неприятие решений XX съезда КПСС албанским руководством, но есть яростное, эмоциональное неприятие самой идеи осуждения вождизма. 'Никита Хрущев и его соумышленники,- писал Ходжа,- в 'секретном' докладе, с которым они выступили на своем XX съезде, облили, грязью Иосифа Виссарионовича Сталина и постарались унизить его самым отвратительным образом, самыми циничными троцкистскими методами'.
По существу, каждая компартия по-своему 'переваривала' доклад Хрущева на XX съезде. Потрясение, растерянность, но и оживление теоретической мысли, переосмысление прошлого опыта, как и ренегатство, идущее рядом со стремлением к обновлению, новым формам политической и социальной деятельности,- все это в высшей степени противоречивое отражение происшедшего в Москве на XX съезде стало реальностью. Думаю, что едва ли сам Хрущев мог предполагать, сколь противоречивыми будут последствия его прорыва.
В конце концов, Хрущев, оказавшись в центре внимания почти полутора тысяч делегатов XX съезда вместе с призраком ушедшего в небытие 'вождя', едва ли представлял, что сцена дворца скоро расширится до планетарных масштабов. На этой арене развернется долгая борьба (она и сейчас еще не закончена) различных концепций социализма. С одной стороны, ортодоксальной, жесткой, бюрократической, силовой, бескомпромиссной, одномерной, готовой оправдать даже преступления во имя торжества идеи. С другой демократической, гуманной, многомерной концепции, исходящей из принципа, что высокая идея может опираться лишь на чистые, человечные методы и средства, концепции, в основе которых - исторические компромиссы и сосуществование различных систем и идеологий. Конечно, у Хрущева еще не было тех концептуальных взглядов, которые мы приобретаем сегодня. Но осмелюсь сказать, что если не сводить новое мышление только к современному осмыслению грозных реалий ядерного мира, а понимать под ним принципиально новое 'прочтение' великих идей гуманизма, то нужно сказать, что Хрущев приоткрыл дверь социалистического мира для проникновения туда тех духовных ценностей, которые и ныне кое-кому кажутся ересью. Хрущев сдернул мантию непогрешимости с тирана, в котором как в 'кривом зеркале' отразились сложнейшие противоречия эпохи. Сталин оказался непревзойденным мастером соединения высокой идеи с чудовищным абсурдом.
Сегодня можно сказать, что XX съезд партии, при всей незавершенности начатого тогда, дал нам дополнительные возможности не только для постижения эпохи, но и для углубленного понимания политического портрета Сталина. Вернусь еше раз к Николаю Бердяеву, который, может быть, глубже, чем многие, сумел постичь тайны философии истории. Именно она позволяет через призму вечно пульсирующего бытия найти многие разгадки той или иной личности или, по крайней мере, надеяться постичь их. 'Каждый человек,-писал Бердяев,- по своей внутренней природе есть некий великий мир, микрокосм, в котором отражается и пребывает весь реальный мир и все великие исторические эпохи'.
Каждый исследователь, преодолевая пласты времени и пытаясь понять то, что безвозвратно ушло, одновременно имеет шанс увидеть 'оттиски', иногда очень слабые, порой кричаще-громкие, работы мысли, воли, страсти человека, чей портрет он хочет воссоздать. Этому помогают 'раскопки' реликтов былого, отшумевшего, страшного. Реликты сталинизма требуют долгого осмысления. Подчас, кроме анализа конкретных фактов, я был вынужден прибегать к методам философии истории, предстающей в этом случае как пророчество, опрокинутое назад. Только постигнув прошлое, люди будут способны на пророчества, обращенные в грядущее.
Вместо заключения ВЕРДИКТ ИСТОРИИ
В начале 1945 года, когда исход войны был уже ясен, во время одного из вечерних докладов Берия молча положил перед Сталиным лист бумаги, исписанный аккуратным почерком. Рядом - этот же текст, перепечатанный на машинке в ведомстве наркома внутренних дел. Сталин знал, что ему не докладывали 'пустых' бумажек. Посмотрев внимательно на Берию, 'вождь' углубился в чтение.
'Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
Мы, внуки писателя Льва Николаевича Толстого, Илья Ильич и Владимир Ильич Толстые с семьями, освобожденные от немецкой оккупации войсками Красной Армии на территории Югославии, где мы жили 23 года как эмигранты, просим о разрешении нам вернуться на Родину, чтобы принять участие в войне.
В полном сознании ошибочности и преступности своей эмиграции, мы просим дать нам право и возможность включиться в ту гигантскую борьбу, которую ведет наш народ под водительством Советской власти за счастье своей Родины. Помогая Красной Армии в ее боевой работе в районе нашего местожительства, мы сердцем уже с нею слились и. теперь хотим только отдать свои силы и жизни своей стране.
Мы надеемся, что Вы как, человек почувствуете и поймете, всю естественность и искренность нашего стремления и не откажете нам. ,
С глубоким: уважением
Илья Ильич Толстой Владимир Ильич Толстой 20 января 1945 года Новый Бечей, Югославия'.
Сталин поднял голову и вновь посмотрел на Берию. 'И здесь,- подумал Верховный Главнокомандующий,- дворянская гордыня: '...ту гигантскую борьбу, которую ведет наш народ под водительством Советской власти...' Хорошо хоть, что власть признали, но не его, вождя... Ход мыслей Сталина прервал Берия, что-то торопливо говоривший:
- ...Этот Илья, бывший помещик, в 1916 году окончил Военно-морской корпус царской армии. В Гражданской войне воевал на стороне белых. Бежал после разгрома Колчака в Харбин, оттуда через Японию и Йталию - в Югославию, где и проживает с 1921 года. С 1933 года член антисоветской организации 'Младоросская партия', а накануне войны руководитель отделения этой партии в Белграде. До 1939 года сотрудничал в белогвардейской газете 'Русское дело', печатавшей измышления по адресу советского руководства, пропагандировал монархические идеи. Сильно бедствовал материально, работал счетоводом, вместе с сыном сапожничали, делали куклы. Сейчас сын Ни-кита пошел с одной из частей Красной Армии...
- А что другой Толстой? - перебил Сталин.
- Владимир Толстой... образование получил в Первом Московском корпусе. До 1917 года был добровольцем на германском фронте. Затем - на стороне белых. С войсками Врангеля бежал в Константинополь. Зарабатывал на жизнь в Югославии трудом строительного рабочего, был поденным огородником, служащим на табачном складе в Македонии...
- А антисоветская деятельность?
- Данных пока нет. При немцах сидел в концлагере за симпатии к СССР.
Сталин молчал. До него дошло слабое эхо гражданской войны, пролившей реки крови. Не без злорадства подумал: 'Сколько теперь таких кающихся будет? История всем доказала его силу и правоту... Осколки прошлого...' Берия, словно расслышав мысли 'вождя', ввернул:
- В Югославии, должно быть, немало всяких бывших: белогвардейское офицерье, казачки... Как в Чехословакии и Болгарии... Думаю, и этих братьев Толстых надо .проверить в лагере... Почему мы им должны делать исключение?
Но Сталин, помолчав еще с минуту, неожиданно не согласился со своим заплечных дел мастером:
- Бог с ними. Передайте письмо Молотову. Разрешите въезд в страну. Пусть их судит история...
Лишь через два с половиной месяца на заявлении Толстых появится наконец резолюция: 'Надо разрешить вернуться обоим в СССР. В. Молотов. 3.1У. 45 г.'. А в октябре семьи внуков великого русского писателя получили советское гражданство.
'Пусть их судит история...' Необычное заявление Сталина. Он привык .судить сам. 'Вождь' давно уже уверовал, что история может судить всех, кроме него. Диктатор полагал, что он как бы возвысился над прошлым, настоящим и будущим. Хотя понимал, что прошлое пожирает многих, а в конечном счете всех, но едва ли относил это к себе. Христианин, ставший атеистом, он знал, что эта великая религия славит воскресение. Но ему оно не было нужно. Он верил, что память о нем не придется искусственно оживлять. Но суд... Сильный, властный догматический ум Сталина давно пришел к умозаключению, что история будет его не судить, а изучать, возвышать, увековечивать его имя. Ведь сделанное им видят все: могучее государство, монолитная партия, сплоченный народ, одержавший под его руководством столько побед. Нет, Сталин не мог даже думать о каком-то суде истории над собой. Это невероятно. Будет лишь великое воздаяние ему за бессмертные заслуги.
Вначале казалось, что все именно так и будет. И через два года после его смерти в огромной апологетической статье трехтомного энциклопедического словаря, выпущенного в издательстве 'Советская
