трансформация вещи неудачной. Следственно, вещь неудачная является таковой лишь потому, что была оставлена.
Глазами автора?—?варианты.
Стихотворение никогда не бывает законченным?—?только случай его заканчивает, отдавая читателям.
Эту роль выполняют усталость, требование издателя,?—?созревание нового стихотворения.
Однако само состояние вещи никогда не показывает (если, конечно, автор не глупец), что ее нельзя углубить, перестроить, рассматривать как пробный набросок или как источник дальнейших поисков.
Я лично считаю, что один и тот же сюжет и почти одни и те же слова могут использоваться до бесконечности и способны заполнить целую жизнь.
«Совершенство»?—?это труд.
Мы приходим к форме, стараясь предельно ограничить возможную роль читателя?—?и, больше того, свести к минимуму неуверенность и произвольность в себе.
Плоха та форма, которую мы порываемся изменить и изменяем непроизвольно; хороша?—?та, которую мы воссоздаем и наследуем, безуспешно пытаясь ее улучшить.
Форма по своей природе связана с повторением.
Следовательно, культ новизны противоположен заботе о форме.
Если вкус никогда вам не изменяет, значит, вы никогда глубоко в себя не заглядывали.
Если у вас совсем его нет, значит, углубляясь в себя, вы не извлекли из этого никакой пользы.
Теорема
В произведениях малого объема эффект мельчайшей детали относится к тому же порядку величин, что и эффект целого.
Проза есть такой текст, коего цель может быть выражена другим текстом.
