в том, что не только права и обязанности, но и само понятие гражданства, понимаемого во всем объеме этого слова, должны быть первично и изначально гарантированы. Каждая личность в конечном итоге страхуется всем государством, путем установления восходящей и неразрывной пени последовательных «гарантийных инстанций», причем система экономических и социальных гарантий идет параллельно системе политического оформления, что дает возможность отождествить сферу политики со сферой экономики, безнадежно разъединенные на Западе. Таким образом, политика «экономизируется», а экономика «политизируется», в результате чего должна создаться некоторая новая монистическая система широкого человеческого общежития. Что же касается «последнего» обоснования подобной конструкции, то оно должно заключаться в первичном законе социальной этики, согласно которому этическая целеположенность жизни вообще для всех и каждого пропорциональна степени действительного соучастия всех и каждого. Иначе говоря, в нарождающейся социально- политической интуиции новой России понятие социального взаимоучастия имманентно понятиям жизненной цели и ее этического смысла.
Крайне неожиданно, что русская революция, зажженная восьмидесятническим коммунизмом, для которого верховным принципом является лишь гедонистический принцип справедливого распределения благ, в своей глубине неожиданно раскрывает «философию общего дела». Одна возможность подхода к разрешению через революцию основной проблемы современности — проблемы новой государственности — поднимает над Россией потолок на безмерную по сравнению с европейским уровнем высоту и делает территорию русской революции тем местом, где проблемы двадцатого века если не разрешены, то поставлены на разрешение, в то время как Запад в процессе защиты своих буржуазных основ эти проблемы не только не ставит, но и разучился их понимать. Как бы ни относились в Европе к тому, что делается за нынешними стенами России, можно, однако, с твердостью сказать, что без той травмы, которая была нанесена и по сей день наносится русской революцией социальной совести всех современных поколений, — первая четверть двадцатого века обозначилась бы в новой истории как эпоха безнадежной глухоты и морального окоченения.
Когда-то Запад влек к себе беспокойных русских людей, задыхавшихся под низкой крышей России своим океаническим ветром, легким и просторным. Не наступит ли время, когда этот ветер, все более затихающий в Европе, поднимется над континентом Евразии, и не станет ли очень скоро для новых европейских поколений этот континент тем, чем когда-то была «океаническая» Европа для русских «бегунов» и искателей правды — новым океаном, где легко дышится, — новым Западом.
Оставляя в стороне идеологическую формулу современной России и подходя формально- аналитически к ее политико-экономической структуре, можно, пожалуй, определить Советский Союз как своеобразную форму политико-экономического этатизма[577]. Советский этатизм является перерождением революционного коммунизма, нашедшего в нем при переходе к организации политической жизни и народного хозяйства наиболее родственные себе формы государственной системы. Этим определяется его связь с революцией. Однако в равной мере политико- экономическая структура СССР может быть поставлена в связь не только с революционными русскими процессами, но и со всем строем современности. Советский этатизм, взятый чисто формально, несомненно является одним из возможных ответов на поставленную всей современностью проблему интеграции экономических сил, обобществления производственной культуры и универсализации социальных форм общежития. Опять-таки оставляя в стороне вопрос оценки, нельзя не усмотреть особого смысла в сочетании таких, может быть противоречивых, явлений, как растущие во всемирном хозяйстве концентрация финансового капитала и трестирование промышленности, связанные со стандартизацией и рационализацией производства, установление Лиги Наций как попытки надгосударственного объединения, все усиливающееся влияние американского капитала, выступающего как почти не имеющий себе конкурента регулятор международно-экономических отношений, не говоря уже о стоящих в другом плане интернациональных рабочих организациях. Все это показатели единого интегрирующего процесса, связанного с общим типом современной культуры. Поскольку эти тенденции далеки от установления всемирного согласия и единой формы организации человечества, постольку можно говорить о том, что система национально-государственного партикуляризма кончается и на замену ей устанавливается иная форма концентрации и равновесия, связанная с широким разграничением и «зонированием» политико- экономических миров — систем.
Русская революция отчетливо определила Россию как самодовлеющий евразийский мир. Самодовление это определяется, прежде всего, установлением новой формы политико-экономической централизации, которая могла создаться вследствие сочетания организационного централизма революции с конкретными географически-экономическими условиями России-Евразии.
Можно и должно признавать универсальное значение и влияние русской революции, и в частности значение ее рабоче-трудовых лозунгов, но независимо от действия и судьбы ее революционной идеи следует уже теперь видеть в чисто государственном оформлении новой России величайшее явление и фактор всей международной жизни.
Русский революционный этатизм не только спас Россию политически, охранив ее государственную цельность и экономически страхуя ее независимость, но и вывел Россию из ее дореволюционного провинциализма, поставив ее на передовую линию современных интегрирующих процессов. Поэтому революционный этатизм при всех его эксцессах правильно определил и стиль русского государственного самоутверждения как pax eurasiana
Таким образом, описывая намечающуюся тему мирового районирования и пытаясь обозначить основные средоточия политико-экономического равновесия, необходимо определить Советскую Россию как одно из основных слагаемых системы, в которую кроме нее входят Европа как некое континентальное объединение, определяющееся преимущественно тенденцией политического единства (Лига Наций), межконтинентальное британское объединение (Англия, доминионы и колонии) и, наконец, САСШ с их неограниченно растущей сферой влияния.
Всякое контрреволюционное разгосударствливание советской политико-экономической организации неминуемо должно деградировать политико-экономическое самодовление России и низвести ее формально и типологически на роль фактора (может быть, и существенного), но только внутриевропейского. Подобная политико-экономическая деградация не может не быть сопутствуема новым эксцессом культурного европоклонства, который на этот раз окончательно выбьет Россию с своего собственного исторического пути.
Также бесплодно и вредно думать, что Россия может встать на путь американского, все-таки индивидуалистического сверхкапитализма. Современный политико-экономический тип Соед[иненных] Штатов не может быть повторен уже потому, что он является органическим результатом взаимодействия условий месторазвития, постепенной иммиграции и смешения рас и национальностей.
Таким образом, Россия может и должна быть в системе мировых сил лишь
