Абсолютно. Э-э, да ты даже до багажника не дойдешь.
Мелкими старушечьими шажками Катрин двинулась в обход бесконечной машины. Глубокая плотная боль в груди уже не стихала ни на секунду. Багажник поддался с трудом. Катрин потянула к себе рюкзак, связку дров. По щеке покатилась теплая капля. Плачешь? Ладно, чего уж теперь. Сил осталось как у пятилетнего ребенка. Вполне можешь чуть-чуть и сопли распустить. Все равно никто не видит, а те, кто видит, смеяться не станут. Не умеют они смеяться.
Дотянутся до ружья оказалось задачкой сложной. Катрин чуть-чуть передохнула. Таблетки таяли под языком, но действовать нитроглицерин перестал. Сердце продолжало свой сумасшедший танец. Вот же безмозглый орган. Потерпел бы еще немножко...
Катрин принялась подвязывать снегоступы...
Рюкзак, связка сучьев, 'Ремингтон', - сначала казалось, что весь груз никак не удержать. Ноги-то и собственное тело едва держали. Шаг, другой... Плетенье 'лыж-ракеток' цепляло снег. И ходить ты разучилась...
Джип остался за спиной. Надежно увяз. Теперь без посторонней помощи, скорее всего, не выбраться. Возвращаться придется другим способом.
Возвращаться не придется. Теперь Катрин осознавала это совершенно точно. Левый локоть странно онемел, из него словно вынули нитки нервов. Рука еще гнулась, но вместо сустава вставили протез. Снегоступы проминали влажный снег. Весна близко, но не для тебя. Зато можешь гордиться каждым шагом. Девяностолетние старушки редко шляются по снежной целине.
Катрин двигалась напрямик через лес. День, так толком и не начавшись, угасал. С каждой минутой серый свет тускнел. Тени двигались следом. Катрин машинально прислушивалась, но под призрачными мокасинами снег не скрипел.
Впереди деревья поредели. Ну, вот... Осталось немного. Можешь успокоиться - выбора у тебя никакого нет. Сердце выкинуло новый фокус - сжалось и замерло. Катрин с ужасом почувствовала, какое оно маленькое, стылое и неподвижное.
Стукнуло, снова пошло. Поломанный, но еще кое-как тикающий механизм.
Тени встали вокруг, почти вплотную. Ждали. Катрин ощутила приступ ненависти. Не убивают, лишь мучают, суки пустые.
Прислонившись рюкзаком к древесному стволу, сунула в рот пару таблеток. Нитроглицерин не помогает, и черт с ним. Имеем средства и посильнее. Не зря лекции слушала.
Еще десять шагов. Еще двадцать...
Бьер-Та... Пологая возвышенность. Крутые спуски к ручью и реке сейчас лишь угадываются. Там уже сгустилась темнота, а над вершиной-пустошью еще плывут клочья белесого света. Поле холодных чудес в стране мертвецов.
Иди. Вон там вершина. Наметь ориентиры, ближе всё будет казаться плоским и одинаковым.
Воздуху не хватало. Катрин дышала только ртом. Крошечными глоточками. Если чуть глубже в легкие - сердце возмущенно прыгало, резало болью. Девушка сняла с плеча ружье. Надо было бы повесить на ветку, но сейчас правильнее сэкономить силы. Катрин прислонила оружие к дереву. Прости 'ствол', придется тебе ржаветь в весьма неуютном месте. Не обижайся, сам понимаешь, сейчас дурной хозяйке куда нужнее дрова.
Чмокал и лип к снегоступам снег. Каждый шаг казался последним. Тупо и обреченно ныло всё: суставы и кости, костный мозг, кожа и волосы. Сердце скупо и неровно гнало густеющую кровь.
Тени угрюмой вереницей тянулись следом, другие надвигались, обступали со всех сторон, встречая живую гостью. Катрин не смотрела. Шаг, еще шаг. Главное, - следить, чтобы носы снегоступов не цепляли снег. Совершенно всё равно, что и кто тебя окружает. Ты не можешь себе позволить отвлекаться.
Здесь? Ориентиры сгинули. Основная масса могил таилась под снегом дальше по склону. Уоти говорил, что нужно держаться ближе к центру холма. Желательно выйти на самое высокое место.
Катрин глянула прямо сквозь тени, обвела взглядом снежную пустоту. Зубчатая стена леса, казалось, жутко отдалилась и теперь темнеет за многие километры отсюда.
Полсотни мучительных шагов. Девушка села в снег. Сердце играло с кем-то в прятки. Катрин уже поняла, что маленький насос отныне будет жить-доживать своей жизнью, и с этим ничего не поделаешь. Поменять бы его на что-нибудь большое, надежное, с грубыми шестеренками и крепкими заусенчатыми поршнями.
Тени обступили плотнее. Катрин старалась не смотреть, но все равно видела бахрому на мокасинах, тусклый блеск нашитых бусин и игл дикобраза. Сквозь замшу и украшения проглядывал снег. Ну и что? - девушка все равно могла рассмотреть каждую складку, каждый шов призрачной обуви.
Собралась с силами и встала. Нужно утоптать место для костра. Жаль, что мертвые не оставляют следов, было бы полегче. Сердце на движения и усилия уже не слишком реагировало. Редкие судорожные удары, потом испуганная дробь. Сейчас-сейчас, подожди. Сделаем укол. Вряд ли поможет грубый допинг, - любой бы врач высказался категорически против. Но врачей здесь нет. Ты одна.
Зажигалка, как ни странно, повиновалась. Огонек сверкнул замечательно ярко, - казалось, он наверняка виден и в Нью-Бридже. Занялись голубоватым пламенем таблетки сухого горючего, затем и дрова. Катрин без сил села на рюкзак. Ну, вот и все. Дошла, почти все сделала. Еще немного. Попытайся, боец.
Катрин замерзла так давно, что снимать куртку было вовсе и не страшно. Пока возилась со шприцем и жгутом, тени обступив, наблюдали. Застарелая ненависть мертвецов девушку уже не трогала. Совсем скоро она отправится в тот мир, и, пусть боги или кто там еще есть, помогут встретиться с древними вождями в честном бою. Есть что проорать в размалеванные лица.
Игла вошла в тело как в дерево, к счастью не сломалась. Катрин неловко выдавила в себя содержимое шприца. Никаких ощущений вслед за инъекцией не последовало, разве что дышать стало чуть легче. Девушка бросила пустой шприц в снег, принялась равнодушно натягивать куртку. Непростое занятие, когда собственное тело твои намерения откровенно игнорирует.
Всё, больше ты не можешь ничего сделать. Еще остались таблетки, но пользы от них, как от горсти семечек. Сидеть ровно неудобно, согнуться к костру не дает боль. Сердцу тесно в грудной клетке.
Огонь лизал поленья. До утра топлива не хватит. Да и не нужно. Тебя самой 'не хватит' значительно раньше. Как тихо. За спиной, впрочем, как и во все стороны, простирался безлунный безжизненный мир. Миллионы призраков неприкаянно бродили среди темных лесов и промерзших гор. Ненависть и жажда мести, злоба умерших на умерших, переполняли мир. Девушка подумала об убитых ею. Много. Разные страны, разные миры и времена, разные люди. Ненависти Катрин к покойным не испытывала. Раскаяния, впрочем, тем более. Осталась ли ненависть у них? Скоро узнаешь. Нет, сейчас думать о врагах не хотелось. За грань ушли ведь не только враги...
От мертвых мысли перешли к живым. Катрин грела ладонью сердце. Поломанный моторчик жалобно бился в замерзшие пальцы. Неровные точки и паузы. 'Морзянка'. Телеграфисткой Катрин была никудышней. Кроме 'sos' ничего не помнила. Сердце жаловалось, но хозяйка ничем помочь уже не могла. Боль растекалась все шире...
Не думай, если не можешь помочь.
Спина, шея чувствовали бесплотные прикосновения. Катрин не поворачивала головы. Когда останавливается сердце, иррациональное вовсе перестает волновать. Сидела гостья в окружении мертвых вождей, скупо подсовывала в огонь поленья. По щекам медленно катились слезы. У, как оказывается девчонке жалко себя. Столько не успела. И 'Две лапы', и живой веселый лес, и теплое солнце, и Блоод со своим еще не родившимся малышом, и делающая 'свечу' над речной водой пятнистая щука... Как жалко всё это оставлять. И главное - Ф. Так и не найденная, не узнавшая что её никогда не смогли забыть, буква- человек. О, боги, позволено ли на том свете так трахаться и так любить?
Сзади надвинулась широкая тень. Девушка почувствовала, как зашевелились волосы на затылке. С трудом повернув шею, сказала в смутное лицо:
- Отстань, вождь. Еще не время.
Индеец смотрел смутными провалами глаз. Под разодранной курткой зияли раны. Прямо на них
