теперь я не могу уйти! Это либо ад, либо преддверие ада.
— Ну конечно, преддверие ада! Что еврей может знать о преддверии ада? Об аде? — Он отключил связь и посмотрел на Меерса. — Я думаю, он имеет в виду чистилище. Хотите знать все об аде, спросите поляка. Уж мы-то знаем, что такое ад.
Меерс был сыт по горло.
— Думаю, вы оба полоумные, — вызывающе сказал он.
— Ага, — согласился Крживич. — Побудь здесь с наше, еще не так спятишь. — Он разглядывал Меерса в зеркало. — Ты-то еще не въехал, это ясно. Мне хватило одного взгляда на тебя, как только ты сел. Ты из этих самолетных отморозков. Летаете и летаете кругами, таскаетесь со своими чемоданами от Гуччи, которые стоят моего месячного заработка. Наматываешь круги и думаешь, что в этом есть какой-то смысл. Все еще думаешь, что после сегодня наступает завтра, а все дороги куда-то ведут. Думаешь, если солнце село, то оно завтра встанет. Думаешь, два плюс два всегда будет три.
— Четыре, — поправил Меерс.
— А?
— Два плюс два будет четыре.
— Знаешь, друг, два плюс два иногда равно тому, что ты не можешь попасть отсюда туда. Иногда два плюс два равняется ногой по яйцам или дубинкой по башке, или туннелю, который больше уже не выходит на Манхэттен. Не спрашивай меня, почему, потому что я не знаю. Если это — ад, значит, как я понимаю, мы были плохими, так? Но я был не таким уж плохим парнем. Я ходил на мессу, я не совершал никаких преступлений. И все-таки я здесь. У меня нет дома, кроме этого такси, я ем, не выходя из машины, и писаю в бутылки из-под пива. Когда-то где-то я выпал из мира, где ты можешь пойти домой после смены. Я превратился в одного из ночных людей, таких же, как ты.
Меерс не собирался возражать, что он не относится к «ночным людям», что бы это ни значило. Он немного побаивался сумасшедшего таксиста. Но он никак не мог уловить его логику, и это вселяло в него упрямство.
— Стало быть, мы в другом мире, ты это хочешь сказать?
— Да нет, мы все в том же мире. Мы здесь, мы всегда здесь были, ночные люди, только нас никто не замечает, как будто нас нет. Вот прогуливается проститутка, все думают, что, когда встанет солнце, она со своим сутенером уедет домой в красном «Кадиллаке». Только они никогда не едут домой. Улица, на которой они работают, никуда не ведет. Или вот ночной ди-джей, которого ты слышишь по радио. Машинист в подземке, там ведь всегда ночь. Парень ведет поезд по бесконечным рельсам. Швейцары вот тоже. Ночные портье.
— Что, все они?
— Откуда я знаю, все или нет? Может, мне спросить об этом бригаду мойщиков, когда я приеду в офис? «Эй, ребята, вы тоже в чистилище, как я?»
— Но я-то не в чистилище.
— Ну да, ты — самолетный отморозок. Знаем мы вас. У некоторых башню сносит. Мечутся, как хорьки. Но если пробудешь здесь достаточно долго, перестанешь думать, будто сумеешь найти тот туннель, который выведет тебя домой. Но вас, пассажиров, это не касается. Как там, в этой программе. Вам…
— Отказано.
— Вам отказано. Это ты сказал. Тогда посмотри вперед.
Меерс посмотрел через ветровое стекло. Вот он, под желтой луной. Распростертый шатер Денверского аэропорта, словно какая экзотическая ядовитая гусеница из тропических лесов. Он смотрел на здание, не отрываясь, пока такси замедляло ход.
— В Денвере всегда полная луна, — хмыкнул Крживич. — Самое оно для оборотней. И все дороги ведут в аэропорт — плохая новость для самолетных отморозков.
Меерс распахнул дверь машины и выпрыгнул на заледеневшее шоссе. Ему удалось устоять на ногах. Не обращая внимания на крики шофера, он отбежал к полоске газона, тянувшейся посередине дороги, пересек шесть противоположных полос шоссе и перебрался на другую сторону. Там было множество закрытых в этот час ночи заведений — кафе, складов, парковок, но одно работало — небольшой супермаркет. Он подбежал к нему, уверенный, что освещенный магазин растает, как мираж, но, ударившись о дверь, убедился, что она чудесно обыденная и твердая. Внутри было тепло. Два продавца, высокий черный парень и белая девушка-подросток, стояли за прилавком.
Он стал ходить взад-вперед по коротким проходам между полками, надеясь, что выглядит, как завсегдатай. Услышав, что дверь со звоном открылась, он схватил коробку хлопьев и притворился, что внимательно читает информацию на упаковке.
Краем глаза он разглядел двух полицейских, которые прошли мимо прилавка. Пришли за мной, подумал Меерс.
Но копы направились в глубь магазина. Один открыл холодильник с пивом, другая взяла коробку и наполнила ее пончиками.
Оба полицейских прошли футах в десяти от Меерса. Один нес две упаковки пива в одной руке, а другой придерживал оружие, напоминавшее винтовку, но с толстым круглым цевьем. У женщины на поясе висели два автоматических пистолета. Она посмотрела на Меерса и улыбнулась ему нагло и сексуально. Губы у нее были ярко накрашены.
Они прошагали мимо продавцов, которые, занявшись какими-то подсчетами, повернулись к полицейским спиной. Те вышли в дверь. Наступила секунда тишины, а потом раздался страшный грохот.
Меерс увидел, как раскалывается стекло витрины. За ним стоял мужчина-полицейский и палил из винтовки, молниеносно передергивая затвор. Его напарница тоже стреляла, держа по пистолету в каждой руке.
Меерс рухнул на пол в вихре корнфлекса и рваной туалетной бумаги. Оба копа старательно опустошали свои магазины, а боеприпасов у них было хоть отбавляй. В конце концов пальба закончилась. В наступившей тишине он услышал, как полицейские, посмеиваясь, открывают дверь своей машины. Он поднялся на колени и осторожно выглянул из-за разрушенного стеллажа.
Патрульная машина отъезжала. Он успел разглядеть, как женщина открывает банку пива. В то же мгновение желтое такси въехало на стоянку, за стеклом виднелось распухшее лицо Крживича. Он увидел Меерса и бешено замахал руками.
Осколки стекла и чипсы громко хрустели под ногами, пока Меерс шел по проходу между стеллажами. За прилавком черный парень сидел, скорчившись возле сейфа. Девушка лежала на спине в луже крови, придерживая вываливающиеся внутренности, и стонала. Меерс в нерешительности остановился, но тут Крживич посигналил из машины. Отвернувшись от девушки, Меерс перешагнул через пустую раму витрины.
Крживич медленно и осторожно отъехал со стоянки. Полицейская машина с выключенной мигалкой была припаркована левее. Меерс затаил дыхание, но Крживич повернул вправо, и патрульная машина не двинулась с места.
— Они теперь не отъедут, пока не насосутся пива, — сказал таксист.
— Эта девушка… она…
— С ней все будет в порядке. — Крживич показал вперед на приближающийся красный сигнальный огонек. Через минуту мимо них промчалась машина «Скорой помощи». Таксист пригнулся, пережидая, пока она проедет. — Все будет в порядке… в конце концов.
— Ее доставят в больницу? — спросил Меерс. — Московиц даже…
— В больницах тебе делают больно, — объяснил Крживич. — Там болезни, в больницах. Твои раны, они воспаляются. Тебе дают не те таблетки, ты потом отхаркиваешь свои кишки. Там все может случиться. Потом ты слышишь об «экспериментах». — Он покачал головой. — Уж лучше здесь. Эти ночные врачи и ночные сестры, они не люди.
Меерс спросил, что он имеет в виду, но Крживич не захотел больше говорить об «экспериментах».
Такси подъехало к зданию аэропорта, и Меерс торопливо вышел из машины. Побежал.
В него стреляли, но он продолжал бежать. Его ловили, но теперь он был почти уверен, что ему
