по течению, тщательно проверяя все затоны, заливы и протоки.
Тяжелый выдался день, донельзя перегруженный событиями, случайностями, загадками, исчезновениями. Слишком уж много причин создали его именно таким, каков он выпал, и Хальвард, выторговав у посла рузов три дня, не торопился. Каждая причина требовала отдельного изучения и своей собственной ясности, и только в сложении этих ясностей могли выявиться точки их пересечений, объясняющих совпадения. Он велел приглядывать за германкой-челядинкой, тщательно исполнил все предписанные обычаями законы прощания с погибшим сыном конунга рузов и только после этого начал прощупывать ту единственную нить, которую ощущал в руках. Тем более что посол Биркхард по обычаю одно поприще обязан был сопровождать тело Берсира и помешать ему не мог. И, отдав последний поклон погибшему, Хальвард прошел в подклеть, где проводились тайные допросы, и повелел привести Закиру.
Закира долго жила среди русов, знала их обычаи и понимала, что спасти ее уже никто не в силах. Рука, протянувшая яд, была для них столь же виновна, сколь виновен был и тот, кто этот яд изготовил. Единственное, на что она могла еще рассчитывать, была быстрая и по возможности безболезненная смерть. Она уже смирилась с собственной судьбой, внутренне надеясь угадать, что именно хочет от нее услышать грозный боярин, а угадав, все сделать для того, чтобы убили ее без пыток и мучительно медленной казни. И глядела сейчас на Хальварда с почти детской надеждой на чудо и собачьей готовностью исполнить, что прикажут.
— Расскажи об Инегельде. Все, без утайки. Даже маленькая ложь приведет тебя на свидание с палачом.
— Я знаю, высокий боярин… — Закира с трудом подавила вздох. — Мне неизвестно, кто привел ее в наш дом, но моя госпожа Неждана встретила Инегельду настороженно и велела мне приглядывать за нею. Я сказала девушкам, чтобы они побольше расспрашивали ее, пели и плясали вместе с нею. Я заметила, что Инегельда не знает хазарского языка, но хорошо пляшет по-нашему, и сказала об этом госпоже.
— Неждана не доверяла ей?
— Поначалу открыто не доверяла, высокий боярин, но потом…
— Что значит — потом? День, неделя, месяц?
— Скорее неделя, может быть, дней десять. С того часа, как застала Инегельду за разбором трав и кореньев. Госпоже очень понравилось, что Инегельда хорошо разбирается в них, она сама сказала мне об этом и разрешила Инегельде сделать грядку для знахарских трав в дальнем углу сада.
— В чем еще разбиралась Инегельда?
— В жемчугах, высокий боярин. И в янтаре, но это понятно, она ведь из земли пруссов. Хотя…
— Почему ты замолчала?
— Я стараюсь припомнить, когда германка-челядинка из земли пруссов высказала мне свои сомнения.
— Какие это были сомнения?
— Ей показалось, что Инегельда недостаточно хорошо знает те края, путается в названиях. Но об этом я своей госпоже доложить не успела.
— Что же помешало тебе доложить столь важные сведения?
— Госпожу неожиданно вызвали во дворец. Она вернулась оттуда очень взволнованной и сказала, что вот-вот должен прибыть Сигурд со своими людьми.
— Значит, это было накануне того дня, когда появился яд, а Неждана срочно уехала? Встречать Сигурда?
— Так она сказала мне. Но ускакала не одна.
— С дюжиной дружинников личной охраны. Кстати, Неждана сама отбирала эту дюжину?
— Сама, высокий боярин.
— По каким признакам? По мастерству, силе, по опыту?
— Нет. Она отобрала только славян.
— Почему? Я понимаю, она могла не сказать тебе причину, но, может быть, ты догадалась сама?
— Возможно, потому, что с нею был славянский парнишка.
— Какой славянский парнишка? Откуда он взялся?
— Он пришел сам, высокий боярин. В лаптях и мокрой от росы одежде. Мне показалось, что ночь он пролежал в траве, а на рассвете постучал в наш дом. Меня сразу разбудили, я спросила, что ему надо, а он потребовал срочного свидания с госпожой, велев передать ей, что он — от Тридцать шестого.
— От Тридцать шестого? — с откровенным изумлением переспросил Хальвард, и сердце Закиры забилось от предчувствия, что в руках у нее оказалась тайна, которую можно сменять на мечту погибнуть без мучений.
— Да, мой высокий боярин, — торопливо заговорила она, невольно перейдя от холодного государственного обращения к теплому гостевому, почти домашнему. — Одежда у него была домотканой, из грубого небеленого холста, а лапти совсем раскисли и развалились, видно, пришел издалека — за поясом был охотничий нож, но при мне он сказал, что отец учил его владеть мечом.
— Здесь что-то не вяжется, — нахмурился Хальвард. — Судя по одежде, это — смерд. Значит, сын смерда. И отец-смерд приучал его к мечу?… Знаешь, сколько стоит меч, женщина? Его не в состоянии купить и десяток смердов, работая всю жизнь. Либо ты припомнишь все, либо…
— Возьми с меня самую страшную клятву, — решительно перебила Закира. — Я знаю свою судьбу, но не знаю вида своей смерти. Если она будет быстра…
— Ты осмеливаешься ставить мне условия, раба?
— Я осмеливаюсь просить тебя о великой милости, высокий боярин. Если смерть моя будет быстрой, я припомню то, что угодно услышать послу рузов.
— Я подумаю, что ему угодно будет услышать, — холодно улыбнулся Хальвард. — Но сначала — о славянском парне и Неждане.
— После бани я дала ему одежду младшего дружинника. С Нежданой они говорили наедине, о чем, не знаю. По повелению госпожи я принесла Первуше…
— Как ты сказала?
— Он так назвал себя.
— Первуша. Старший сын… Продолжай. Что ты принесла этому Первуше?
— Меч. Он ладно опоясался: рукоять удобна для десницы.
— Старший сын Тридцать шестого, хорошо владеющего мечом… — задумчиво проговорил Хальвард, точно делая зарубку для памяти. — Дальше?
— Моя госпожа решила выехать немедленно. Они с Первушей пошли в дружину отбирать охрану, затем госпожа надела мужской наряд, опоясалась мечом и… Да, наказала мне никому не говорить, что едет встречать Сигурда. И сразу выехала.
— Если так, то завтра к полудню, в крайнем случае к вечеру, она должна вернуться, — негромко подытожил Хальвард. — До ее приезда я отдам тебя послу Биркхарду. Он отвезет тебя в Рузу.
— Великий боярин!..
— Не кричи, ты не доедешь до Рузы. — Хальвард помолчал, в упор глядя на смертельно испуганную женщину. — Если признаешься мне и Биркхарду, что Инегельда готовила питье по твоему приказу. По твоему личному приказу, женщина. Засни с этой мыслью, и пусть тебе приснится, что так оно и было на самом деле. Только таким образом ты избежишь мучительных пыток и еще более мучительной казни. Ведь ты боишься боли, хазарянка?
Закира судорожно закивала, не в силах выдавить из себя ни слова. Частые слезы, что катились по ее вдруг ввалившимся щекам, брызгали на расшитый мелким жемчугом нагрудник.
Хальвард долго не ложился. Ходил по собственным тесным покоям, неторопливо, стараясь придерживаться порядка, перекладывал известное неизвестным, думы — предположениями, вопросы — ответами. Он любил размышлять в личных покоях, где потолок был низок, пространство заужено, шаги просчитаны. Это позволяло ему не разбрасываться, не отвлекаться, не разглядывать что-то вне себя, а копошиться в том, что было внутри. Размышления были его любимым занятием, его усладой, почти чувственным наслаждением, и он ценил их превыше всех иных утех, навсегда отдав строжайший наказ
