В свои юные годы Атосса предпочитала мужчинам евнухов. Так делают большинство женщин в гареме. Ведь если евнух кастрирован в зрелом возрасте, он сохраняет способность к нормальной эрекции. Женщины сражались за красивых евнухов, а Великий Царь вполне разумно предпочитал не замечать этого: женщин изолировали не столько из моральных соображений, сколько для уверенности, что дети будут законными. Чем занимается госпожа со своими евнухами или с другими женщинами, не касается ее хозяина, если он достаточно мудр.
Другим исключением из правил была Лаис. Поскольку у меня не было другой родни, мы регулярно виделись у нее в апартаментах, всегда располагавшихся тут же рядом с гаремом. Чувственная женщина, Лаис не видела нужды обходиться евнухами. Насколько мне известно, она по меньшей мере дважды забеременела и каждый раз устраивала выкидыш, что в Персии карается смертью. Но Лаис обладала мужеством льва. Хотя любой мог ее выдать, все промолчали. Она приписала это своим чарам, говоря, что буквально очаровала двор. Возможно, так оно и было. Тирана Гистиэя она околдовала определенно и имела с ним длительный роман.
Забавно, но я совершенно не помню, как впервые встретился с самой значительной фигурой в моей жизни — Ксерксом. Он тоже вряд ли запомнил эту встречу. Да и с чего бы? Ксеркс был сыном царя, и его уже называли наследником Дария, я же не был ни принцем, ни жрецом — просто какая-то аномалия при дворе. Никто не понимал моего ранга и как со мной держаться. Но у меня было два могущественных покровителя — Гистасп и Атосса.
Очевидно, мы с Ксерксом встретились тем летом в Экбатане. Очевидно, мы увиделись на первом для меня официальном приеме, посвященном женитьбе Дария на одной из своих племянниц. Этот случай ярко запечатлелся у меня в памяти, потому что я впервые увидел — наконец-то! — Великого Царя Дария.
Несколько недель гарем гудел. Дамы только и говорили об этом браке. Одни одобряли женитьбу Дария на своей племяннице — одиннадцатилетней внучке Гистаспа, другие считали, что на этот раз ему не следовало жениться на девице из царской семьи. Три дома, где жил гарем, наполняли бесконечные и совершенно неинтересные мне споры.
Демокрит интересуется, что это за три дома. Я думал, всем известно, что гарем делится на три части. Так называемый Третий дом занимает царица или царица-мать. Если царица-мать жива, она по своему рангу выше царицы-супруги. Второй дом отводится женщинам, которых Великий Царь уже познал. В Первом доме живут девственницы, новые приобретения, которых пока обучают музыке, танцам, искусству вести беседу.
В день свадьбы перед дворцом состоялся военный парад. Мои одноклассники стояли в свите Великого Царя у ворот, а мне, к моему огорчению, пришлось смотреть на перемещения войск с крыши гарема.
Стиснутый в толпе дам и евнухов, я завороженно смотрел на замысловатые маневры десятитысячной личной гвардии Великого Царя, известной как «бессмертные». В ярких лучах солнца их доспехи сияли, как серебристая чешуя только что пойманной рыбы. Когда они с безупречной синхронностью метнули копья, солнце затмила туча древков со стальными наконечниками.
К несчастью, с места, где я стоял прижавшись щекой к занозистой деревянной колонне, не было видно Великого Царя, он был прямо подо мной, в тени золотого балдахина. Но я хорошо видел невесту. Она сидела на табурете меж двух кресел — своей матери и царицы Атоссы. Миловидная девочка, она прямо обезумела от страха перед происходящим. Время от времени, пока шел парад, то мать, то Атосса что-то шептали ей на ухо. Не знаю, что именно они говорили, но паника девочки только возрастала.
В тот же день Дарий со своей маленькой племянницей уединились у него в комнатах. Потом в главном дворцовом зале состоялся прием, где присутствовал и я со своими одноклассниками. При Дарии придворные церемонии так усложнились, что почти всегда как-нибудь да нарушались. В Китае, если какая- нибудь мелочь не соблюдена, все начинают сначала. Придерживайся мы такого правила, править миром у нас просто не осталось бы времени.
Определенную склонность к путанице при персидском дворе я отношу за счет больших доз выпиваемого персами на торжествах вина. Этот обычай восходит к временам, когда они были диким горным племенем и были подвержены длительным запоям.
Заметь, я говорю «они», а не «мы». Спитамы индийцы, если не еще более древнее племя, и, разумеется, Зороастр терпеть не мог пьянства. Это одна из причин ненависти к нему магов — они привыкли напиваться не только вином, но и священной хаомой.
Я до сих пор вспоминаю тот благоговейный трепет, который охватил меня, когда увидел на возвышении трон со львом. Трон был изготовлен для лидийского царя Креза, и спинка представляла собой льва в натуральную величину. Его золотая морда со сверкающими изумрудными глазами и оскаленными слоновой кости клыками смотрела через плечо восседающего на троне. Сверху на длинных цепях висел балдахин из кованого золота, а справа и слева от помоста на искусно выделанных жаровнях горело сандаловое дерево.
В Экбатане стены ападаны — колонного зала — завешаны полотнами, изображающими эпизоды из жизни Камбиза. Хотя завоевание Египта показано весьма подробно, о таинственной смерти Великого Царя Камбиза тактично умалчивается.
Я с остальными учениками придворной школы стоял справа от трона. Ближе всех к нему располагались сыновья Шести, затем «гости Великого Царя». Меня поставили на границу, отделяющую «гостей» от знати, между Милоном и Мардонием, младшим сыном Гобрия от сестры Великого Царя.
Слева от трона стояли Шестеро — это они позволили Дарию сделаться Великим Царем. Хотя одного из Шести незадолго до того казнили по обвинению в измене, его старшему сыну было дозволено представлять не утратившую своего благородства и славы фамилию.
Всему миру известно, что, когда Камбиз был в Египте, маг по имени Гаумата выдал себя за Бардью, брата Камбиза. После смерти Великого Царя на пути из Египта Гаумата захватил трон. Но молодой Дарий с помощью Шести убил лже-Бардью, женился на Атоссе, вдове обоих — Гауматы и Камбиза, и сам стал Великим Царем. Вот все, что известно миру.
Из Шести меня больше всех заинтересовал Гобрий — высокий, чуть ссутуленный мужчина с выкрашенными в ярко-красный цвет волосами и бородой. Потом Лаис мне рассказала, что цирюльник совершил роковую ошибку, использовав не ту краску — то есть роковую для цирюльника. Он был казнен. Вероятно, из-за его нелепого вида я так и не смог воспринимать Гобрия всерьез, как относились к нему остальные.
Я часто задумывался, что думает Гобрий о Дарии. Подозреваю, он его ненавидел. Наверняка завидовал. По сути дела, Гобрий имел столько же прав на трон (или столь же мало), как и Дарий. Но Великим Царем он не стал, факт свершился. Теперь Гобрий хотел видеть своего внука Артобазана Дариевым преемником, и по этому вопросу двор разделился. Шестеро склонялись к Артобазану, Атосса и родня Кира хотели Ксеркса. Как всегда, Дарий хранил загадочное молчание. Вопрос о наследовании оставался открытым.
Вдруг раздался треск барабанов и звук кимвалов. Резные кедровые двери напротив трона распахнулись, и вошел Дарий. На нем был цидарис — высокая круглая войлочная шляпа, какую разрешалось носить лишь Великому Царю и наследнику трона. Внизу цидарис был обвязан сине-белой лентой — символом верховной власти. Эта лента некогда принадлежала Киру, а до него десяти потомственным мидийским царям.
Я успел лишь мельком взглянуть на Великого Царя, поскольку простерся на полу ниц. Хотя принцы царской фамилии и высшая знать остались на ногах, все они низко склонились перед Великим Царем и каждый поцеловал его правую руку. Излишне говорить, что я, как и все остальные, исподтишка подсматривал за Дарием, хотя смотреть на Великого Царя без разрешения считалось серьезным проступком.
Дарию шел тогда тридцать девятый год. Хотя и невысокого роста, он был прекрасно сложен. Узкие алые шаровары подчеркивали мускулистые ноги. На длинном пурпурном мидийском халате красовался вышитый золотом орел, изготовившийся к удару. Когда Дарий подошел к трону, я заметил, что застежки на его выкрашенных в шафранный цвет кожаных туфлях сделаны из крупных кусков янтаря.
В правой руке Дарий держал тонкий золотой скипетр — символ его права управлять страной. В левой руке был золотой лотос с двумя бутонами — символ бессмертия.
