Авриль всегда противилась этому желанию.
Она никогда не говорила о классическом танце, а однажды случилось то, что должно было случиться. Фоссиус решил проследить за ней от подъезда дома на улице Шапо, в котором она жила. К своему удивлению, он обнаружил, что Авриль исчезла в дверях заведения под названием «Карнавалет», где сидели в основном алжирцы. Балетом увиденное вряд ли можно было назвать. Авриль, почти полностью обнаженная, танцевала на столе – по крайней мере, сцена была именно такого размера. И Фоссиус застал ее за этим занятием. Он не закатывал сцен и не упрекал Авриль, но однажды девушка просто исчезла из Парижа. Как он узнал позже, уехала в Африку с каким-то алжирцем.
Глядя на Пале-де-Шайо, Фоссиус улыбнулся. Он улыбнулся впервые за этот день и тут же подумал, что, вероятно, последний раз в жизни.
Как раз в этот момент, когда время не существовало, и профессор Фоссиус видел перед собой лишь черную дыру, в которую собирался прыгнуть, он почувствовал, как его руки грубо заломили за спину. Защищаться он не мог.
– Месье, не двигайтесь и не оказывайте сопротивления!
Двое в кожаных куртках подошли слева и справа. В то время как один из них крепко держал профессора, второй со знанием дела обыскал его. В кармане пиджака Фоссиуса обнаружился бумажник, а в кармане брюк – коричневая граненая бутылочка. Вежливый голос из-за спины профессора произнес:
– Месье, вы задержаны до выяснения обстоятельств. Вам придется проследовать с нами. Не оказывайте сопротивления!
Все вышеописанное произошло столь стремительно и неожиданно для профессора, что он не успеп сказать ни слова в знак протеста. Он не пытался сопротивляться, когда почувствовал,
как за спиной защелкнулись и больно сдавили запястья наручники. Но в тот момент профессора мучила не эта боль, а досада, что ему помешали улететь в большую черную дыру, которая были так близко.
4
Конечно же, Фоссиус прекрасно знал, почему его арестовали, и подозревал, куда его отвезут. Поэтому он и не задавал вопросов, а покорно шел к старому «пежо» синего цвета, припаркованному рядом со стоянкой такси на набережной Броли. Двое мужчин усадили его на заднее сиденье машины, где Фоссиус застыл в довольно неудобной позе.
Полицейская префектура на Бульвар-дю-Пале, всего лишь в нескольких шагах от Нотр-Дам, снаружи имеет довольно приветливый вид, чем напоминает все здания города, занимаемые официальными учреждениями, при входе в которые все их обаяние тут же исчезает. Префектура, похожая снаружи на сказочный дворец и даже чем-то на Лувр, внутри оказалась настоящим лабиринтом Минотавра. Даже множество колонн, лестниц и балюстрад с орнаментами не могли изменить это впечатление.
Фоссиуса отвели в комнату на третьем этаже, где его уже ожидал комиссар Грусс, который начал допрос в соответствии со всеми формальностями и задал вопросы относительно имени, места и даты рождения, профессии, а также места жительства задержанного. Двое в кожаных куртках молча сидели на стульях у двери
– Должен сообщить вам, месье, – начал Грусс с наигранной вежливостью, – что вы обвиняетесь в совершении преступления, а в связи с этим имеете право не отвечать на поставленные вопросы. Но, – тон комиссара резко изменился и стал угрожающим, – я бы вам этого не советовал, месье!
Грусс кивнул своему помощнику. Тот поднялся и открыл дверь. В кабинет вошел один из смотрителей Лувра, что можно было
определить по серой униформе и фуражке. Мужчина назвал свое имя, после чего Грусс спросил его, сделав в сторону профессора движение рукой, узнает ли он задержанного.
Служитель музея кивнул и добавил, что этот человек подошел к картине Леонардо, достал стеклянный флакон и выплеснул содержимое на полотно. Но не на лицо изображенной женщины, в и область декольте. Прежде чем смотритель смог вмешаться и задержать преступника, тот исчез.
– Что он сделал с бесценной картиной!.. – воскликнул он в конце своей речи.
Служителя музея вывели из кабинета, и Грусс задал Фоссиусу вопрос:
– Что вы можете заявить по этому поводу?
– Все верно! – ответил профессор.
Комиссар и оба его помощника переглянулись.
– То есть вы признаете, что облили кислотой картину Леонардо да Винчи «Мадонна в розовом саду»?
– Да, – подтвердил Фоссиус.
Столь неожиданное признание озадачило комиссара настолько, что он беспокойно заерзал на стуле, словно сидел на горячем камне. Наконец он пришел в себя и заговорил заметно изменившимся голосом, в котором явно чувствовалась фальшивая любезность. Тоном, каким говорят с ребенком, комиссар спросил – Возможно, вы будете столь любезны, месье, и поведаете нам, что заставило вас так поступить? Я имею в виду, имелись ли у вас какие-то особые причины совершить это преступление?
– Конечно, причины у меня были! Или вы думаете, что я способен совершить подобное от скуки?
– Очень интересно! – Грусс привстал из-за массивного письменного стола, оперся на локоть и с иронической улыбкой сказал: – Профессор, мне не терпится услышать ваш рассказ!
При этом комиссар выделил слово «профессор», словно опасался услышать слишком научное объяснение, которое никто не смог бы понять.
– Я опасаюсь, – начал Фоссиус, не торопясь, – что если расскажу всю правду, то вы посчитаете меня сумасшедшим.
– Я этого действительно опасаюсь, – прервал его Грусс. – Более того, я опасаюсь, что независимо от смысла вашего объяснения в любом случае буду считать вас сумасшедшим, месье.
– Именно это я и имел в виду, – чуть слышно пробормотал Фоссиус.
Возникла длинная пауза, в течение которой задававший вон росы и отвечавший на них молча смотрели друг на друга, думая каждый о своем. Груссу действительно не терпелось узнать, какой мотив был у этого сумасшедшего профессора. Фоссиус же боялся, что любое объяснение, данное им, не будет воспринято всерьез, в результате чего с ним будут обращаться как с ненормальным. Как он должен себя вести?
В надежде спровоцировать Фоссиуса и таким образом получить ответ Грусс заметил:
– Мне сказали, что непосредственно перед задержанием вы вели себя так, словно собирались прыгнуть с Эйфелевой башни. Это действительно так?
– Да, все верно, – ответил Фоссиус и уже в следующее мгновение пожалел об этом признании, поскольку осознал, в какое опасное положение сам себя поставил. Реакция не заставила себя ждать.
– Вы наблюдаетесь у врача? – поинтересовался Грусс холодно. – Я имею в виду, страдаете ли вы от депрессий? Вы можете без опасений рассказывать обо всем. В любом случае мы об этом узнаем.
Фоссиус торопливо ответил:
– Нет, ради бога! Не пытайтесь сделать из меня сумасшедшего! Я абсолютно нормален!
– Успокойтесь, успокойтесь, – Грусс поднял обе руки. – Не питайте ложных надежд. Если вас признают невменяемым, возможно, вы сможете избежать тюрьмы.
Слово повисло в помещении, словно облако холодного сигаретного дыма. Невменяемость. Фоссиус начал задыхаться. Ухмылка комиссара, бесцеремонная и презрительная, явно говорила, что он наслаждается реакцией профессора. Фоссиус никогда, даже в самом страшном сне, не мог себе представить, что его будут считать невменяемым и даже – а это было еще хуже – обращаться с ним как с сумасшедшим.
Что оставалось делать Фоссиусу? Как это часто бывает в жизни, и данный случай лишнее тому доказательство, правда казалась наименее правдоподобной. Его выслушают, посмеются и, прежде чем он сможет предоставить какие-либо доказательства, подтверждающие его объяснение, посадят в камеру. Его,
