Рекомендация Боборыкина
Дождавшись боя курантов и смены караула, я спросил у кого-то, как пройти к Тверскому бульвару. Мне объяснили, на этот раз бесплатно: пойдешь прямо по улице Горького, дойдешь до памятника Пушкину, через дорогу будет Тверской бульвар.
В Литинституте абитуриенты сдавали уже второй экзамен. Ожидавшие своей очереди толпились во дворе. Вели себя как признанные гении, что было оправдано фактом прохождения творческого конкурса, значение которого они преувеличивали, не догадываясь, что на самом деле у них нет никаких талантов и писателями они никогда не станут. Максимум, на что они могли рассчитывать в будущем, это на скромную карьеру редактора в журнале или в издательстве или корреспондента в газете. Но сейчас, разбившись на кучки, они читали друг другу то, что считали стихами. Наибольшим успехом пользовался кудрявый гений, декламировавший что-то скабрезное про девушку, которая «сгодится на худой конец».
Потолкавшись среди них, я поднялся наверх, в приемную ректора (тогда им был знаменитый писатель Федор Гладков). Там сидела со строгим видом та самая секретарь Фейгина, что прислала мне телеграмму с отказом в приеме. Когда я представился, она сразу стала приветлива:
— Так это ваша телеграмма! Остроумная. Ректор сказал, что вас надо было за одну эту телеграмму принять.
— В чем же дело? — спросил я.
Она замялась, а потом сказала неуверенно, что уже поздновато, идут экзамены. Потом позвала человека по фамилии Вашенцев. Это был пожилой, как мне тогда казалось (мне тогда все казались пожилыми), литератор — как потом я узнал, друг Твардовского. Он посмотрел мои стихи, сказал, что в них «что-то есть», но абитуриенты сдают уже второй экзамен.
Подозреваю, что будь я тогда понастойчивей, нажми на них как следует, они могли сдаться и разрешить сдавать экзамены с опозданием. Но я не нажал как следует. Вашенцев предложил мне подать документы через год, а пока — посетить литературную консультацию при Союзе писателей СССР.
Дикий провинциал, я вообразил себе, что литературная консультация — это контора, где консультируют писателей, попавших в трудную ситуацию — например, с устройством в Москве на жилье.
Придя на улицу Воровского, в дом 52, я столкнулся в дверях с каким-то усатым человеком. «Константин Симонов, — подумал я. — Уже проконсультировался».
Вошел туда и я. За столом сидел некто Боборыкин. Он полистал тетрадку и тоже нашел, что в моих виршах «что-то есть».
— Но я, — добавил Боборыкин, — в стихах мало чего понимаю. Приходите завтра. Здесь будет Елена Михайловна Кривицкая, она как раз в стихах очень разбирается.
Легко сказать «приходите завтра». А как я до этого завтра доживу? Где переночую?
— Вообще-то вам лучше всего записаться в какое-нибудь литобъединение, — продолжал Боборыкин. — Есть, например, такое объединение «Магистраль» при ДК железнодорожников. Им руководит поэт Левин, сейчас я вам дам его телефон…
Когда я позвонил из автомата по указанному номеру, там отозвался очень вежливый человек, который сказал:
— Вы, вероятно, ошиблись. Меня зовут Константин Ильич Левин, а вам нужен, я думаю, Григорий Михайлович Левин. Запишите его телефон…
Григорий Михайлович оказался тоже вежливым, но говорил отрывисто:
— Вас рекомендовали? Кто? Боборыкин? Как его зовут? Может быть, Петр Дмитриевич? Ах, вы не знаете? Ха-ха-ха!..
Я не мог понять, что его так насмешило. Понял, когда узнал, что был такой Боборыкин, популярный до революции второсортный писатель.
— Ну, хорошо, — наконец посерьезнел Левин. — Приходите в четверг в ЦДКЖ. Центральный дом культуры железнодорожников. Знаете, где это? Возле Казанского вокзала. До встречи!..
Рабочий день закончился. Куда податься? Я поехал на ВДНХ, обошел все тамошние гостиницы: «Урожай», «Алтай», «Восток», «Заря»… Ни в одной ни одного места нет.
Купил на улице три жареных пирожка: с мясом за рубль и два с повидлом по полтиннику, поужинал. Поехал в парк Горького. Нашел себе в напарники какого-то шалопая, стали вместе крутить на аттракционе «мертвые петли». Крутили до одиннадцати часов, когда было объявлено, что аттракцион закрывается и парк тоже. Попытка задержаться до утра в парке не удалась: милиционеры быстро меня изловили и вывели за ворота.
И я опять оказался в Москве — один и в одиночку…
Глава тридцать девятая. Моя первая эмиграция
«Эй, вставай! Вали отсюда!»
Когда много лет спустя я слушал рассказы о невероятных трудностях первых месяцев эмигрантской жизни в Вене, Риме или Нью-Йорке, я только усмехался и спрашивал своих собеседников, не пробовали ли они когда-нибудь эмигрировать в Москву.
Для эмигрантов из провинции в столице не было сохнутов, хиасов, благотворительных фондов и ночлежек, зато была милиция, бдительно охранявшая вокзалы, парки, скверы и дворы от бродяг вроде меня. Стоило мне прикорнуть на заплеванном вокзальном полу или на садовой скамейке, как тут же меня тормошили, поднимали, подталкивали в спину со словами: «Эй, вставай! Вали отсюда! Не положено!» — а если я пытался «качать права», тащили в отделение, где предлагали покинуть столицу в 24 часа, поднося к носу кулак и обещая сделать инвалидом без видимых следов побоев.
Все стенды и заборы были оклеены объявлениями: требуются, требуются, требуются… Плотники, слесари, электрики, каменщики, маляры… Любая из этих профессий мне подошла бы, но в очередном отделе кадров встречали вопросом о прописке. После чего разводили руками.
Я шел опять в милицию, но не к дежурному, а в паспортный стол. Там не грубили, не подносили к носу кулак, но интересовались наличием справки с места работы. И опять пожимание плеч и разведение рук: очень жаль, но…
Без прописки нет работы. Без работы нет прописки.
Всю Москву обойдя, я передвинулся в ближнее Подмосковье, но и там та же песня: без работы не прописываем, без прописки не принимаем на работу. А еще и жить негде. Не помню, сколько дней мотался, грязный и сонный, питаясь одними пирожками, пока в какой-то из гостиниц на ВДНХ не сказали: «Есть одно место! Десять рублей в сутки!»
Десять рублей? Это я пока мог себе позволить. Притащил с вокзала чемодан. Вымылся в душе. Постирал рубашку, майку и трусы. Спал на кровати, на чистой простыне — тоже счастье, которое в полной мере можно ощутить, когда испытаешь его отсутствие.
Все бы хорошо, но капитал мой стал стремительно таять. А тут еще перед очередным выходом в город опять постирал рубашку, попросил у дежурной утюг. Рубашку погладил, утюг вернул. Вечером возвращаюсь из города, меня перехватывает администраторша:
— С вас штраф шестьдесят рублей!
— За что?
— Вы оставили горячий утюг на стекле, и оно раскололось.
— Не может этого быть. Я отдал утюг дежурной. Позовите дежурную.
