поклонился и, выпрямившись, замер, скрестив на груди перевитые мускулами руки.
– Как твое имя, богатырь? – спросил Игорь. Богатырь лишь что-то беспомощно промычал.
– Хорош! – сказал великий князь, любуясь живым подарком. – Ты согласен со мной, воевода? И – без языка, как я и требовал.
– Хорош, – равнодушно отметил Свенельд. – Ро-меи откупились от твоего набега, великий князь?
– Месть! – Игорь потряс сжатым кулаком. – Я помню свой разгром даже тогда, когда сплю. Ступай, Свенельд, ступай. Мы потом поговорим о древлянах и… Как ты назвал брод?
– Гремячий.
– Да, да. Потом, потом. Тебя известят. Свенельд молча поклонился и вышел из шатра.
– Всадники! Всадники!…
Маленький служка в черных развевающихся одеждах торопливо бежал через двор, выпятив жалкий клок редкой беспомощной бороденки. И вмиг ожил тесный двор христианской общины, в которой и церкви- то не было, а вместо нее стояла в центре двора малая моленная изба с грубо вырубленным деревянным крестом над входом. Церкви не было, а страх был, потому что громили христиан в те времена часто и нещадно и всегда вдруг, внезапно, без угроз и каких-либо поводов, и не барыша ради – какой барыш с нищих да убогих? – а скорее ради упоения собственной безнаказанностью да озорством. И насмерть перепуганные нищие последователи Христовы всполошно заметались меж покосившихся древних изб. Заметались молча и обреченно…
Но из моленного дома появился старый – борода белая – священник-грек. Высоко поднял наперсный крест
– Веруйте в час испытания!
Беготня сразу же прекратилась. И все вдруг услышали частый перестук конских копыт.
– Они – в белом, в белом с золотом, – задыхаясь, сказал служка – Это не княжьи отроки.
– В белом – стража княгини Ольги, – пояснил священник. – Откройте ворота на ее милость. Она даровала нам эту обитель.
Служка метнулся к воротам. Тощая его бороденка после слов священника степенно прижалась к груди и не выглядела теперь совсем уж беспомощной. Он успел распахнуть воротные створы, и во двор шагом въехали всадники в белой, отделанной золотом одежде. Священник сразу приметил среди них статную молодую женщину и склонился в глубоком поклоне.
– Прими мое благословение, великая княгиня.
Ольга не ответила ни словом, ни жестом. Надменное лицо ее ровно ничего не выражало, но старый грек, мельком глянув, успел почему-то подумать, что решение, которое она сейчас принимает, дается ей очень нелегко
– Мои слова не для сторонних ушей, старик.
– Изволь пройти за мной, великая княгиня. Священник неторопливо двинулся к моленной избе. Ольга, спешившись, молча последовала за ним, а ее стражники тоже начали спешиваться и отпускать коням подпруги.
Грек и княгиня вошли в тесную избу, освещенную единственной свечой, горевшей у подножья креста из темного мореного дуба.
– Здесь нет любопытных ушей, великая княгиня, – сказал священник. – Здесь слушают слово Бо- жие.
– Как же твой Бог слышит твои молитвы?
– Он слышит душою Своей.
– А как быть с твоими ушами, старик? Кажется, Ольга усмехнулась, но так могло и показаться, почему грек предпочел промолчать.
– Я могу повелеть отрубить их, но тогда ты не услышишь моих слов, – она рассуждала спокойно, как о чем-то незначащем. – Впрочем, можно будет вырвать тебе язык после твоих ответов.
– На все воля Божия, великая княгиня, – смиренно поклонился священник.
– На все – моя воля.
Старик промолчал. Начало беседы складывалось напряженно, он ощущал это И по опыту знал, что самым простым выходом из раздражающих сильных мира сего напряжений всегда были кровь и мучения И даже успел подумать, что этот опыт в конце концов и привел его не только к вере во Христа, но и к истовому служению Ему. И тихо, но несокрушимо упрямо повторил:
– На все воля Божия.
– Твой Бог и вправду премудр и всемогущ? – как-то нехотя, будто заставляя саму себя, спросила она.
– Он вдохнул в меня бессмертную душу.
– Тогда спроси своего Бога, с чем я пришла к тебе сегодня, – неприятно усмехнулась Ольга. – И хорошо услышь ответ его, если не хочешь лишиться головы
Священник грузно опустился на колени пред крестом. Широко осенив себя крестным знамением, уперся лбом в грязные, истоптанные жерди настила. Выдохнул:
– Господи!…
На мгновение смертный ужас объял его: в голосе всемогущей княгини Великой Киевской Руси слышались не только неведомая ему досада, но и странное недовольство собой, которое обещало легко обернуться гневом при малейшей ошибке в ответе. Усилием воли он поборол эту волну ужаса: спасение могло прийти только в угаданных словах, и ему предстояло найти эти слова. «Господи, просвети, Господи, не оставляй, Господи, помоги рабу Твоему!…» – горячечно шептал он про себя, но в голове лишь бестолково метались обрывки пустых суетных мыслей.
Нет, не только жизнь сейчас было страшно потерять: смерть под крестом – прямая дорога в рай, и он страстно веровал в это. Страшно, невыносимо страшно было потерять заблудшую душу, с его помощью на глазах обретавшую путь спасения. Княгиня начала искать тропу истиной веры, он знал об этом, он почувствовал ее поиски даже в той цепкой дотошности, с которой Ольга расспрашивала его, и он должен был, обязан был спасти ее душу. И тогда скромная, презираемая всеми киевлянами обитель их стала бы духовным центром всего Киева. Сюда потянулись бы не только ищущие спасения загробного, но и ищущие блага земного, сиюминутного и суетного. Но что, что, какого заветного слова ждет от него великая княгиня?…
Он молился долго, истово. И княгиня не выдержала молчаливой его молитвы:
– Так от чего же, от докуки какой мается душа моя денно и нощно, старик? Отвечай!
«Мается душа, сказала?… Это у нее, у супруги Великого князя Киевского Игоря, денно и нощно мается душа? Душа мается, не плоть, а – душа. Душа – это не оговорка. Нет, нет, это вырвалось из сердца женщины, из его глубин. Отчего же мается женская душа, чего ей не хватает? Власть, могущество, роскошь, супруг, семья… Семья?… Супруг – еще не семья. Семья – дети и внуки, и… И ни того, ни другого. Нет сына у великой княгини Ольги, нет наследника у Великого князя Игоря. Никого нет, а ведь прожили они без малого двадцать лет в союзе брачном… Вот твоя докука, княгиня Ольга, вот твоя маета. Не только женская, но и княжеская».
И торжественно изрек, вздохом скрывая ликование:
– Плачет душа твоя, великая княгиня, ибо не слышит она голосов детей твоих. Плачет Стол Великого Княжества Киевского, ибо нет наследника Великому князю Игорю. А вскоре заплачет и вся Земля Русская, ибо смута и татьба грядут в час скончания дней Великого князя Игоря на этом свете.
– Велик Бог христианский, – с тихим страхом вздохнула Ольга. – Воистину велик.
– Воистину! – громко возвестил священник и широко осенил себя крестным знамением
И оба замолчали. Грек долго не решался нарушить этого молчания, хотя душа его торжествовала. Он смирял гордыню, непрестанно про себя повторяя молитвы, и ждал, что скажет княгиня. И мучился, не понимая, почему она молчит и каковы будут первые слова ее…
Но великая княгиня продолжала молчать, потупив очи долу, а потом вдруг сказала смущенно и
