что это богослужебные книги. Потом пошли метки и коробки с продуктами, кухонная утварь. Когда прицеп был на две трети заполнен, стали укладывать спальные мешки и одеяла, сверху положили две свернутые брезентовые палатки. Дядя Леша принес ящик с инструментами, топоры и пилы. Похоже, он уже подумывал о строительстве новой обители. Матушка, наблюдавшая за сборами, ничего ему не сказала даже тогда, когда он принес сети и удочки и запихал их под палатки, пояснив, что они-то могут понадобиться в первую очередь. Она и резиновую лодку позволила ему уложить, но когда он совсем осмелел и подвез на маленькой тележке несколько станков, она велела ему везти их назад в гараж. На этом недоразумения не кончились. Появилась мать Наталия, покачиваясь под тяжестью огромной стопки книг.
– Матушки! Я обнаружила, что девчонки, как всегда, самое важное забыли. Благословите уложить!
– Ну, давайте посмотрим, мать Наталья. Так, двухтомник Пушкина… Лесков… Достоевский… Учебник русского языка… Словарь. Все ясно. Сестра Васса, помоги, пожалуйста, матери Наталье упаковать эти книги в какую-нибудь коробку. Да хорошенько упакуй, в пластик не забудь завернуть! Нет, подожди. Дай-ка мне сюда русский учебник и словарь.
– Спаси Господи, матушка, – обрадовано сказала мать Наталья. – А что с русским языком и словарем? Почему вы их отобрали?
– Да потому, что их-то мы и возьмем с собой. А остальные книги, дорогая моя мать Наталья, сестра Васса хорошенечко упакует, снесет в подвал и там схоронит до лучших дней рядом с иконами.
Круглое лицо матери Натальи огорченно вытянулось. Потом она вдруг просияла:
– Матушка! Так может, мы и все остальные книги из библиотеки упакуем, перенесем в подвал и спрячем?
– Мать Наталья! Опомнись!
– Молчу, матушка… Понимаю… Времени не осталось…
Старая монахиня развернулась и понесла книги обратно к дому. За ней пошла сестра Васса – упаковывать Пушкина. Нет, разумом монахинь не понять!
Пришла мать Анна и принесла маленький ящик с кистями и красками и большой – с досками для икон. Доски велено было оставить.
– А скрипка где, мать Анна?
– Матушка! Неужели вы благословляете скрипку взять?
– Благословляю. Будете нам на привалах играть.
Обрадованная мать Анна побежала к дому с кедром.
Мать Лаврентия прикатила из сада тележку, на котором стоял улей – тот самый, конечно. Она что-то долго и убеждающе шептала матушке Руфине на ухо, но игуменья только грустно качала головой. И пасечница, поникнув, повезла улей обратно…
Появилась мать Лариса с лопатами и мотыгами наперевес. Матушка взяла у нее одну лопату и положила в прицеп, а остальное велела нести обратно в сарай. Через четверть часа мать Лариса принесла ведро, лейку и ящик семян и снова была ласково, но решительно отправлена матушкой со всем этим добром обратно.
– Мать Лариса, оставь это всё в сарае – нет у нас места для твоих семян, понимаешь?
– Понимаю, матушка. А сапоги мои резиновые, огородные, можно взять? Ведь будет у нас огород на новом-то месте…
– Какая ж ты многозаботливая, мать Лариса! Ну хорошо, возьми свои сапоги, сунем их куда-нибудь в уголок.
Мать Лариса ушла и вскоре вернулась, прижимая к груди вымытые до блеска голубые резиновые сапоги: оба сапога были с верхом набиты пакетиками с семенами…
Но вышла из терпения кроткая игуменья только тогда, когда к ней подошла сестра Дарья с корзиной, в которой сидел большой облезлый рыжий кот.
– Поставь корзину, сестра Дарья, выпусти Рыжика и иди звонить в колокол – собирай сестер!
Зазвенел колокол, и сестры стали со всех сторон сходиться к церкви. Когда собрались все, матушка встала наверху лестницы и сказала:
– Сестры и матери! Вижу я, не все вы поняли, что происходит с нашей обителью. Мы не переселяемся – мы уходим скитаться. Поймите это, дорогие мои, и примите со смирением…
Она говорила долго, но речь ее сводилась к тому, что все имущество монастыря, кроме святынь и того, без чего они не могут обойтись в самое первое время, должно быть оставлено на месте, просто брошено. Матушка напомнила, что их обитель гонима уже более ста лет, еще с Первой мировой войны, когда монахиням пришлось все оставить и бежать от наступавших на Россию германцев. Жаль, что уже некому поведать, как обитель спасалась от большевиков, но когда у нас будут остановки в дороге, я попрошу мать Параскеву вспомнить и рассказать, как и почему наш монастырь бежал из Сербии во Францию после Второй мировой войны. И повсюду за нами оставались дорогие могилы – останутся и теперь. О них плачьте, а не о монастырском имуществе и котах!» – сказала матушка Руфина. Я не предполагала, что она может говорить так сурово. Сестры заплакали и разошлись.
Вечером, после ужина и короткой службы, матушка приказала всем молодым сестрам разойтись по кельям и поспать перед дорогой, а сама со старыми монахинями пошла в церковь молиться.
Мне спать не хотелось. На закате я сидела с ногами на парапете и глядела на темнеющую воду, где едва видна была красная крыша бабушкиного домика. Я думала о предстоящей дороге и о том, как я соскучилась по бабушке. Скоро, уже совсем скоро я увижу ее!
Подошел и сел рядом дядя Леша.
– Слушай сюда, Кассандра. Разговор есть. Трудный разговор, прямо не знаю, как и начать.
– Начинай с главного, дядя Леша.
– Так и сделаю. Надо бы тебе после отхода монастыря на пару дней остаться здесь, в обители…
– Что-о-о?
– Вот то.
– Одной остаться?
– Одной. Понимаешь, у нас с Ларой давно был разработан план на случай ухода сестер из обители. План такой: если придется покидать остров, то я увожу сестер как можно дальше от обители, а Лара остается здесь и прикрывает наш отход. Мы ведь знали, что уходить будем только тогда, когда наш остров обнаружат, а обнаружат его сверху, с вертолетов. Брать сразу монастырь не станут. Знаешь, как они это делали с другими монастырями? Сначала они посылали в монастырь разведчиков. Думаю, что наша сестра Леонида как раз на них и налетела. Потом появлялись репортеры с камерами и снимали для новостей «абсолютно достоверные документальные кадры», чтобы показать, какие монахи тунеядцы, извращенцы и изверги. На все это им нужно время. Они уже давно следят за нами, но сквозь туман им мало что видно, и если они увидят сверху огни в окнах и услышат колокольный звон, они будут думать, что монастырь функционирует. Мы с Ларой решили, что я должен вывозить монахинь, а она – остаться в монастыре, зажигать свет по вечерам, а днем как можно чаще звонить в колокол. Но тут, понимаешь, какое дело вышло…
– Я знаю. Лара ждет ребенка.
– Положим, не одна Лара, а мы с Ларой, Она хочет остаться, как и было задумано по плану, а я этого допустить не могу, сама понимаешь… Надо бы самому остаться, потому как очень важно дать монахиням возможность подальше отойти от острова и укрыться в горах. Матушка думает добраться до общины матери Ольги в Пиренеях и там на время укрыться. Мать Анна водит джип, она могла бы вести машину вместо меня, но… Ты сама видишь, что такое монахини – голубицы! Я потому и поселился и этой голубятне, что за ними присмотр нужен. Даже тут, на острове, им без меня не обойтись, они все гвозди не тем концом в стену заколачивают, а уж в миру… Они ж как малые дети! В общем, как ни повернись – все боком. Понимаешь меня?
– Понимаю. Выходит, оставаться надо мне. На сколько дней?
– Видишь ли, какая проблема… За один раз джип и мобиль могут перевезти только часть сестер. Значит, ехать придется так: мы с матерью Евдокией сажаем в джип и в мобиль столько монахинь, сколько поместится, и везем их вперед до какого-нибудь укромного места. Там их прячем и возвращаемся за новой партией. Я думаю, недели за две мы таким образом эвакуируем всю обитель в Пиренеи, к матери Ольге, а
