В вечерних сумерках разглядел он двор и на нем группу солдат. Солдаты пытались вытолкать застрявшую повозку, на которой лежали — Колька сразу узнал — длинные могильные камни. «Неужто с кладбища везут? — подумалось. — Куда? Зачем?»
Телега, видать, застряла прочно.
Один из возчиков махнул рукой и поглядел по сторонам.
– Ломик бы… Сейчас пойду пошукаю.
Он огляделся и направился в сторону их дома. Колька увидел, отпрянул, но не успел спрятаться под матрацем. Так и остался сидеть на полу. Как глупыш птенец, выпавший из гнезда.
Солдат не сразу заметил Кольку. Сделал несколько шагов, осматривая помещение, и вдруг наткнулся взглядом на Кольку. Даже вздрогнул от неожиданности.
– Эге! А ты чего тут делаешь? — спросил удивленно.
Солдат был белобрыс, веснушчат, голубоглаз. От неожиданности шмыгал носом.
– Живу, — отвечал Колька хрипло.
– Живешь? Где?
– Тут, в колонии…
Солдат огляделся и вдруг прояснел.
– Ты говоришь, колония? — он присел на корточки, чтобы лучше видеть пацана. И опять шмыгнул носом. — Где же тогда остальные?
– Уехали, — сказал Колька.
– А ты чего же не уехал? Ты один? Или не один?
Колька не ответил.
Солдат–то был востроглазым. Он давно заметил, как подергивается матрац на Алхузуре. И пока беседовал, несколько раз покосился в его сторону:
– А там кто прячется?
– Где? — спросил Колька.
– Да под матрацем.
– Под матрацем?
Он тянул время, чтобы получше соврать. Сашка бы сразу сообразил, а Колька после болезни совсем отупел, голова не варила.
Выпалил первое, что пришло на ум.
– А–а, под матрацем… Так это Сашка лежит! Брат мой… Его Сашкой зовут. Он болеет. — И добавил для верности: — Мы оба, значит, болеем.
– Так вас больных оставили! — воскликнул солдат и поднялся. — А я–то слышу вчерась, будто разговаривают… Я на часах стоял… А ведь знаю, что кругом никого… Как же это вас одних бросили?
Он подошел к Алхузуру и заглянул под матрац.
– Конечно! У него же температура! А может, малярия! Вон как трясет!
Помедлил, рассматривая Алхузура, и накрыл матрацем.
Солдат направился к выходу, но обернулся, крикнул Кольке:
– Сейчас приду.
Колька насторожился. Зачем придет–то? Или засек, что Алхузур не брат?
Но солдат вернулся с железной, знакомой Кольке, мисочкой из–под консервов, принес пшенную кашу и кусок хлеба. Поставил на пол перед Колькой:
– Вот, значит… Тебе. И ему дай. И вот еще лекарства…
Он положил рядом с миской шесть желтых таблеток.
– Это хинин, понял? У нас многие малярией мучаются, так хинин спасает… Тебя как зовут?
– Колька, — сказал Колька.
Менять свое имя сейчас не имело смысла. Да и кем теперь назовешься? Алхузуром?
– А я боец Чернов… Василий Чернов. Из Тамбова.
Солдат постоял над Колькой, всё медлил уходить. Шмыгал носом и с жалостью смотрел на больного. Уходя, произнес:
– Так ты, Колька, не всё сам ешь… Ты брату оставь… А я, значит, санитаров пришлю… Завтра. Ну, бывай!
Лишь когда стемнело, Алхузур выглянул в дырку из–под матраца. Он хотел убедиться, что солдата уже нет.
Колька крикнул ему:
– Вылезай… Нечего бояться–то! Вон боец Чернов сколько принес! Тебе принес и мне…
Алхузур смотрел в дырку и молчал. Матрац на нем шевельнулся.
– Будешь есть? — спросил Колька. — Кашу?
Алхузур высунулся чуть–чуть и покрутил головой.
– Пшенка! — добавил аппетитно Колька. — С хлебом! Ты пшенку–то когда–нибудь ел?
Алхузур приоткрылся, посмотрел на миску и вздохнул.
– Давай… Давай… — приказным тоном солдата Чернова произнес Колька. — Он велел поесть.
Алхузур поворочался, повздыхал. Но выползать из–под матраца не решался. Так и полз к Кольке со своим матрацем, который тянул за собой. В случае опасности можно укрыться. Ему, наверное, казалось, что так он защищен лучше.
Колька разломил хлеб пополам и таблетки разделил. Вышло по три штуки.
Указывая на хлеб, спросил:
– Это как по–вашему?
– Бепиг…
Алхузур с жадностью набросился на хлеб.
– Ты не торопись, ты с кашей давай, — посоветовал Колька. — С кашей–то всегда сытней! А воды мы потом из Сунжи принесем…
– Солжа… — поправил Алхузур. — Дыва река, таэк зови…
– Разве их две? — удивился Колька, пробуя кашу.
– Одын, но как дыва.
– Два русла, что ли? — удивился Колька. — Прям как мы с Сашкой… Были… Мы тоже двое — как один… Солжа, словом!
Кашу брали руками, съели всё и мисочку пальцами вычистили. Корочкой бы, но корочку сжевали раньше. Довольные, посмотрели друг на друга.
– Теперь ты мой брат, — сказал, подумав, Колька. — Мы с тобой Солжа… Они завтра придут за нами, фамилию спросят, а ты скажи, что ты Кузьмин… Запомнишь? По–нормальному — так Кузьмёныш… А хлеб это для нас с тобой бепиг, а для них хлеб — это хлеб… Не проговорись смотри… Сашка Кузьмин — вот кто ты теперь!
– Я Саск, — подтвердил Алхузур. — Я брат Саск… — Он спросил, вздохнув: — А дыругой брат Саск гыде?
– Уехал, — ответил Колька. — Он на поезде в горы уехал.
– Я тоже хадыт буду, — заявил Алхузур. — Я бегат буду… Ат баэц…
– Зачем? — не понял Колька. — Бойцы хорошие… Боец Чернов нам каши дал.
Алхузур закрыл глаза.
– Баэц чурт ломат…
– Могилы, что ли? Ну и пускай ломают, нам–то что!
Но Алхузур твердил свое:
– Плох, кохда ламат чурт… плох…
Он закатил глаза, изображая всем своим видом, насколько это плохо.
– Ну чего ты разнылся–то! — крикнул Колька. — Плох да плох! Могиле не может быть плохо! Она мертвая!
Алхузур вытянул трубочкой губы и произнес, будто запел, вид у него при этом был ужасно дурашливый:
– Камен нэт, мохил–чур–нэт… Нэт и чечен… Нет и Алхузур… Зачем, зачем я?
