Та минуту не меньше думала и сдалась: негоже с гостем-то так. Наг бы не ушел хозяйские чувства щадя и таиться столько времени не стал — не к чему. Ночь она самое время для его дел. Пока спит городище — всех бы и высосал.
— Оставайтесь, — с трудом шевеля языком, молвила.
— Нет, я вижу, что тревожу вас. Значит не ко двору, не ко времени…
— Будет тебе, — отмахнулся Ран, к столу обратно гостя подтолкнул. — У нас что ни день — тревога, вот и не в себе все. Сам зришь — худо кругом. А тут еще наги явились, Ма-Ра детей увела.
— Ваших?
— Да. Дочь мою. Еще трех. Двух мальчиков. Сына вернул… дева одна мертвой вернулась.
Странник задумался. Ван воды черпнул в кружку, не спеша Ма-Гею оставить, пить начал взгляда подозрительного с мужчины не спуская.
— Понимаю. Сочувствую горю вашему… А какая ваша дочь? Я гостил у Ма-Ры, немало дев видел.
— Голубоглазая. Взгляд прямой, не девичий. Волос кудряв, светел, бел почти. Финна зовут.
— Финна? А-Финна была. Смела, задириста, на язык остра. Ярая дева.
— Она, — выдохнула Ма-Гея.
— О доме что молвила? — поинтересовался Ран, еще надеясь, что без ума дочь оттого и случилась беда. Не сама дева род канула — сманили да оморочили.
— Нет. Афиной себя называла.
Ран застонал, шею потер, смиряясь с горем отцовским. Стыд-то! Ростил дочь чтобы та черноте отдалась, Законы предков забыла, из рода изверглась!
— Если хотите, могу помочь, домой ее вернуть.
— Как это? — поддался к гостю кнеж, Ван к столу шагнул:
— Шуткуешь?
— Какой? Все исправимо в этом мире.
— Не боишься у Ма-Ры остаться или нагам достаться?
— Так был я уже у Ма-Ры, нага видел. Ничего, теперь здесь, с вами сижу. Говорю, заговорен я.
— Каков же откуп за заклятье? — подала голос Ма-Гея. Мужчины дружно к ней повернулись, потом на гостя уставились. Странник задумчиво на женщину смотрел и вот, молвил нехотя:
— Анжилоны не носить, травные настои не пить, не ведовать и к заветным вещам не касаться.
— Как же управляешься? Худо без анжилона.
— Зато на себя только надежа, — плечами пожал.
— Почто так жестко условия ставлены?
— Почему жестоко?
— Ведуном-то тебе теперь не быть. Мимо рода сила твоя пройдет.
— Зато вся детям достанется, — улыбнулся.
Ран задумчиво подбородок потер: знатный гость и никак самим Щуром на подмогу посланный. И даже мысль мелькнула: не отдать ли Дусу за Странника. Дети-то ух, крепки будут, ничто им не горе и не беда, ни одно лихо не возьмет. А по нонешним временам то повод о свадьбе думать. Мала Дуса? Так условия поставить, чтобы не трогал он деву до времени. Год, два пробегут незаметно.
— Так что, поможешь дочерей вернуть?
— Всех?
— Кого сможешь.
Странник усмехнулся: велик замах кнеж, а вроде об одной деве речь шла.
— Но да будь по-твоему. Получится — всех приведу, нет, не кори.
— Когда идешь? Воинов с тобой дам, сам пойду…
— Нет, кнеж, — ладонь выставил. — Один пойду. Не к чему рисковать. Со мной ничего не станется, а случись скверна с твоими людьми — на мне вина будет. Не хочу я того. Позволишь, высплюсь и двинусь.
— Отдохни, — согласился Ран и на Ванна посмотрел. Тот чуть веки прикрыл: понял кнеж, сходим за гостем тайно, подмогнем али разведаем кто таков.
Кошмар Дусе снился. Виделось ей — тяжелая она, рожать собралась. Только змеи вместо повитух. Один наг руки ей свил холодным хвостом, руками живот поглаживает. Она рвется кричит от ужаса, но не слышит никто и точно Дуса знает — ни единой человечьей души в округе. Да и быть не может, ведь не в лесу она, не в доме отчем — в пещере. И тут родила но не младенца — яйца змеиные. Много их, скорлупа трещит и распадается. Выходят наружу маленькие наги с лицами Дусиных сородичей и мордами Шахшамана, ползут в разные стороны…
— А-аааа!!! — подкинуло девочку от омерзения и ужаса. Села на постели вся в холодном поту, смотрит на проснувшегося от ее крика Хоша, а тот на нее:
— Никак худое что привиделось?
Мотнула головой не в силах сказать и рванула прочь из светлицы, как будто от нага сбегала. Странника что по лестнице поднимался, сшибла и умчалась бы даже не заметив, но тот перехватил ее, к стене прижал и взглядом придавил. Под ним Дуса вовсе потерялась, смотрела не мигая и не понимала: сон ли продолжается, явь ли наступила? Странные глаза — взгляда от них не отвесть. Смотрят, как держат: цепко и крепко, и до самой души проникают, все мысли из головы выметают. И противится сил нет.
Странник клониться к Дусе стал, будто поцеловать решил и только коснулся губ, только холод их девочка почувствовала, как голос Ванна услышала:
— Ты ничего не попутал, гостек дорогой?
Дрогнул Странник, отодвинулся от девочки, та очнулась и в смущении сходным с ужасом прочь помчалась, уверенная, что это тот сон продолжается. Мужчины же на лестнице остались. С минуту стояли взглядами мерились.
— Не то подумал, — молвил, наконец, Странник.
— Да что ты? — криво усмехнулся Ван, вверх к мужчине шагнул, за грудки схватил да в стену втиснул. — Последнее дело в приветившем тебя доме пакостить, — сообщил в лицо. — Кто-то говорил: по Закону живет. Невидно того.
— Я за себя ее возьму.
— А она пойдет?
— Почему нет? Сердцем потянется и пойдет.
— Она в возраст не вошла еще, чтобы сердце к кому стремилось. Зелена, не то на уме держит.
— Помочь нетрудно.
— Только посмей!
— И что будет? Никак себе бережешь?
— А если и так?
— Прогадаешь. Время не то и дева не та, чтобы медлить.
— Всему свой срок.
— Тогда жди, — стряхнул руки его со своей рубахи. — А я не стану.
И пошел в светлицу. Ванна передернуло: змей, едино слово!
Ма-Гея посмотрела вслед убегающей в сенки дочери и нахмурилась: никак опять что случилось?
Хозяйко? Где ты? — позвала, но в ответ не шороха.
Лелюшка домовой? — а того и нет будто.
Вот напасть! И что ни день то подарок!
Пришлось за Дусой идти, узнавать, что это ее растревожило.
Девочка на лавку хлопнулась, сжалась рот ладонью прикрыв: неужто Странник оборотень? Взгляд-то у него навий и губы холоднючие. Ой, не к ладу в дом она его привела! И сон ей незряшний снился. Упреждают пращуры — берегись, глупая.
Быстрее бы к вратам пошли, все отсель подале.
Что это творится, что делается? В душе кутерьма и вокруг хоровод. Прав тятя, права матушка — уходить надо. Гиблые времена настали, ой, гиблые.
Ма-Гея с сочувствием и тревогой на дочь глянула — совсем с лица спала дева.
— Что ж ест тебя, гнетет? — обняла, к груди прижала. — Может, в сердце кто прокрался? Али тоска по
