— Верка, ты же меня знаешь! Я этих навыков никогда и не терял. — Он шутил, и оба это знали, но разве настоящий мужчина может ответить как-то иначе?
— Ладно, слушай. Только учти, сейчас твоя очередь побыть моим психотерапевтом, так что — врачебная тайна и все такое, сам понимаешь.
За ее нарочито небрежным тоном скрывалось замешательство. Никита кивнул так, словно играть роль психотерапевта ему было не впервой, и приготовился слушать. Оказывается, гражданскому мужу Веры Андрею Двинятину необходима была небольшая порция лекарства под названием «ревность». Так она решила, хоть и не была уверена, но что еще делать, если… Если муж как бы есть и его как бы нет? Никогда нет. Вначале строительство дома, долгожданного гнездышка в Пуще. Андрей пропадал на стройке, наивно полагая, что если станет работать вместе со строителями, то дом будет к зиме достроен. Домой он приходил только ночевать, да и то не всегда. Частенько оставался допоздна в Пуще и засыпал посреди строительного бедлама. Иногда приходил и сразу же скрывался в ванной, усердно чистил зубы, чтобы уничтожить запах спиртного. Но от Веры разве утаишь!.. Она все равно чуяла, да и Пай подтявкивал — не любил пес подвыпивших мужчин. Они с Верой несколько раз из-за этого ссорились: какой нормальной женщине такое понравится? И хотя Двинятин оправдывал свое отсутствие и запах водки якобы укреплением неформальных отношений с работягами — дескать, благодаря таким усилиям скоро, совсем скоро будет достроен их общий загородный дом, — Вере это все равно было не по душе.
А потом строители разбежались кто куда, новые нанятые работали неделю и тоже исчезали. Стройка остановилась. Тогда Андрей сам начал там что-то ковырять, но быстро бросил. И вот теперь с головой ушел в работу. Утром уезжает в свою ветеринарную клинику, ночью приезжает. И субботу, и воскресенье проводит в клинике. Оправдывается тем, что нужно заработать нужную сумму для достройки дома.
— Но таких денег он и за три года не заработает, это же ясно! Мы поспорили… В общем, он сейчас живет у мамы. И я хочу, чтобы он слегка поревновал.
— Думаешь, тогда вернется?
— Я ничего не думаю, — сердито сказала Вера. — Я чувствую. Если не вернется, значит разлюбил. И тогда зачем нам общий дом?
— А других методов нет? — спросил Зарайский. — Ладно-лад-но, я же не отказываюсь… Твой супруг не страшен в гневе, надеюсь? Я не хочу лежать у себя же в реанимации.
— Страшен, но он гуманист… И потом, ревности нужна гомеопатическая доза, так что я за тебя не боюсь.
Хирург Зарайский, с точки зрения женщины, на роль поклонника подходил идеально. Друг студенческих лет — это раз, работает с ней в одной клинике — это два. Кроме того, Двинятин знал, что понравиться его женщине может мужчина с определенным набором качеств. И эти качества у Никиты были: дока в своей профессии, энергичен, шутлив. Хотя внешне доктор Зарайский ничем особым не отличался: чуть выше среднего роста, темноволосый, всегда загорелый: летом постоянно на рыбалке, зимой — на лыжах. На смуглом загаре выделялись морщины у глаз и на лбу, они вовсе не старили доктора, которому еще не было сорока. Глаза цвета неспелой ежевики смотрели на собеседника с легкой иронией. Шутки он любил банальные, но говорил так, что невольно засмеешься. «Скальпель, тампон, зажим, тампон, спирт… Всем спирт. Помянем…» «Хирурги научились менять человеку пол, теперь у них на очереди национальность!» Или любимая шуточка: «Доктор, что меня теперь ждет? Операция? Ампутация? — Больной, если я все заранее расскажу, вам потом будет неинтересно…»
Словом, Вера надеялась, что легкая доза ревности заставит ее мужчину встрепенуться и по-новому посмотреть на привычную, чего греха таить, спутницу жизни. Однако не зря говорят, что сапожник сам ходит без сапог! Андрей тогда и Веру, и Никиту очень удивил, а в результате…
Довспоминать, как Двинятин простодушно и мастерски переиграл заговорщиков, Никита не успел: в ординаторскую зашла Лученко, внеся с собой холодную свежесть. Однако лицо ее было озабоченным.
— Ну что, пойдем? — спросил Зарайский.
— Сейчас, халат только надену…
В состоянии пациента Довгалюка ничего не изменилось. Все показатели оставались на своих отметках.
— Как он? — спросила Лученко, оглядывая неподвижное тело, опутанное датчиками.
— Да как тебе сказать… Три операции. Одна на легких, одна лицевых костей, и еще кости таза — самая сложная, к тому же там разрыв уретры и прямой кишки плюс… Впрочем, хватит и этого. — Хирург сам себя прервал: подробности ни к чему, они не на обходе.
— Он очнется?
— Кто знает. Милосерднее было бы ему так и оставаться в коме.
— Родные заходили?
— Ты же знаешь, по нашим правилам в реанимацию нельзя. Жена с подругой приехали, сидят в коридоре, ночуют в гостинице. Я иногда к ним выхожу и говорю… Ты не хуже меня знаешь, как мы говорим в таких случаях.
— Дурацкие правила, я давно так считаю. Бесчеловечные. Пусть бы зашла жена хоть на минутку. Может, у нее больше не будет шанса с ним попрощаться.
— Дружнов меня убьет.
— Мы потихоньку, а, Никита? Я нашего главврача загипнотизирую, и он ничего тебе не сделает.
— Да зачем тебе это все? Я что-то не пойму…
— Сама не знаю. Надо. Понимаешь, я надеялась этого парня расспросить, как он упал. Но он теперь не расскажет… Однако есть другие способы… А жена сейчас там? — Не дослушав ответ на вопрос, Вера вышла в коридор.
Зарайский в недоумении поспешил за ней. Две заплаканные женщины неподвижно сидели на стульях под стеной. При виде хирурга обе поднялись.
— Доктор, ну что?
— Мне очень жаль, — ответил Зарайский, сердясь на Лученко за то, что заставила его выйти. — Никаких изменений.
Вера подошла к ним, представилась, что-то негромко начала говорить, объяснять, сочувствовать. Никита отошел — пусть она сама, если ей так надо. Он все равно ничего не понимал.
— Идемте, — пригласила Вера женщин и добавила, обращаясь к хирургу: — Под мою ответственность.
Вера завела женщин в ординаторскую, выдала им халаты и помогла завязать, потом повела в реанимацию. Никита зашел за ними. Лиц их он видеть не мог, но ему достаточно было звуков. Жена тихо заплакала и запричитала, и точно так же заплакала вторая женщина, как будто они не подруги, а близняшки.
— Федул… Сонечко мое…
Не хватало еще им успокаивающее давать… Никита оставил их, вышел. Он не хотел впускать в себя боль близких пациента, нельзя этого делать. От этого работа перестает быть работой. Хирург может сострадать, но не страдать. Если бы каждый, допустим, стоматолог чувствовал всю боль своего клиента в зубоврачебном кресле, то…
Вера вывела двух женщин, кивнула им, они тихо, печально направились к выходу из клиники. Фигуры скорби…
— Ну? Узнала все, что хотела?
— Не сердись, Никитушка. — Она сжала его руку, а лицо стало еще более озабоченным, чем полчаса назад. — Послушай, тебе в характере травм ничего не показалось странным?
Он задумался.
— При падении с высоты перелом ног обычно так называемый вколоченный, а здесь немного иначе… Долго объяснять. Снимок хочешь?
— Хочу.
— Верка, ты снова детектив разгадываешь? Шерлок Холмс в белом халате!
— Скорее мисс Марпл, — улыбнулась Вера.
— Ты до нее еще не доросла по возрасту.
Лученко посмотрела рентгеновский снимок и задумалась.
