лесу. Мы жадно выслушивали принесенные им вести с той стороны фронта.
Наступило лето, лес наполнился запахами сочной листвы и нагретой хвои. По уезду шныряли каратели, но углубляться в лесную пущу не решались. Порою лишь постреливали с дороги по зарослям и уходили восвояси. Впечатление было такое, что они нас боятся больше, чем мы их. Поэтому я предложил Нехведовичу подготовить налет на войсковой гарнизон в Больших Ситцах, для чего разработать подробный план с участием Николая Рябова. Рябов уже дважды уходил на дальние расстояния, чтобы отыскать место запасной базы. Вот и на сей раз, когда он вернулся, мы втроем улеглись в сторонке на теплой земле и стали обсуждать мое предложение.
— Замысел интересный, — сказал Рябов, — дерзкая была бы операция. А после такого налета на гарнизон будет самое время уйти на новую стоянку. Как вам понравится вот это место?
Он указал на карте точку.
— И операцию, и перебазирование надо согласовать с уездным комитетом, заметил Нехведович.
— Конечно, — отозвался Рябов, складывая карту. — Будем ждать связного или снесемся через Зыса?
— Там видно будет, — ответил командир.
Гарнизон в Больших Ситцах насчитывал полсотни солдат и жандармов, оснащенных стрелковым оружием, имел склад боеприпасов, который нам следовало захватить для пополнения своих боевых запасов. Мы почти не сомневались, что уездком одобрит наши соображения. Очень кстати появилась Эмилия и передала просьбу отца: нынешней ночью командиру группы и его заместителю прибыть в Пядонь.
Окна в доме Зыса, когда мы туда пришли, были занавешены плотными простынями. Хозяин, как всегда, был расторопен и деловит. Он провел нас в комнату. Там нас уже ждал связной Докшицкого подпольного уездкома. Этого невысокого рыжеволосого парня в потрепанном солдатском обмундировании без знаков различия и выгоревшей на солнце конфедератке мы уже знали. Связной передал, что уездный комитет получил из ЦК указание, чтобы повстанческие группы налетами не увлекались и всех желающих участвовать в вооруженной борьбе тщательно проверяли. А нам, группе Нехведовича, предлагалось разделиться и разойтись по разным районам для развертывания организационно-пропагандистской работы и создания новых подпольно-повстанческих групп.
А мы так хорошо задумали предстоящее дело, так свыклись с нашим лесом, с уездом, с местными товарищами! И все надо бросать, идти неведомо куда. Но указание ЦК надо выполнять беспрекословно. Партийная дисциплина — превыше всего.
Эмилия вывела связного, а мы еще долго сидели в хате.
— Дорогой товарищ Зыс, — с чувством сказал Нехведович. — Расставаться очень не хотелось бы: привыкли, притерлись. Но приказ есть приказ.
— И мне не хочется с вами расставаться, — признался Зыс, — хорошо начали работу, складно, результативно. Да что поделаешь, партии виднее.
На прощанье вспомнили общие дела, немного выпили и договорились когда-нибудь да повидаться.
Новую директиву и все наши товарищи встретили довольно холодно. Мы настолько сдружились между собой, что Петя Курзин даже предложил идти в новые районы всем вместе.
— Нет, Петро, — возразил Нехведович, — как ни грустно, будем соблюдать дисциплину.
Последние часы мы провели в задумчивом молчании: каждый вспоминал прошлое и размышлял над тем, что ждет его впереди.
Неожиданно возле меня оказался Рябов.
— Слушай, Стась, пойдем вместе. Все-таки мы из одного батальона и первые партизанские налеты вместе прошли.
— Что ж, если Нехведович не станет упрямиться, я буду только рад этому.
Успокоенные таким естественным для нас обоих решением, мы разошлись по шалашам и уснули.
Ранним утром, когда солнечные лучи пронзили кроны деревьев и зачирикали лесные птахи, мы приступили к делу. После некоторой дискуссии решили, что Нехведович, Жулега и Курзин пойдут в район Докшицы — Глубокое, Чижевский с Богуцким — под Вильно, а мы с Рябовым — в Дисненский, Молодечненский и Воложинский уезды.
— Фронтовички, вас двое, а районов три, — заметил Нехведович. — Справитесь ли?
— А то нет! — отозвался Рябов, довольный, что нас не разлучили. — Николай Рябов в главковерхи не прошел, но три уезда он пройдет, тем более с комиссаром в авангарде. Верно, Стась?
— Верно, Коля.
— Ну, братва! — сказал Нехведович. — Увидимся ли когда?..
Никто не мог ответить на этот вопрос. Мы разбросали шалаши, уничтожили все следы стоянки, расцеловались по-братски и разошлись в разные стороны.
И вот мы с Николаем Рябовым под видом бедняков-сезонников, с плотничьим инструментом в заплечных мешках стали кочевать из уезда в уезд, нащупывая связи с патриотами, создавая и подготавливая подпольные группы для борьбы в тылу белополяков.
Николай предложил начать с Великого Села Дисненского уезда, где жил крестьянин Владимир Антонович Пуговка, сослуживец Рябова по царской и Красной Армии, отпущенный по болезни домой.
— А ты уверен в нем? — спросил я. — Обидно, если первый блин выйдет комом.
— Головой ручаюсь, — заверил Рябов. — И вообще народ у них в Великом Селе замечательный, судя по рассказам Пуговки.
— Народ всюду хороший, — сказал я, — да стукачей много.
— Волков бояться…
— Ладно, Коля. Пошли!
Когда мы добрались до Великого Села, Николай вызвал Пуговку на опушку леса. Он появился, сухощавый, жилистый, настороженный. Было ему в то время 28 лет, но выглядел он значительно старше — две войны за плечами, ежедневный нелегкий крестьянский труд. Рябов несколькими фразами рассеял его опасения, вызвал на откровенность.
Владимир с нескрываемым ожесточением заговорил о тяжкой доле белорусского населения под игом панской власти: высокие цены на промтовары, непосильные налоги, повсеместный произвол польской администрации, жестокие репрессии по отношению ко всем недовольным.
— А как население относится к оккупантам? — спросил я.
— А как оно может относиться? — с гневом произнес Владимир. — Ненавидит всеми печенками.
— Отсюда следует. — сказал Рябов, — что надо организоваться и действовать.
— Не так просто.
— Непросто, — согласился я. — Но надо! Иначе жизни совсем не будет. Замордуют паны народ.
— Есть у нас один парень… — сказал Пуговка. — Он кое-что замышляет по этому вопросу.
— Что за парень? — сразу заинтересовались мы. — Говори, Володя, нам такие люди как раз нужны.
— Илларион Молчанов, тоже солдат и красноармеец.
— Как и где нам встретиться с ним? Владимир Пуговка подумал и ответил:
— В сумерках приходите ко мне в хату. Полиции в нашем селе нет, народ дружный, доносчиков не водится.
С тем Пуговка и ушел, а мы посовещались и решили, что человек вполне заслуживает доверия и что от него может протянуться ниточка к другим патриотически настроенным крестьянам, из которых мы и попробуем сколотить подпольную группу.
Утомленные долгим переходом, мы улеглись на сухой полянке передохнуть, а с наступлением темноты отправились к Пуговке. Хата у него большая, просторная, из двух половин. В передней печь и стол, в другой комнате кровать, белые занавески, множество фотографий в затейливых рамочках, среди которых мы узнали снимок Владимира в солдатской форме старой армии. Шкаф, диван, фабричного изготовления стулья — все это говорило о том, что хозяин далеко не бедняк. Но и не мироед — заработано собственным горбом. Вон какие натруженные руки у Владимира и у его такой же сухощавой, жилистой жены.
