Хадамаха на мгновение прикрыл глаза и бесшумно выдохнул – есть! Но когда он обернулся, лицо его не выражало ровным счетом ничего.
– Слушай, парень… – чукча замялся, явно подбирая слова, чтоб не спугнуть явившуюся в его лавку удачу. – Ты… Ты не торопись… Рилькэиль есть будешь?
Хадамаха невольно сглотнул слюну. Бабушка их с дядькой разносолами не баловала, да Хадамаха был не из переборчивых: кусок оленины на тарелку – и ладно, лишь бы большой кусок! Но все-таки настоящий рилькэиль – когда все содержимое оленьего желудка тщательно выскребается в котелок, да приправляется кровью и жиром, да варится… Эх, такое он в последний раз ел еще дома. У мамы!
– Эх-хе-хе, славный был олешка! – чукча медленно, с бесконечно сожалеющим видом наполнял миску Хадамахи. А потом так же скорбно – словно каждая ложка была шагом к неминуемому разорению – принялся наливать свою.
«Эге, а пожалуй, он не мне еды жалеет! – смекнул Хадамаха. – Пожалуй, он теперь жалеет, что вообще этого оленя варил! Думает, что поторопился. Выходит, двадцать оленей им уже не найти – на одного меньше стало! И выходит – чукча-то совсем в отчаянии!»
– Благодарствую за приглашение, не могу, однако! Тороплюсь сильно – оленей искать надо! Нам же это… через… – Хадамаха, прищурившись, поглядел на воткнутую в поставец временную свечу и, мучительно морщась, как от непосильной умственной работы, зашевелил губами и пальцами, подсчитывая: – Уезжать через двадцать свечей, во!
– Так скоро? – чукча аж подпрыгнул. Лицо его отразило последний быстрый всплеск чувств – сомнения, раздумья и, наконец, твердую решимость. Чукча отложил ложку и выпрямился:
– Вот что, парень! Кому другому бы не помог, но игроку в каменный мяч, да еще завалившему самого Содани… Будут тебе олени! – твердо, словно решаясь на великий подвиг, сообщил он.
– И за сколько?
– А за бесплатно! – подвиг перерос в великую жертву.
Хадамаха рассудил, что в бесплатного оленя не поверит даже игрок в каменный мяч, и недоверчиво нахмурился.
– Не навсегда, не навсегда даю! – увидев его подозрительную мину, немедленно заторопился чукча. – На время – до Хант-Манска доехать! Так ведь бесплатно! – искушающим тоном продолжил он.
– А обратно мы на чем – на мэнкве верхом? – грубовато буркнул Хадамаха. – Не-е, дяденька чукча, не пойдет!
– В том-то и дело! – аж подпрыгнул тот. – Этих оленей родич мой в Хант-Манске заберет, а вам к отъезду новых пригонит – вы на них сюда и доедете! И тоже совершенно бесплатно! – его голос дрожал от сдержанного нетерпения. – А деньги у тебя останутся!
– У тойона, – поправил Хадамаха.
Чукча поглядел на него с сожалением, как на калеку убогого:
– То уж сам решай – у тебя ли, у тойона… – многозначительно протянул он. – Ты, главное, говори – согласен? Ну? Ну? Согласен? Ведь бесплатно же!
Хадамаха заерзал на сундуке, изображая все муки сомнений, – сундук под его весом тяжело скрипел и вздыхал. Чукча морщился…
– А ты меня не дуришь? Говорят, вы, чукчи, хи-итрые, – наконец протянул мальчишка.
– Как можно? – возмутился чукча. – Почитай, собственную городскую стражу надурить? Да у чукчи от одной мысли об этом аж дух перехватывает!
– Умгум! – молча кивнул Хадамаха. А что, очень даже может быть – перехватывает.
– Отличные олешки – сильные, выносливые, молодые… – Чукча бросил очередной сожалеющий взгляд на котелок, бормоча: – Теперь уже – все молодые! Номерные знаки – все при них! Чукча честный, чукча надежный – чукча олешек покормит, напоит, почистит, покра… копыта проверит! Довольные останетесь! Ну что, договорились? Через двадцать свечей встречаемся у городских ворот, – уже деловито закончил он. – Вы подходите, и чукча оленей пригонит…
– Так мы их сами заберем – пораньше! – начал Хадамаха.
– Нет! Вот это – нет! – решительно ответил чукча, подпихивая Хадамаху к выходу. – Чукча быстрый, чукча ловкий, но чукча все-таки не птица, чукча не летает! Не успею раньше! Вы придете – и чукча с оленями придет, сядете да поедете!
Ясно, не хочет перед караулом у ворот с крадеными оленями светиться! Все равно глупо – описание ворованных рогачей есть у каждого стражника, им одного взгляда хватит, чтоб пропавших скакунов опознать. Значит, не хватит. Очутившийся на улице Хадамаха остановился, озабоченно оглядываясь на жилище чукчи. Женщины у входа уже исчезли, но ощущение устремленного на него пристального оценивающего взгляда не пропадало. Хадамаха медленно пошел прочь.
Если только он сообразил все правильно, чукчи планировали торговать оленями дешевыми, потому как прежним хозяевам ничего не платили. Оленей просто угоняли прямо с улиц, а потом переправляли в другой город, где их никто не знает. А сюда приходило стадо скакунов, угнанных на другом конце Сивира. Но появление мэнквов поломало хитрые планы, оставив чукчу со спрятанной невесть где партией ворованных рогачей. Однако если все так, непонятно – как угонщикам удалось избавиться от номерных знаков? И почему вокруг чукотского валкарана совсем-совсем не пахло оленями?
Хадамаха остановился. Непонятно – и не надо, не его это уже дело! Надо доложить тысяцкому, а через двадцать свечей останется только покараулить у ворот – и хитрый чукча попался! А если нет? Если олени окажутся вовсе не теми оленями? Если тысяцкий просто не поверит – ведь Хадамахе нечего представить, кроме своих соображений! Хадамахины соображения – дядька Пыу от смеха бы лопнул, скажи ему такое! Мальчишка покачал головой… и быстро пошел обратно к валкарану. Он уже не видел, как топчущаяся у ярко освещенного перекрестка мелкая щуплая фигурка двинулась следом.
Бесшумно скользя сквозь полумрак, Хадамаха вернулся на площадь. Если олени спрятаны не здесь – рано или поздно чукча побежит за ними. Мальчишка стянул с себя тяжелую стражницкую куртку и принялся карабкаться по невысокой полукруглой стене валкарана. Костяной остов тихонько поскрипывал под его тяжестью.
Щуплая фигурка выскользнула из темноты. Громко сопя от напряженного любопытства, преследователь принялся озираться, вертя головой, как сорока. Сопение перешло в похрюкивание. Человек повернулся и изо всех сил припустил прочь.
Свиток 4,
о хитрых чукчах и коварных гекчах
Распластавшись на крыше чукотского валкарана, лицом к обнесенному забором внутреннему дворику, Хадамаха старался не шевелиться – при любом движении костяной каркас под ним начинал тихо, но угрожающе поскрипывать. Сохранять неподвижность было несложно – совсем как в засаде у звериной тропы. Но Хадамахе приходилось все время закрывать руками нос, стараясь не чихнуть – дующий со стороны подворья гекчей Ночной ветер доносил оглушающий запах черемши, жженого можжевельника и чаги. Что ли тот гекча травами торгует? Хадамаха задергал носом, стараясь унять невыносимый свербеж.
Ну где уже этот чукча?
Словно в ответ на безмолвную мольбу Хадамахи послышались шаги. Парень чуть подался вперед и свесился с крыши. Во дворе позади валкарана было темно, лишь Голубой огонечек, будто зависнув в воздухе, медленно плыл сквозь мрак, приближаясь к дальней части двора, – той самой, где бревнышко к бревнышку сколоченный частокол чукчей вплотную примыкал к такому же высокому частоколу жилища гекчей. Неспешно перемещающийся Огонечек добрался до ограды. Раздался едва слышный скрип. Несколько бревен частокола повернулись, открывая за собой глубокий темный провал.
Тихо ахнув, Хадамаха ткнулся носом в крышу – из провала вырвался ядреный запах черемши!
– Приветствую тебя, гнусный гекча, подлого Гека потомок, благородного Чука убийцы! – тихо-тихо, так, что это могли уловить лишь настороженные уши Хадамахи, прозвучало внизу.
