километров, отделяющий Кальдейру от Орты. Но погонщик отрицательно покачал головой, выражая тем самым сомнение в возможности ослов идти с большей скоростью. Робер успокоил нетерпеливого Томпсона, объяснив, что погонять азорских ослов — бесполезное дело. Это медлительные животные. Но надежность и твердость их шага еще предстоит оценить на трудных дорогах.
— Но, по крайней мере, сейчас дорога хорошая,— проворчал Томпсон.
Дорога и в самом деле была пока нетрудной, хотя и узкой. Миновав на окраине Орта апельсиновые плантации, колонна оказалась в широкой долине, где простирались поля, там и здесь пересекаемые буковыми рощами. Копыта ослов твердо ступали по ровному склону. Но по мере того, как туристы все больше удалялись от моря, местность менялась. Буки сменились густо растущими соснами, затем постепенно кончилась всякая растительность, и дорога, превратившись в тропинку, стала петлять.
Здесь-то ослы и показали, на что они способны. Управляемые погонщиками, которые понукали их голосом и палками, умные животные в течение полутора часов поднимались по крутым тропам сыпучей и каменистой земли, не сделав ни одного неверного шага.
Пипербум на этом подъеме не раз попадал в критическое положение. При внезапных поворотах его гамак часто оказывался висящим за пределами тропы. Но он оставался внешне спокоен, и, если даже и испытывал какой-то страх внутри, трубка его продолжала попыхивать все так же невозмутимо.
Поднявшись на вершину, туристы оказались в долине. Это было плато, окруженное холмами. Здесь Пипербуму сменили животных, чтобы дать уставшей паре заслуженный отдых.
Когда путешественники огляделись вокруг, им показалось, что они в другой стране. Богатство природы соседствовало здесь с человеческой нищетой. Плодороднейшая почва заросла сорняками. Лишь кое-где зеленели поля люпина, маниоки, ямса, выделяясь среди всеобщего запустения. Заросли сорняков сменялись зарослями кустарника: миртом, можжевельником, самшитом, низкорослым кедром. Вдали виднелось несколько домов, а точнее, лачуг. Часов в одиннадцать на пути оказалась деревня, кишащая свиньями и собаками. Дорогу среди них удавалось пробивать с трудом. Изредка появлялись жители, в основном женщины, строгие и молчаливые, одетые в широкие пальто с огромным капюшоном, скрывающим лица. Все говорило о нищете островов, где жизнь из-за отсутствия дорог концентрировалась на побережье.
Пробил час пополудни, когда туристы добрались до конечной точки Кальдейры, на высоте 1021 метра. Усталые и голодные, они стали роптать, на этот раз поддержав Гамильтона и Саундерса. Многие жаловались, что не соблюдается программа. У людей с покладистым характером, как правило, хороший аппетит, и неудивительно, что стали протестовать как раз самые выдержанные и миролюбивые.
Но очень скоро все опять круто изменилось. Путешественники добрались до вершины Кальдейры. И, будь они трижды англичанами со всей присущей им чопорностью, все равно не смогли бы остаться равнодушными к представшей перед их взорами великолепной картине.
В лазурной безбрежности посреди моря и ослепительного солнца у их ног простирался остров. Он был весь как на ладони: вершины, отроги, ложбины, ручьи, убеленные пеной рифы. Далеко на северо- востоке вздымалась вершина острова Грасьоза. Ближе и восточнее возвышался над волнами длинный остров Сан-Жоржи, и сквозь туман неясно проступал на далеком горизонте вулкан Теруер. Взгляд уходил в бесконечность и, следуя по кривой на север, запад, юг, внезапно упирался в гигантский массив Пику.
По счастливой случайности Пику был свободен от тумана. Он величественно возвышался в спокойствии прекрасного дня, превосходя по высоте окружающие горы на тысячу метров.
После молчаливого пятиминутного созерцания путь продолжился, и метров через двести глазам предстало зрелище совсем другого характера. Перед туристами, стоящими на гребне, появился кратер старого вулкана. Земля здесь обрывалась, резко опускаясь с высоты, на которую туристы забрались с таким трудом. По краям этой шестисотметровой бездны между неровными холмами виднелись узкие долины с непроходимыми зарослями. На самом дне, под прямыми лучами солнца, сверкало озеро. Один скучающий англичанин когда-то запустил туда золотоперых карпов. Вокруг озера паслись овцы, светлыми пятнами выделяясь на ярко-зеленом фоне травы и более темном фоне лесных зарослей.
Программа предполагала спуск в глубь потухшего кратера. Но, учитывая позднее время, Томпсон предложил нарушить правило. Некоторые туристы выразили протест. Но другие, а их было большинство, высказались за возвращение. Как ни странно, сэр Гамильтон оказался одним из самых яростных сторонников возвращения. Ведь его положение было плачевным. Тщетно следовал он взглядом туда, куда указывал Робер, добросовестно поворачивал голову к Пику, Сан-Жоржи, Грасьозе, Терсейре, к озеру в глубинах вулкана. Лишенный монокля, сэр Гамильтон не видел этих чудес и хотел компенсировать все потери, ублажив свой желудок.
Как обычно, большинство одержало верх, и колонна тронулась в обратном направлении. Вниз пошли быстрее. В два часа туристы прибыли в деревню, через которую проходили при подъеме. Здесь, как объявил Томпсон, предполагалось пообедать.
Даже самые доверчивые не поверили в возможность осуществления этого плана, когда вошли в убогое селение, едва насчитывающее дюжину лачуг. Непонятно, как Томпсон надеялся найти здесь пищу для ста двадцати семи человек, изнемогающих от голода. Впрочем, можно было предположить, что у него и на этот раз не было никакого плана и что он рассчитывал только на удачу.
Караван остановился на тропинке, посередине деревенской улицы. Ослов, погонщиков, туристов сейчас же окружили свиньи, собаки, дебильного[64] вида дети, число их делало честь легендарной плодовитости азорских женщин.
Беспокойно оглядевшись, Томпсон принял решение. Позвав на помощь Робера, он направился к самой большой лачуге. У ее входа человек, по виду напоминающий разбойника, наблюдал непривычное для него зрелище. Роберу удалось объясниться с этим крестьянином не без труда. В конце концов Томпсон объявил, что обед будет через час.
Все возмущенно зароптали. Это уж слишком. Но Томпсон, используя свое красноречие, умел убеждать. Он не скупился на самые лестные комплименты, на самые изысканные любезности. Подождать нужно всего лишь час. Он заверял, что обед будет готов в три с половиной часа.
Крестьянин, с которым договорился Томпсон, исчез и вскоре вернулся в сопровождении двух мужчин и пяти женщин. Они вели животных. Туристы обратили внимание на украшенную изящными рогами корову. Рост ее не превосходил восьмидесяти сантиметров, то есть размера большой собаки.
— Корова породы корво,— объяснил Робер.— Остров специализируется на разведении этой породы.
Стадо и люди исчезли в лачугах, и через час обед действительно подали.
Это был ни на что не похожий обед.
Лишь немногие могли поместиться в доме. Остальные расположились на свежем воздухе — кто за большим камнем, кто на пороге. Всем положили на колени тыквенные половинки, заменявшие тарелки. Рассчитывать на вилки и ножи, естественно, не приходилось.
Глядя на эти приготовления, Саундерс про себя радовался, у него поднималось настроение. Ну разве это мыслимо, чтобы такая уважаемая публика терпела подобное? Конечно, последуют недовольства, протесты…
И действительно, непродуманность действий, безответственные импровизации Главного Администратора начинали вызывать недовольство пассажиров.
Робер понимал, какому испытанию подвергает Томпсон терпение своих клиентов. Можно ли предлагать такую трапезу состоятельным бюргерам[65], привыкшим к комфорту, и богатым изнеженным дамам? Но в отличие от Саундерса его эта ситуация не радовала. Он по мере своих возможностей старался как-то исправить просчеты шефа.
Обойдя лачуги, Робер отыскал более или менее приличный стол и несколько скамей. С помощью Роже он перенес все в тень кедра. Продолжив поиски, молодые люди достали вилки, посуду, ножи, три оловянных прибора. Невиданная роскошь! Через несколько минут сестры Линдсей сели за весьма оригинально сервированный стол.
Двух французов вознаградили за это полные благодарности взгляды. Избавляя своих спутниц от необходимости есть руками, они спасали американкам более чем жизнь и ничего за это не требовали.
