— рассуждает он, — мохнатый неандерталец был животным, следовательно — дичью. В сегодняшней Африке голодные люди питаются плотью шимпанзе и горилл. Неандертальцы, я полагаю, исчезли в Европе и Азии по той же причине, по которой исчезли мамонты: мы их съели» [312]. Опубликовано это великолепие было в журнале, называющемся «Медицинские гипотезы».
Другой автор того же журнала, тоже неравнодушный к теме каннибализма, пошёл в поисках ответа на интересующий нас вопрос иным, более извилистым путём. Он предположил, что неандертальцы пали жертвами собственных вредных привычек. Нет, никто, разумеется, не утверждал, что в один ужасный день они просто взяли, да и переели друг друга — всё гораздо хитрее. Дело в том, что обычай употреблять на обед себе подобных (и особенно их мозг) может привести к распространению в обществе, допускающем подобное безобразие, трансмиссивной губчатой энцефалопатии (ТГЭ) — смертельного и притом заразного недуга, который способен передаваться от больных людей к здоровым множеством путей, даже через каменные орудия. Заболевание имеет длительный — до десятков лет — инкубационный период, а в конечной стадии приводит к дегенерации нейронов мозга (в результате серое вещество приобретает губчатую структуру) и слабоумию с неизбежным летальным исходом.
Известны случаи, когда ТГЭ поражала значительную часть членов отдельных обществ, ставя под угрозу само их существование. В совсем недавнем прошлом такая неприятность приключилась, например, с одной из групп папуасов Новой Гвинеи, и, возможно, в глубокой древности в каких-то популяциях, в том числе и неандертальских, тоже имело место нечто подобное. Однако видеть в этом главную причину их вымирания, как делает автор рассматриваемой статьи[313], по меньшей мере странно. Для подавляющего большинства человеческих обществ, включая охотников- собирателей первобытной эпохи и современности, каннибализм был не правилом, а редким исключением, и антропологические материалы, как мы уже знаем из главы 9, не дают никаких оснований думать, что неандертальцы в этом плане отличались от остальных в худшую сторону. Если уж и искать причину смены населения в Европе в эпидемических заболеваниях, то, скорее, можно предположить, что на исход конкуренции двух форм гоминид повлияло отсутствие у неандертальцев иммунитета против какой-то тропической инфекции (или инфекций), принесённой гомо сапиенс с их прародины в Европу[314]. Конечно, это предположение пока непроверяемо и недоказуемо, но в принципе вполне вероятно, что по крайней мере отдельные популяции коренного населения в результате контактов с пришельцами могли сильно пострадать от эпидемий. Как известно, такое не раз случалось в историческое время.
Прежде чем расстаться с «Медицинскими гипотезами», остановимся ненадолго ещё на одной идее, которая была запущена в обращение со страниц этого издания. Она заключается в том, что неандертальцы — все поголовно — перемёрли, надышавшись дымом в своих плохо проветриваемых пещерах. Не сразу, конечно, не в один день умерли, а медленно, постепенно угасли, выродились. Ведь дышать воздухом, загрязнённым продуктами горения открытого огня, очень вредно — также вредно, как и курить, особенно для детей. Это может не только вызывать раздражения глаз и кожи, но и привести к эмфиземе лёгких и даже к раку. Кроме того, это тормозит развитие ребёнка, в первую очередь его мозга и иммунной системы. Последствия могут сказываться на генетическом уровне и передаваться от поколения к поколению. В общем, подорвали неандертальцы себе здоровье, просиживая и полёживая часами у костра, и это их и сгубило или, во всяком случае, явилось одним из главных факторов их вымирания[315]. Жаль, что авторы этой гипотезы не объяснили ни того, как нашим предкам, сапиенсам, которые тоже жили в пещерах и жгли там костры, удалось избежать столь же печальной участи, ни того, почему неандертальцам вдруг так резко поплохело именно 30 тыс. лет назад, хотя до этого сотни тысяч лет дым был им и их предкам нипочём.
Некоторую популярность в последние годы приобрела точка зрения, согласно которой вымирание неандертальцев было исключительно следствием похолодания и резкой дестабилизации климата в Европе и никак или почти никак не связано с экспансией анатомически современных людей. Предполагается, что взаимодействия между двумя видами, если они были, носили эфемерный характер и важность их несопоставима с важностью климатических изменений, происходивших в период от 40 до 30 тыс. лет назад[316]. Эта гипотеза—в дальнейшем я буду называть её «климатической» — совершенно игнорирует то обстоятельство, что одновременно с Европой, если не раньше, неандертальцы исчезли и на Ближнем Востоке, где климат был много мягче. Кроме того, не следует забывать, что климатические изменения — колебательный процесс, и похолоданию, наступившему в конце кислородно-изотопной стадии 3, предшествовал целый ряд подобных же эпизодов. В частности, период от 70 до 60 тыс. лет назад характеризовался ничуть не менее суровыми природными условиями (см. главу 4 и рис. 4.2), но его неандертальцы, не стеснённые тогда ещё присутствием по соседству конкурентных видов гоминид, благополучно пережили, расширив свой ареал в южном и восточном направлениях.
Крайне сомнителен и тот механизм вымирания, который постулирует в своих работах один из создателей и наиболее активных сторонников климатической гипотезы, английский биолог и палеогеограф К. Финлэйсон. По его мнению, главной причиной этого события явилось обусловленное похолоданием исчезновение лесистых ландшафтов, замещение их степями и тундрами, к которым неандертальцы якобы были совершенно не приспособлены. Ведь их существование, уверен он, на протяжении сотен тысяч лет базировалось на охоте из засады с помощью ударных копий, а в открытой местности, где засаду не устроишь, это стало невозможно. Таким образом, подобраться к дичи близко, на расстояние удара, они больше не могли, а оружия дальнего действия у них не было, да и пользоваться им они не умели. К тому же дичь теперь тоже была другая, степная и тундровая (северный олень, мускусный бык, сайга, мамонт), её требовалось преследовать, а это неандертальцам мешала делать их слишком громоздкая, непригодная для быстрых забегов и длительных марш-бросков анатомическая конструкция. «Граница неандертальской территории, — пишет Финлэйсон, — проходила там, где деревья становились слишком редкими, чтобы позволить охотиться из засады. По мере же того, как климат становился холоднее и суше, эта граница всё более угрожающе сжималась. Закрытые ландшафты быстро уступали место открытым, и у неандертальцев не оставалось иного выбора, кроме как отступать. В итоге их популяции становились всё более изолированными и разъединёнными. Следовавшие одна за другой холодные фазы постепенно подтачивали их численность, а потепления не давали возможности её полного восстановления. С каждым новым похолоданием неандертальцев становилось всё меньше, пока однажды их не осталось так мало, что восстановление стало невозможно. Последовало вымирание»[317]. То есть, по логике автора цитированной работы, получается, что будь у неандертальцев дротики и научись они охотиться на открытой местности, то исчезновение им бы не грозило. Но что же тогда мешало им обзавестись первыми и освоить второе? Неужели их могучее сложение? Это остаётся совершенно непонятным. Подозреваю, что не знает этого и сам Финлэйсон, который в других местах своей интереснейшей книги в полной мере отдаёт должное интеллекту неандертальцев и их адаптивному потенциалу.
Палеогеографические факторы нередко привлекают для объяснения вымирания неандертальцев и исследователи, не отрицающие участия в этом процессе гомо сапиенс и даже придающие их наступлению ключевое значение. Например, английский археолог П. Мелларс не раз писал о том, что климатические колебания середины позднего плейстоцена должны были повлиять на исход соперничества неандертальцев и гомо сапиенс, но, по его мнению, решающую роль здесь сыграли не похолодания, а потепления[318]. Ведь именно в эти периоды создавались условия, к которым пришельцы с юга были хорошо приспособлены. Кроме того, эти же потепления могли повлечь за собой дестабилизацию адаптаций коренного населения Европы, т. е. неандертальцев, и его полный или частичный уход из ряда районов, что должно было ещё более облегчить для гомо сапиенс освоение европейского континента и, прежде всего, его средиземноморского побережья. Особую роль в описываемых событиях Мелларс отводил потеплению, которое он датировал интервалом 38—41 тыс. лет назад. Именно в течение этого потепления, по его мнению, создались наиболее благоприятные условия для распространения людей современного физического типа на значительной части Европы[319].
На примере гипотез Финлэйсона и Мелларса видно, что при нынешнем состоянии наших знаний палеогеографические данные могут с одинаковой лёгкостью использоваться для обоснования прямо противоположных точек зрения. Как заметил по этому поводу французский археолог Ф. д'Эррико,
