Как писатель, журналист, гражданин и поэт
Михаил Веллер. Наше знакомство началось с того, что ровно двадцать лет назад ты брал интервью у меня…
Дмитрий Быков. В «Собеседнике»…
М.В.…будучи молодым журналистом, недавно пришедшим с флота. Заметьте, ты еще влезал во флотскую форму, но вообще ты и тогда был как сейчас. Или сейчас остался как тогда. Ты на самом деле очень мало изменился.
Д.Б. По-моему, тоже мало поменялся.
М.В. И уже тогда все говорили: вот это идет Быков, он чудовищно талантлив, он может всё и очень быстро!
Д.Б. А ты тогда жил в Таллине.
М.В. Да, потому что у меня не было тогда еще денег для переезда в Москву. Я был беден, такая была эпоха.
Д.Б. Тогда у тебя только что вышел «Звягин», и ты приехал в Москву весь такой крутой. Я ждал тебя в редакции и боялся, что вот откроет дверь ногой такой супермен, и непонятно, как с ним говорить.
М.В. А я опасался высокомерного и ехидного московского журналиста. Интересно, сколько лет было совсем молоденькому мальчонке, когда впервые переступил он порог редакции и опубликовал свои стихи, скажем, или статью?
Д.Б. Статью. Я уже отмечаю торжественную дату: ровно тридцать лет литературной деятельности. Я впервые напечатался 14 декабря 82-го года в «Московском комсомольце» с отчетом о том, как наш класс ходил работать на фабрику «Большевичка». Это довольно забавная статья была, очень смешная.
М.В. Открой же скорее товарищам и коллегам, сколько лет было юному дарованию?
Д.Б. Четырнадцать лет мне было с небольшим… И действительно, я с тех пор довольно регулярно работал в «Московском комсомольце». Меня позвал туда Андрей Васильев — ныне руководитель проекта «Гражданин поэт». Я поскольку очень быстро бегал за сигаретами и портвейном, то считался ценным сотрудником, скажу тебе сразу.
М.В. Ты был настоящий юный журналист! Быстро бегал за чем надо.
Д.Б. А потом Васильев ушел в «Собеседник» и перетащил за собой меня. И там я с чудовищным постоянством остаюсь до сих пор.
М.В. Вы как хотите, но это поразительно. В четырнадцать лет он начал печататься в «Московском комсомольце»! И сколько тебе стукнуло годочков, когда ты и в «Собеседнике» стал печататься?
Д.Б. Шестнадцать. Я перешел туда в 84-м году, как только он организовался.
М.В. Дас ист фантастиш! А уже после этого ты кончил школу, как полагается в этом возрасте. Ну хоть четверки были?
Д.Б. Ну, ты медалист, и я медалист, но толку нам это не принесло. Ты хоть поступил без экзаменов или как?
М.В. Нет, я сдуру завалил сочинение. Взял не ту тему и не то написал. Поэтому я сдавал все. А ты сдавал только один.
Д.Б. Я сочинение написал. Как сейчас помню — по Некрасову.
М.В. Ну, все же говорили, что ты талантливее всех. После этого, однако, тебя загребли в армию — и не просто в армию, а на флот.
Д.Б. На флот на два года. Это была так называемая морская авиация. На самом деле — это была комплектующая база. Мы просто там передавали, грузили, отправляли поездами разные стратегические грузы по Советскому Союзу. И там я большую часть службы, на так называемой техтерритории, грузил разные аккумуляторы, непонятные детали, какие-то таинственные ящики.
А в свободное время печатал на машинке. Но этого свободного времени у меня было мало. В основном грузил. Что ни попадя, и все тяжелое.
М.В. Слушай, а как называлась в реестре в строевой части, или что там у вас было, твоя специальность? Вот в военном билете у тебя что написали? Морской авиагрузчик?
Д.Б. Комплектовщик, 29-й ВУС.
М.В. Я даже не знаю — что такое комплектовщик?
Д.Б. Это и есть грузчик.
М.В. Гм, но как-то интеллигентнее, ближе к творчеству.
Д.Б. Да, тут есть что-то культурное. Это грузчик, человек, который грузит разные вещи, специальные и непонятные. При этом я ничего себе стрелял. Бегал я всегда очень плохо, я и сейчас очень плохо бегаю.
М.В. Бегущий генерал в мирное время вызывает смех, а в военное панику. А стрелял ты хорошо. Помнишь, мы как-то на ВДНХ после книжной ярмарки стреляли из пейнтбольных ружей со специально сбитым прицелом?
Д.Б. Я стрелял очень кучно, ты сказал тогда, что сержант был бы от меня в восторге. Он и был в восторге.
М.В. Итак, я пытаюсь перейти от сержанта к творчеству. Значит. На флоте казарма называется кубрик.
Д.Б. У нас этого не было.
М.В. А что у вас было?!
Д.Б. У нас было два года службы. Не три флотских. И они проходили в обычной казарме, которая стояла на станции «Славянка» под Петербургом…
М.В. Я никогда не видел в казарме матроса с пишущей машинкой. Где ты ее прятал?
Д.Б. Она стояла не в казарме. Она стояла в штабе, и меня иногда брали напечатать документы. Но это занимало, может быть, час или два в день, потому что я печатал очень быстро.
М.В. Я помню, как Наталья Иосифовна, твоя гениальная мама, дай Бог ей здоровья, рассказывала, что когда в школе было производственное обучение, она тебе насоветовала, чтобы ты не занимался ерундой, а шел на курсы машинисток-стенографисток.
Д.Б. Машинописи. Да. У нас в классе мальчиков тогда было примерно четверо. И порядочно было уже людей, которые понимали, что печатать надо быстро. Это меня до сих пор выручает.
М.В. И с тех пор печатаешь как Кассиус Клей, который порхал как бабочка…
Д.Б.…но жалил как оса. Печатаю я достаточно быстро, я был второй по скорости среди нас тридцати в группе на курсах. Это довольно прилично. И в армии, в штабе, я на спор этим прапорщикам демонстрировал, как можно быстро печатать, а они приходили в восторг.
Это мне давало возможность иногда напечатать кое-что для себя. И вот там я отпечатал впервые свои стихи. И какое-то их количество послал в Ленинград Житинскому. Он меня уже свел с Кушнером, а Кушнер меня напечатал.
М.В. Милитаристские будни поэта. Тебя отпускали в увольнение, и юный матрос в
