лет писать диссер, а потом умотать? Хоть бы даже и в Париж? Нет уж, я сперва защититься должен!
— О, тогда дело ясное. А когда ехать нужно? — спросил Андрей. Предложение казалось заманчивым.
— Через несколько дней, — ответил приятель. — Только ты мне сейчас скажи, чтоб я больше никого не искал.
— Да погоди ты! Чем твой богач здесь лемура станет кормить? — спросил ветеринар. — Насколько я знаю, у нас бамбуковые рощи пока не произрастают.
— Не парься ты, тоже мне — друг дикой природы! Этот богатый новоукр рядом со своим особняком уже высадил целую бамбуковую рощу! Лемур у него будет жить, как китайский император.
— Ага…
— Ну что «ага»? Ты едешь или нет?
— Да погоди ты, с наскоку такое разве решишь…
— Не понимаю, — с обидой в голосе сказал ветеринар Никитин, — я тебе такую поездку дарю, Зоя говорила, у вас сейчас тихо, никаких сложностей.
Андрей и сам не мог понять, почему колеблется.
— Хорошо. Еду! — сказал Двинятин.
Он положил трубку. Прислушался к себе — доволен ли? — и вдруг понял, что ему мешало во время разговора. А как же Вера? Двинятин неожиданно понял, что теперь он не может один принимать решения, как всю свою предыдущую жизнь. Даже если эти решения связаны со служебными делами. Потому что теперь у него есть любимая женщина, и, следовательно, они все решения принимают вместе. В его сегодняшнем мире нет одного Андрея Двинятина, а есть они — Вера и Андрей. Двое. И дело ведь не только в том, что ее нужно принимать во внимание. Просто Андрею самому хотелось решать все жизненные ситуации с любимой! Она не только поселилась в его душе, но на каком-то клеточном уровне составляла часть его организма. Так он чувствовал.
Двинятин вспомнил их совместный завтрак накануне, и на сердце сделалось необыкновенно тепло. Вера была погружена в какие-то свои врачебные мысли, собираясь на прием в клинику. Она молчала, задумчиво пила кофе. Глядя вдаль, она протягивала руку к тарелке с гренками и стружкой натертого сыра, брала гренку Андрея и откусывала от нее. Тогда он тихонько поменял гренки местами. Она ничего не заметила и снова откусила кусочек от той, которую только что брал он. Это бессознательное желание соединяться с ним всюду и во всем веселило Андрея и трогало. Такое щемящее ощущение чистого счастья он испытывал раньше лишь тогда, когда на вызове, бывало, прижимал к себе маленького месячного щенка и тот радостно лизал ему руки, шею, лицо.
Предыдущая жизнь с бывшей женой казалась полузабытой лентой старой кинохроники. Слишком долго находиться с Натальей в одном месте, например в отпуске, где полагалось двадцать четыре дня отдыхать, было невозможно. Он весь измучивался. Ну не мог он сутками быть рядом с ней! Начиналась такая смертная скука, что даже слегка подташнивало. Хотя ведь другие живут так годами, пьют, гуляют не то что налево, а на все стороны света, но упорно возвращаются домой — и ничего, продолжают тоскливо жить! После работы в Великобритании, после развода его досуг разнообразили несколько легких необременительных увлечений. Как только очередная женщина пыталась превратить временные отношения в тягостную ежедневную повинность, Андрей исчезал. Двинятин был уверен: жениться не стоит. Нет такой женщины, которая не стала бы чугунной гирей на шее уже на третий день совместного жития.
Как обычно бывает, лукавый случай решил посмеяться над самоуверенным ветеринаром с его твердыми убеждениями: в его жизни возникла Вера. Они познакомились летом, во время отпуска в Крыму. В их отношениях все было по-другому, не так, как с остальными. Во-первых, ему с ней было интересно. Во- вторых, она его сексуально волновала как никакая другая женщина в мире. Или во-первых волновала, а невероятно интересно с ней было во-вторых? Впрочем, какая разница! Главное, она не переставала удивлять.
Например, она могла разбудить его и сказать: «Идем встречать рассвет!» И они шли в пять утра на пляж. При этом она выглядела так, словно собралась на праздник. Нет, она не наводила «боевой раскрас» и не надевала нарядных вещей. Просто на ней был белый льняной сарафан, на ногах открытые босоножки, выгоревшие на солнце каштановые волосы тщательно причесаны, а плечи прикрывал от утренней прохлады тончайший шарф. И на этом шарфе сияли все краски рассвета. Они молча сидели на волнорезе, наблюдая, как солнце медленно поднимает свой омытый морем золотой диск.
Как-то он спросил ее, почему она выходит встречать рассвет не как остальная публика. Он смотрел на предутренний пляж и видел, что отдыхающий народ приходит на море в том же виде, в каком суетится на маленьких съемных летних кухнях: в халатах, резиновых шлепках и тренировочных штанах. Вера удивленно посмотрела на своего возлюбленного и ответила: «Разве можно встречать такую красоту распустехой? Море и солнце устраивают нам праздник, понимаешь! Кто же приходит на праздник так, будто только что оторвался от кастрюль?»
Она каждый день была иной, и не только не навязывалась Андрею со своими чувствами, наоборот — всячески подчеркивала: он свободен. Она предоставила ему самому право решать, будет ли длиться их летний роман дальше или закончится, оставив приятные воспоминания. Двинятин впервые в жизни все должен был решить сам в отношениях с женщиной. Вера уезжала домой на несколько дней раньше, чем собиралась вначале. И он вполне мог остаться. Море и солнце, пляжи и шашлычные, крымское вино и южные фрукты — все звало и манило. Точно сговорившись. Даже армейский друг, у которого отдыхал Андрей, уговаривал: «Оставайся!» Но быть без Веры он уже не мог. И вернулся в Киев вместе с ней.
Их роман в городской суете, на фоне занятости и обоюдной погруженности в работу не захирел и не утратил музыки. Наоборот, чем меньше они виделись, тем больше стремились друг к другу. Вера оставила свою квартиру бывшему мужу и переехала в съемную. Это было правильно. Встречаться урывками, на чужих квартирах и в гостиницах стало невыносимо. Андрей предлагал любимой женщине переехать к нему. Он жил в двухкомнатной квартире с матерью, а в Пуще-Водице уже к будущему лету должен был достроить небольшой особнячок. И он мог стать их общим домом.
Но в этом вопросе у Веры было собственное мнение. В прошлом браке доктор Лученко прожила восемнадцать лет под одной крышей со свекровью. Она так намучилась, пытаясь мирно сосуществовать с чужой и чуждой ей женщиной, что перспектива снова оказаться в одних стенах с кандидаткой в свекрови приводила ее в ужас. Она категорически отказывалась даже временно жить в одной квартире с матерью Двинятина. Андрей уверял любимую, что у его мамы прекрасный неконфликтный характер. Он даже настаивал, чтобы женщины поскорее познакомились. Однако Вера проявила твердость. Она сказала: «Андрюша! Я никогда не наступаю на те же грабли дважды. Мне для обучения достаточно одного раза. Охотно верю, что твоя мама прекрасный человек, но именно поэтому мы будем с ней в замечательных отношениях, если станем жить врозь! И поверь мне, чем дальше мы будем от нее, тем больше друг друга полюбим».
Они стали жить с Андреем в съемной квартире. А по воскресеньям и в праздники, если у них не было дежурств в клиниках, приходили к его маме на обед. Раиса Семеновна полюбила будущую невестку всей душой, и их отношения стали по-настоящему сердечными. Вера оказалась права.
Как же быть с поездкой? Имеет ли он право вот так в одиночку взять и решить вопрос с командировкой? И куда — в Париж! Тут любая женщина воспылает черной завистью. А для них с Верой слово «мы» теперь решает очень многое. Его нельзя так просто преодолеть, это слово. Утром он приедет домой, когда она уже уйдет на работу. Увидятся вечером. Что же она скажет?..
Стив кинул отчаянный взгляд за окно, на улицу. За цветным стеклом витражного окна горел всеми красками октябрь. Парковые деревья напротив музея сияли золотом и багрянцем, клены и каштаны спорили между собой, кто краше на последнем осеннем балу. Ночные фонари выхватывали из темноты стволы деревьев, словно штрихи теплой пастелью на черном картоне. Их позолоченные кроны были совершенны, как подлинные шедевры. Стив почувствовал комок в горле. Слезы впервые со времен детства брызнули из глаз, и при этом ему вовсе не было стыдно. Именно сейчас, когда жизнь была так прекрасна и так удивительна, ему страшно не хотелось с ней расставаться. Райским воспоминанием мелькнуло детство: дворик на Чкалова, кораблики в струях воды после дождя, самодельные телефоны из спичечных коробков и
