Эриксимаху еще один вопрос.
Эриксимах. Я к твоим услугам, дорогой Сократ.
Сократ. Ответь же мне, мудрый врач,?—?ты, который в своих путешествиях и в своих ученых занятиях углубил познание всего живого; ты, о великий знаток форм и капризов природы, прославившийся в описании замечательных тварей и растений (вредных и полезных, успокоительных и целебных, дивящих, гадких, забавных, а также сомнительных и, наконец, не существующих вовсе),?—?ответь, не слыхал ли ты о тех странных животных, которые водятся и размножаются в пламени?
Эриксимах. Ну конечно!… Их формы и их повадки, дорогой Сократ, хорошо изучены; правда, недавно кое?кто попытался оспорить само их существование. Я весьма часто описывал их моим ученикам; однако у меня никогда не было возможности наблюдать их своими глазами.
Сократ. Так не кажется ли тебе, Эриксимах, и тебе, милый Федр, что это трепетное создание, которое дивно порхает в лучах наших взглядов, что эта огненная Атиктея, чье тело мгновенно дробится, срастается, возносится и опадает, распускается и сворачивается, точно принадлежит иным, не нашим, созвездиям,?—? что она живет и, видимо, чувствует себя прекрасно в стихии, родственной пламени,?—?в легчайшей субстанции музыки и движения, где, вдыхая немеркнущую энергию, всем существом своим отдается чистой стремительной ярости беспредельного ликования?… Если сравнить наше тяжелое и уравновешенное начало с этим состоянием ослепительной саламандры, не кажется ли вам, что привычные наши действия, порождаемые сменяющимися потребностями, что наши случайные жесты, движения подобны каким-то сырым материалам, какой?то нечистой материи времени,?—?тогда как этот восторг, это сверкание жизни, эта царственная упругость, это самозабвение в наивысшей легкости, какую мы можем извлечь из себя, наделены свойствами и могуществом пламени, в котором сгорают стыд и тоска, и нелепица, и однообразная пища существования, озаряя нас блеском божественной силы, укрывшейся в смертной?
Федр. Изумительный Сократ, взгляни поскорей, и ты убедишься, насколько ты прав!… Взгляни на нее? —?на трепетную! Можно подумать, что танец, как пламя, вырывается из ее тела!
Сократ. О, Пламя!… 13
Эта девушка, может быть, неразумна?…
О, Пламя!…
И кто знает, из каких суеверий и вздора складывается ее обыденная душа?…
О, Пламя, однако!… Стихия живая и дивная!…
Но что же такое пламя, друзья мои, если оно не само мгновение?… То, что безумно, то, что радостно и восхитительно в чистом мгновении!… 14 Пламя есть зримость мгновения, пробегающая между землею и небом. О друзья мои, все, что переходит из тяжелого состояния в состояние летучее, должно испытать этот огненный и лучезарный миг…
А с другой стороны, не есть ли пламя неуловимый и яростный образ благороднейшей гибели?… То, чему более никогда не бывать, великолепно сбывается у нас на глазах!… То, чему более никогда не бывать, должно сбыться с неподражаемым великолепием!… Как голос поет исступленно, как пламя безумно поет между материей и эфиром, как с яростным воем оно из материи рвется в эфир, не так ли, друзья мои, и могучий Танец?—?не есть ли он освобождение нашего тела, одержимого духом лжи и той ложью, какую несет в себе музыка, опьяненного своим отрицанием тщетной реальности?… Взгляните на это тело, которое взмывает, как пламя, слизывающее пламя,?—?взгляните, как попирает оно, как топчет действительно сущее! Как исступленно, как радостно уничтожает оно саму точку, в которой находится, как опьяняется безмерностью своих превращений!
Но как оно борется с духом! Вы разве не видите, что оно борется с собственною душой, стремясь превзойти ее в проворстве и многообразии?… Оно странно ревниво к той свободе и той вездесущности, какие считает принадлежностью духа!…
Нет сомнения, что единственным, постоянным объектом души является несуществующее; то, что было и чего больше нет, то, что будет и чего еще нет, то, что возможно или невозможно,?—?вот чем занята наша душа, и никогда, никогда не живет она тем, что есть!
И вот тело, которое есть то, что есть, не может вдруг уместиться в пространстве!… Куда деться?… И где возникнуть?… Это Одно хочет сравняться со Всем. Оно хочет сравняться с безбрежной душой! Умножая свои проявления, оно хочет избавиться от своей неизменности! Будучи вещью, оно дробится на неисчислимые действия! Оно отдается неистовству!… И как возбужденная мысль уподобляется какой угодно субстанции, сводит, трепетная, времена и минуты, преступает любые различия; и как при этом в уме симметрично выстраиваются решения, как соотносятся и исчисляются вероятности,?—?так это тело испытует себя в каждой части своей, множит себя на себя самое, принимает все новые формы,?—?ежемгновенно выходит из своих границ! И вот, наконец, оно в состоянии, родственном пламени,?—?в центре стремительных превращений… Нельзя уже говорить о «движении»… Его порывы неразличимо слились с его членами…
Та женщина, которая еще недавно была перед нами, растворилась в неисчислимых фигурах… Это тело своими мощными вспышками внушает мне мысль, в которой все находит свое объяснение: подобно тому как мы требуем от своей души множество разных вещей, для которых она не создана, как мы понуждаем ее направлять нас, пророчить, вещать о будущем и, даже больше того, заклинаем ее обнаруживать бога,?—? оно, это тело, стремится безраздельно собой овладеть и достичь сверхъестественных высот могущества!… 15 Но ему поставлен тот же предел, что душе, для которой и бог, и премудрость, и глубина, в ней искомые, суть неизбежно лишь некие миги, проблески чужеродного времени, отчаянные попытки вырваться из своей формы…
Федр. Взгляни, о, взгляни же!… То самое, что ты стараешься объяснить, можно увидеть сейчас в ее танце… Она делает зримым мгновение… О, какие нижет она жемчуга!… Свои жесты она мечет, как искры!… Невозможные позы похищает она у природы на глазах у застывшего Времени!… И оно поддается иллюзии… Она безнаказанно проникает в царство невероятного… Она божественна в мимолетном, она дарует его нашим взглядам!…
Эриксимах. Мгновение рождает форму, и форма делает зримым мгновение.
Федр. Она ускользает от своей тени в эфир!
Сократ. Мы видим се всякий раз лишь перед самым падением…
Эриксимах. Она сделала все свое тело столь же гибким и столь же цельным, как проворная рука… Только наша рука способна орудовать так же послушно и ловко…
Сократ. О друзья мои, не чувствуете ли вы, как волнами, словно под действием нарастающих беспрерывных ударов, вливается в вас опьянение, как оно мало-помалу уподобляет вас остальным сотрапезникам, которые стучат ногами, не в силах уже принудить к молчанию и утаить своих внутренних демонов? Я и сам ощущаю себя во власти каких?то неведомых сил… Или же чувствую, как они из меня вырываются, хотя прежде я даже не подозревал, что ношу в себе этих духов. В мире звучном, вторящем, гулком это мощное ликование тела расточает вокруг себя и дарует душе свет и радость… Все стало праздничней, стало свободней, все стало ярче, полнее; все может быть по-иному; все может повторяться до бесконечности… Все захвачено этим прерывистым гулом… Отбивай, отбивай! Материя, в которую бьют и стучат и колотят ритмично; и земля, которую мерно колотят; и кожа и струны, по которым, натянутым туго, размеренно бьют; и стопы и ладони, которые мерно стучат, отбивая такт, сея радость и исступление,?—?всюду свирепствует, над всем царит безумие ритма.
Но растущая и отзвучная радость уже переходит всякую меру; удар за ударом, она сокрушает стены, разделявшие смертных. Мужчины и женщины в едином ритме доводят напев до неистовства. Все разом стучат и поют, и в воздухе нечто растет и возносится… Я слышу, как жизнь гремит всем своим раскаленным оружием!… Кимвалы в ушах у нас заглушают все голоса наших внутренних мыслей. Они оглушительны, как поцелуи железных губ…
Эриксимах. А между тем Атиктея исполняет последнюю фигуру танца. Упругая сила большого пальца движет все ее тело.
Федр. Палец, который ей служит опорой, трется о землю, как палец руки?—?о кожу бубна. Какая нацеленность в этом пальце, какая воля его пружинит и удерживает в этой стойке!… Но вот, замерев, она начинает кружиться…
Сократ. Она кружится, и все вещи, которые искони были связаны, мало-помалу обособляются. А она кружится, кружится…
