группы Леона Антоновича Янковского. Он работал в стане врага бургомистром волости Федорки Бегомльского района. Будучи честным человеком, глубоко преданным Родине, Янковский умело разработал легенду, будто бы он бывший кулак, сильно пострадавший от Советской власти. Его родственники, проживавшие в Федорках, подтвердили эту выдуманную историю. Оккупанты поверили ему и назначили на административную должность. Пользуясь ею как прикрытием, отважный подпольщик сколотил группу патриотов и проводил нелегальную работу. Он давал приют окруженцам, снабжал партизан продовольствием, саботировал распоряжения немецких органов, защищал население от реквизиции скота и зерна. На допросах Леон Антонович ничего не сказал, никого не выдал и умер на фашистской виселице как истинный герой.
Гитлеровские шпионы старательно выслеживали наш отряд. Разведчики то и дело доносили, что в деревнях появляются незнакомые люди и допытываются, как попасть к партизанам. Одного такого любопытствующего наши бойцы задержали в деревне Сухой Остров и привели на базу. По пути он пытался бежать, но неудачно.
— Чего удираешь? — спросил его политрук Сермяжко. — Сам просился к партизанам, а теперь даешь стрекача.
Задержанный тяжело дышал, волновался, а немного успокоившись, объяснил:
— Кто вас знает. Вдруг вы не партизаны, и это сплошная провокация.
— Вот чудак, — сказали бойцы. — Провокаторы тебя в лес не повели бы, а сдали коменданту в райцентре и помянули бы твою душеньку имперским шнапсом.
Прошли с километр, он опять, как заяц, прыг в кусты. И вновь у него ничего не получилось. Разведчики связали ему руки и в таком виде привели ко мне.
— Поговорите с ним, товарищ майор, — сказал Константин Сермяжко. — Может, он и не враг, но на кой черт порядочному человеку убегать от партизанской разведки?
Я оглядел задержанного: коренастый, несколько рыхлый мужчина с короткой толстой шеей, из-под пиджака виднеется холщовая рубаха, на ногах блестят галоши. По первому впечатлению заурядный деревенский парень. Глаз не подымает, один раз лишь посмотрел на меня и опять потупился.
— Развяжите ему руки, — сказал я разведчикам.
Они немедленно выполнили приказание. Парень смахнул комаров с лица, растер затекшие кисти и шагнул ко мне, поняв, очевидно, что я командир.
— Зачем же связывать? — заговорил он. — Я же советский человек. Я хочу бороться с оккупантами.
— Почему пытались бежать? — задал я вопрос.
— Кто вас знает. Вдруг вы не партизаны, и это одна провокация, — заученно пробубнил задержанный.
Он сказал, что был в немецком плену и вот уже два месяца как бежал.
— В каком лагере были?
— В Минске, на улице Широкой.
— Где скрывались после побега?
— Сперва в лесу, потом в Радзевичах, Ейпаровичах, последнее время в Сухом Острове. Искал партизан, хотел вступить в отряд…
Легенда была правдоподобной, однако задержанный вызывал подозрения. Я слушал его и думал, что каждую его версию необходимо тщательно проверить. Мимо проходила с выстиранным бельем Настя Богданова. Увидев незнакомца, подошла ближе.
— Честное слово, тот самый! — прошептала девушка. Задержанный побледнел и отвернулся.
— Какой тот самый? — поинтересовался я.
— Немецкий переводчик! — ответила Настя. — Проверял документы по дороге в Минск.
— А ты не ошибаешься? — усомнился я.
— Давайте еще взгляну, — попросила партизанка. — Узнаешь меня, фашистская шкура?
— Не узнаю, — сказал задержанный.
— Он! — крикнула Настя. — Честное комсомольское, он!
— С каким заданием посланы? — напрямик спросил я. Он промолчал, я повторил вопрос, разведчики взяли автоматы наизготовку.
— Отпустите, — заныл парень, — я не виноват!
— Кто послал, с каким заданием?!
— Минская СД, — с трудом выдавил задержанный.
— Задание?!
— Я должен был следить по деревням, к кому приходят партизаны. Разведать партизанский лагерь и какие у них силы…
— Много сведений передал в СД?
— Еще ничего… Я только начал…
— Кому должен передавать сведения?
— В Логойск… Начальнику гарнизона…
Я расспросил, кто является начальником гарнизона в Логойске, сколько там гитлеровцев и полицейских, чем они вооружены. Шпион, надеясь спасти свою жизнь, подробно отвечал. Я записал его показания, затем позвал Воронянского и Тимчука.
— Знакомьтесь, — сказал им, — агент минской СД. Что будем делать?
— Расстрелять предателя, — брезгливо промолвил Воронянский.
Услышав его слова, шпион внезапно рванулся из-под охраны и кинулся в кусты, но сильный удар прикладом повалил его на землю.
После июльского сражения спецотряд расстался с партизанскими отрядами «Борьба» и «Мститель» и, обходя Минск с востока, перебазировался южнее, в Червенский район. Но мы недолго пробыли в одиночестве. Скоро к нам присоединился отряд «Непобедимый» во главе с лейтенантом Тимофеем Ивановичем Кусковым, высоким, стройным, всегда выбритым, подтянутым. Под его началом состояли обстрелянные бойцы, попавшие в начале войны в окружение, но сохранившие высокий моральный дух и все качества советских воинов.
Взаимодействие с отрядом «Непобедимый» было у нас налажено очень хорошо. Вместе с Тимофеем Ивановичем мы стали подумывать о слиянии. Сообщили о нашем намерении в Москву, и начальник Центрального штаба партизанского движения П. К. Пономаренко подчинил мне отряд Кускова. Я показал лейтенанту радиограмму и спросил, как он смотрит на то, чтобы стать моим заместителем.
— Товарищ майор, — отрапортовал Кусков, — не должности и чины держат нас здесь. Готов к выполнению любых новых обязанностей.
— А чтобы твоим ребятам не было обидно, — сказал я, — все мы примем название твоего отряда.
— Согласен, Станислав Алексеевич, — ответил Кусков.
— Надеюсь, оправдаем имя «Непобедимого»?
— Непременно оправдаем!
Теперь нас стало около 200 человек. Отряд был боеспособный, дисциплинированный, мобильный, и я мог со спокойным сердцем переключить свое внимание на главную цель — на Минск. Наши разведчики более месяца не встречались с подпольщиками Кузьмой Матузовым и Георгием Краснитским, мы не имели сведений о том, как у них идут дела, пополнились ли диверсионные группы надежными людьми.
В штабной шалаш, где собрались Морозкин, Кусков, Луньков и я, были вызваны оперуполномоченные Гуринович и Воронков. Они сразу поняли, что им предстоит, весело рассматривали поддельные аусвайсы, заполненные на их подлинные имена, шутили.
Михаилу Петровичу Гуриновичу понравилось, что в удостоверении он был назван слесарем.
— Никогда им не был, но хорошо. Рабочий класс — главный класс на земле.
— Ты особо не радуйся, Миша, — сказал я ему. — Документы липовые, хоть бланки и настоящие. Будь предельно внимателен, войди в образ подневольного трудяги и следи за каждым своим словом.
В придачу к фальшивым аусвайсам разведчики взяли по гранате и по два пистолета. Все мы отлично знали, что ждет партизана, схваченного врагами.
