Хадамаха, Брат Медведя

морщинистом, как выветренный ветром и временем камень, лице отразилось изумление, седые усы встали дыбом.

Медведь вдруг выпустил заднюю лапу Содани и меховым клубком прокатился по мостовой. На ноги вскочил покрытый кровью и копотью мальчишка. Повис на руках у седоусого старика.

– Дяденька Богдапки! Помогите… – прохрипел Хадамаха. – Держите… этого…

Если Богдапки сейчас начнет расспрашивать, кого и зачем держать, им всем конец! Но старый игрок лишь мягко отпихнул мальчишку, вытянул здоровенные ручищи… Хадамаха нервно прикусил губу – старику не поймать юркую тварь, еще недавно бывшую самым скоростным игроком!

Но, похоже, лучшие дни Богдапки еще не прошли. Широкие, как гранитные плиты, ладони хлопнули – и брыкающаяся тварь мгновенно оказалась зажатой между ними. Вывернутые конечности отчаянно дергались во все стороны, из распахнутой пасти вырвался сноп Алого огня, окатывая Богдапки с ног до головы. Схлынул… Точно как когда-то на медной площадке под потоком валящегося с неба Рыжего огня, от Кремень-старика только пар пошел. Подскочивший Хакмар обеими руками вцепился в безобразную голову твари и с треском развернул ее к себе.

– Смотри на меня! Смотри! – и его глаза перехватили пылающий алым взгляд. И без того выпученные буркалы твари вылупились еще больше… и две толстые струи Рыжего огня ударили в Хакмара. Вдалеке слышались испуганные крики, но все глушил рокот и треск Пламени. Бушующий Огонь охватил Хакмара, захлестнул Богдапки, и все они скрылись за неистово сверкающей Огненно-рыжей завесой.

Тихо, без единого звука, Пламя вдруг опало. Хакмар стоял, пошатываясь, и вокруг него, постепенно угасая, еще плясали призрачные рыже-золотистые ленты Огня. А между ручищами Богдапки свисал совершенно голый бесчувственный человек.

– Так ведь это же… Содани! – изумленно взирая в запрокинутое заострившееся лицо, охнул старый игрок… и вдруг повел вокруг недобрым взглядом: – Это кто ж такое сделал с ним, а?

Под этим взглядом Хадамаха невольно отступил назад, поближе к стоящим плечом к плечу Донгару и Аякчан. Медленно, но как-то неумолимо вокруг них начинала собираться толпа – и взгляды у всех были такие же вопросительно-недобрые, как у Кремень-старика.

– Меня тоже это весьма интересует, – отчеканил холодный голос, и толпа раздалась перед высоким воином.

– Господин Советник… – пробормотал Хадамаха, хватая едва живого Хакмара за плечи и на всякий случай оттаскивая его от Богдапки. – Господин Советник, я все могу объяснить… Это все…

– Это все он! Авахи, злой авахи! – раздался дикий вопль, и из толпы выскочил маленький щуплый человечек с копьем наперевес. И ринулся прямо к Хадамахе.

Мальчишка увидел раззявленный в крике рот и перекошенное ненавистью лицо Пыу – и сверкающий стальной наконечник. Хадамаха даже отскочить бы успел, но… на руке у него висел обессиленный Хакмар, ноги у самого подгибались от слабости, изодранная когтями Амбы грудь невыносимо болела… Мальчишка замешкался всего на мгновение. На один короткий удар сердца.

Второй раз сердце уже не ударило. Оно испуганно замерло, и что-то сперва холодное, как лед, а потом пылающее, как Огненный шар, вошло в него… Средний мир с грохотом перевернулся, и Хадамаха полетел наземь. Перед ним распахнулось огромное темное небо с сочувственно подмигивающими звездами, а потом все заслонила необыкновенно серьезная и напряженная физиономия Донгара.

– Не бойся, ты не умрешь! – сказал черный шаман, и голос его звучал в ушах у Хадамахи грохотом тысячи бубнов. – Я тебя вытащу.

И все заволокла тьма. Хадамаха чувствовал, что летит, и только из невозможного далека еще слышал испуганно-яростные крики:

– Он камлает! Камлает в Ночи! Это черный шаман, люди! Он во всем виноват! Бейте его! Бейте!

Свиток 25, где Хадамаха возвращается с того света, но снова оказывается на краю гибели

Хадамаха недоуменно огляделся. Он никак не мог понять где он, а главное – что с ним. Он привык и к вытянутому человеческому телу, и к приземистому медвежьему, но сейчас чувствовал себя совсем маленьким и легким. И глядел на мир не снизу вверх, как медведь, и не прямо, как человек, а сверху, с большой высоты.

– Суок! Суок! – резким криком вырвалось из его тоненького хрупкого горлышка, он почувствовал, как возле плеч что-то шевелится, завертел головой и понял, что это крылья. Он летел! Он был птицей!

С высоты он увидел Великую реку, неспешно катящую воды среди серо-туманных берегов, кувыркнулся, опускаясь пониже, и полетел над черной непрозрачной гладью. Воздух над Великой рекой был тихим и неподвижным, словно спящим. Без всякого страха Хадамаха понял, что летит вниз по течению и впереди, приближаясь с каждым взмахом крыльев, разгорается уже знакомое алое свечение. А прямо на воде Реки кто-то стоял. Хадамаха круто свернул.

– Суок! – птица упала на плечо девчонке с медно-золотистыми косами.

– Хадамаха, ты, что ли? – растерянно пробормотала девочка и, сняв птицу с плеча, поднесла близко-близко к лицу, к то темно-зеленым, то непрозрачно-черным, то вдруг серым, как озеро туманным Утром, глазам.

– Я, – чирикнул Хадамаха, наконец отрываясь от созерцания этих переменчивых глаз. – Я превратился в птицу!

– Да не превратился ты в птицу! – воскликнула Калтащ, досадливо мотнув косами. – Это суок, твоя душа-птичка вылетела из тела! Ты… Ты умираешь… – и голос ее дрогнул. – Где этот проклятый мальчишка-шаман? Что он там, в Среднем мире, себе думает?

Хадамаха затих в руках у девчонки. Известие было неприятным. А с другой стороны, не больно совсем. И тепло от рук девчонки такое нежное, ласковое – День бы так сидел, ворковал:

– Суок! Суок! Я попаду в Нижний мир? – Ну, в конце концов, все там будем, а он в прошлый раз у Огненного озера даже осмотреться успел. – А ты меня навещать станешь? – Хадамаха- птичка умильно склонил головку к плечу.

– Может, и попадешь, – беспокойно оглядываясь по сторонам, будто что-то искала, пробормотала Калтащ. Хадамаху она, кажется, не особо и слушала. – А может, на подлете попадешься авахи Олеше из другого мира и превратит он тебя в куклу наследника Тутти! А что это такое, даже я толком не знаю! Но звучит – отвратительно! Эрлик, ну где же Донгар?

– А правда… – Хадамаха переступил лапками по нежной девичьей ладошке. – Правда, что ты с Эрликом того… гуляла?

– Правда, правда… – рассеянно бросила Калтащ.

– А с Уралом?

– И с Уралом… Ну наконец-то! – вскричала она и, шлепая по воде, бросилась к зыбкому, едва заметному прямоугольнику, вдруг прорезавшемуся среди серости тумана.

Туман внутри прямоугольника расплылся, и оттуда высунулась физиономия Донгара.

– А кто тебе больше нравится – Эрлик, Урал, ну, или… – Хадамаха снова замялся, затоптался…

Девчонка аж остановилась, подозрительно глядя на птичку.

– Или – кто? – настороженным голосом спросила она.

– Ну… я… – выдавил Хадамаха и от смущения немедленно спрятал голову под крылом.

– А с чего ты взял, что ты мне вообще… – тем игривым тоном, каким говорят девчонки на медвежьем празднике, начала Калтащ.

Выглядывающий из двери в другой мир Донгар шумно откашлялся.