внимание немцев, и вы проскользнете незаметно.
Я с благодарностью пожал ему руку. Мы сели за карту.
— Вот деревня Собакино, у самой линии фронта. Там расположился старший лейтенант Рыжов с шестьюдесятью бойцами. К вечеру будьте готовы. В Собакино вас поведут мои бойцы, а оттуда с Рыжовым через фронт. Подходяще?
— Подходяще! — в один голос ответили мы с Луньковым и пошли готовиться к выступлению.
Мы убедились, что санки хороши только в чистом поле, а в лесу, цепляясь за кусты и пни, они сильно задерживали продвижение. В тылу придется идти лесом, санки будут мешать, а при встрече с противником наши запасы могут попасть ему в руки. Не отказаться ли?
Свои сомнения я поведал начальнику штаба Лунькову.
— Жаль оставлять груз, — сказал он, — столько здесь подарков фашистам!
— Все возьмем, ничего не оставим, — ответил я, сам еще не зная, как это сделать.
Начали перекладывать с саней в вещмешки боеприпасы, каждому по двадцать пять килограммов.
— Мне тридцать пять, — попросил Луньков, когда подошла его очередь, и, уложив просимую порцию в мешок, легко вскинул его на плечи.
— Мне можно класть пятьдесят, только выдержат ли лыжи, — проговорил Добрицгофер.
От груза освободили отрядного врача Ивана Семеновича Лаврика, недавно поправившегося после тяжелого ранения, полученного в боях под Москвой. Ему оставили лишь медикаменты.
С наступлением темноты в сопровождении разведчиков-сибиряков двинулись в путь, добрую часть которого нас провожал командир батальона. Он пожелал нам успеха:
— Встретимся после победы!
Вскоре достигли деревни Собакино, разведчики передали Рыжову задание командира и представили нас.
— Прекрасно, — сказал Рыжов, — пройдем — лист не шелохнется, только луна, кажется, собирается вынырнуть. Но ничего, что-либо придумаем.
По его уверенному голосу и манерам чувствовалось, что он успел обстоятельно ознакомиться с местностью.
Составили план перехода. В километре от нас находились немцы. Рыжов со своими бойцами знал каждую «щель» в их расположении, но, на наше несчастье, ветер прогнал облака, и полная луна осветила окрестности.
— Нет, в такую ночь идти — это самоубийство, — проговорил Рыжов. — Противник нас обнаружит и будет преследовать по лыжням. Надо дождаться снегопада.
Решили заночевать в деревне. На рассвете прибежал разведчик и сообщил, что недалеко замечены два лыжника, которые около часа вели наблюдение за деревней, а затем скрылись.
Около полудня со стороны противника показалась группа лыжников. Двое из них отделились и пошли прямо на нас. Рыжов приказал огня не открывать. В двухстах метрах лыжники остановились и, о чем-то переговорив, исчезли за бугром.
Вот вынырнули еще шестеро и спрятались за тем же бугром. По-видимому, немцы скапливались для атаки. Лежавший рядом со мной Рыжов внимательно следил за маневрами врага. Когда последний лыжник скрылся, он сказал:
— Ну, Станислав Алексеевич, не хотели мы здесь шуметь, а, видно, придется. Вероятно, из-за этого холма вылезут немцы, нужно подготовиться. Как ваши ребята?
— Под Москвой славно дрались, — не без гордости ответил я.
— Вы со своим отрядом обороняйте правый фланг, а мы — центр и левый, а также прикроем с тыла. — И Рыжов ушел.
Через полчаса из-за холма показалось до полуроты гитлеровских солдат, которые двигались прямо на деревню. Впереди шли лыжники. Вот они уже совсем близко, можно различить их ухмыляющиеся лица… Но почему не слышно команды Рыжова? Кто-то из фашистов закричал, и одновременно раздался залп наших пулеметов и автоматов. Передние цепи были сметены, уцелевшие гитлеровцы бросились назад. Упавший лыжник поднял руки. Рыжов, крикнув мне, чтобы мы оставались на месте, поднял своих бойцов и бросился преследовать убегающих немцев.
За бугром еще долго была слышна стрельба, постепенно все стихло. Возвратились бойцы Рыжова, неся двух убитых и одного раненого. Противник же только убитыми потерял двадцать человек.
С опушки по деревне начала бить немецкая артиллерия.
— Сегодня они больше не придут, — успокоительно проговорил Рыжов.
Нам очень пригодился взятый в плен немецкий разведчик. Сначала он ничего не хотел говорить, но, после того как плотно пообедал и Карл Антонович с ним дружески побеседовал, сделался словоохотливым и дал ценные показания.
Наши проводники — Анатолий Павлович Чернов и Иван Никифорович Леоненко — просили меня оставить их в отряде. Они успели подружиться с бойцами, увлечься рассказами о партизанских походах. Они сказали, что слышали мой разговор с командиром батальона, разрешившим в случае опасности оставить их у себя. Я согласился.
На счастье, к вечеру поднялась пурга. Лицо Рыжова прояснилось.
— Кажется, ожиданию пришел конец. Будем выступать, — радостно сказал он.
Когда стемнело, мы вышли. К полуночи метель усилилась. Сухой, больно стегавший лицо снег летел как будто и сверху и снизу. В двух шагах ничего нельзя было рассмотреть; мы шли гуськом, то и дело натыкаясь на идущего впереди товарища.
Первым шел Рыжов. Изредка он останавливался, тогда останавливались и мы. Прислушивались. Но, кроме завывания ветра, ничего нельзя было услышать. Пройдя около трех километров, мы очутились в лесной лощине. Здесь ветер был слабее. Ко мне подошел Рыжов.
— Линия фронта осталась в двух километрах позади нас, — сказал он, — самое опасное место прошли, но и сейчас нужно быть начеку.
Отряд с трудом пробирался сквозь метель, как вдруг, словно из-под земли, вырос колхозный сарай.
— Кайки? — спросил у Рыжова великолепно помнивший карту Луньков.
— Да. Пленный говорил, что солдат в этой деревне нет. Не врет ли?.. Нужно проверить.
Посланные разведчики быстро вернулись и доложили, что в деревне противника нет. Пленный говорил правду.
На рассвете вошли в деревню. Выставив часовых, отряд разместился по хатам.
Рыжов, Луньков, Морозкин и я зашли в дом; полуодетые детишки юркнули на печку. Хозяйка через другие двери быстро вышла.
— Здравствуйте, принимайте гостей, — поздоровался Луньков.
— Откуда вы? — спросил хозяин, исподлобья рассматривая нас.
Рыжов снял маскхалат, на его шапке блеснула пятиконечная звезда.
— Садитесь, — угрюмо пригласил хозяин, опасаясь провокации.
Только через некоторое время, убедившись, что мы советские люди, он крепко пожал нам руки и позвал жену.
— Откуда вы пришли, дорогие? Сначала было за немцев приняли. — И, обращаясь к жене, сказал: — Маруся, поищи чего-нибудь получше для гостей.
— Оккупанты не все забрали? — спросил Морозкин.
— Брали сколько могли. Две недели здесь стояли. Но для своих всегда найдется чем угостить, — хитро подмигнула хозяйка.
Пока накрывали стол, я беседовал с хозяином. Оказалось, оккупанты обобрали деревню, угнали скот. Колхозники успели, впрочем, кое-что спрятать. Осенью удалось оставить немного яровых, разыскали заброшенные жернова и кое-как перетирали зерно на муку.
— Совсем невмочь стало, когда в деревне стояли гитлеровцы. Они перестреляли всех кур и даже собак. Теперь не слышно ни собачьего лая, ни крика петухов, — закончил рассказ хозяин.
— Оставили ли немцы вместо себя кого-нибудь? — спросил я.
