наглости я бы даже близкому другу не простил, не то, что этому сопливому «муртузею».
— Давай, давай, Анатолий, покажи ему, на что способны настоящие мужики — шуравийские мушаверы, — подзадорил меня командующий.
Отступать было некуда. Поскольку соответствующего стола для амреслинга не было, решили бороться на руках лежа прямо на полу. По началу мне казалось, что запросто «поломаю» эту «сикильдявку», и с ходу начал давить на его руку. Однако не тут-то было. Худой, худой, но однако жилистым он оказался, и мне изрядно пришлось попыхтеть, прежде чем его рука тыльной стороной коснулась ковра. Соперник от злости вскочил с ковра, и попытался накинуться на меня с кулаками, но сидящий рядом с ним отец так припечатал ему кулаком в челлюсть, что он ещё несколько минут не мог очухаться от этого удара. Проскулив что-то нечленораздельное, он удалился из комнаты, и больше уже в ней не появлялся.
Вот придурок, вот козел! Ну, надо же быть такому. Ведь выпил-то совсем ничего, а базару на всю «ивановскую». Всем настроение испортил, ишак. И откуда такие баламуты берутся?
Лично у меня сразу пропала охота дальнейшего пребывания в теплой компании малоизвестных мне людей. Даже как-то обидно стало за Мир Акая. Хотелось поскорее вырваться на свежий воздух, подальше от водочного перегара и этих специфичных запахов афганских блюд, которые на голодный желудок показались такими привлекательными, и стали такими муторными, после того как «деликатесы» перемешались в животе с теплой водкой и шипучей «Колой».
И вот, в тот самый момент, когда я уже собирался встать, и, извинившись перед присутствующими выйти якобы «до ветра», в проеме двери появилась фигура нового «персонажа», облаченного в национальную одежду и с чалмой на голове.
Сердце у меня ёкнуло. Улыбаясь белозубым ртом, на меня смотрел… Абдулла.
Вот уж действительно всем сюрпризам сюрприз! Ну, Мир Акай, ну конспиратор, ёлки-моталки! Ведь знал же, что Абдулла находится в Кабуле, и молчал до последнего момента — партизан эдакий. Я не сдержал своих эмоций и, вскочив с насиженного места, рванул навстречу своему «креснику». Обнимались так, словно и не было у нас последней встречи двухнедельной давности.
Я внимательно смотрел Абдулле в глаза, пытаясь угадать причину его, столь неожиданного визита в Кабул. И вообще, как он смог попасть в столицу? Ведь не самолетом же он сюда прилетел? Если ему пришлось добираться на перекладных бурубухайках, то, как он мог проехать не замеченным мимо блокпостов, застав, засад и прочей дребедени, которой по дороге из Кандагара до Кабула было больше чем предостаточно. Ведь не только шурави, афганские военнослужащие и царандой бдели за всеми перемещениями по этой дороге, но и «духи» тоже. И что такого срочного заставило его ехать в такую даль? Неужели только ради того, чтобы на прощанье встретиться со мной? Однозначно, тут было что-то не так.
Выработанная годами оперская привычка не спешить с преждевременными выводами, и не делать излишних телодвижений в среде малознакомых людей, машинально сработала и на этот раз. Мутузя в своих объятиях Абдуллу, я ни разу и не назвал его по имени, и не дал возможности гостям понять, откуда мы знакомы друг с другом. И правильно сделал, поскольку уже в следующий момент Мир Акай сам представил Абдуллу присутствующим гостям. Правда, он немного исказил его настоящее имя, да и должность ему придумал не хилую. Абдулла теперь был вовсе не Абдуллой, а Хабибуллой — дукандором из Кандагара, с которым у царандоя имеется договор на поставку овощей и фруктов. Но по всему было видно, что захмелевшим гостям было совершенно наплевать и на Абдуллу, и на его бизнес. За все то время пока он находился в комнате, они ни разу не поинтересовались, как у него идут коммерческие дела. А о чем, собственно говоря, расспрашивать то, если в Кабуле, да и Кандагаре тоже, почти каждый пятый житель — дукандор. Страна такая, — практически никто ничего не производит, но многие хоть чем-то да торгуют.
Я нутром почуял, что Аблулла порывается сказать мне что-то очень важное, но окружающая нас обстановка не располагала к откровенному разговору. И только спустя полчаса, нам наконец-то удалось это сделать. Выйдя во двор, мы продолжили свой диалог, содержание которого не было рассчитано на чужие уши.
То, что я услышал от него, повергло меня в шок и уныние. Абдулла достал откуда-то из-под одежды многократно свернутый лист бумаги. То была не совсем удачная ксерокопия фотографии, под которой размещался небольшой текст, выведенный арабским шрифтом. Глянув на фотографию, я обомлел. На ней красовалась моя собственная физиономия. На снимке, сделанном безвестным фотографом, я был изображен стоящим недалеко от ворот царандоя. Рядом со мной стоял еще один человек в царандоевской форме, но кто именно это был, разглядеть было не возможно, поскольку часть снимка была срезана, и от неизвестного в форме осталось только часть правого бока и правая рука. Я даже представить не мог, когда, при каких обстоятельствах, и самое главное — кем, мог быть сделан этот снимок. Время стерло из памяти это мимолетное мгновение жизни. Судя по композиции снимка, он однозначно делался незаметно для самих фотографируемых, что лишний раз доказывало, что моей персоной в Кандагаре кто-то очень усиленно интересовался.
— А что тут написано? — спросил я у Абдуллы, ткнув пальцем в текст.
Абдулла усмехнулся, и, взяв из моих рук бумагу, зачитал приказ Исламского комитета уезда Даман, который гласил, что изображенный на снимке мушавер царандоя, разыскивается муджахетдинами как опасный враг афганского народа, подлежащий публичному уничтожению. Тому, кто захватит меня живьем, обещалось крупное денежное вознаграждение в сумме полмиллиона афгани. Вдвое меньшую сумму обещали выплатить тому, кто мог предъявить ИК мою голову. У меня засвербело под ложечкой, и весь хмель мгновенно улетучился из головы. Той самой головы, за которую были обещаны такие деньжищи. Не знаю почему, но в тот момент, в потаенных уголках моего сознания, мелькнула нехорошая мыслишка, о том, что Мир Акай специально завез меня в эти глинобитные закоулки, с тем чтобы тепленьким сдать душманским головорезам, представителем которых по настоящее время является сам Абдулла. Мельком глянув на Абдуллу, я тут же отбросил эту крамольную мысль. И Мир Акай, и Абдулла имели кучу возможностей, провернуть такое со мной еще в Кандагаре. Но, ведь не произошло же ничего подобного там со мной, а стало быть, людям, которым я доверился однажды, нужно было верить до конца. И хоть я немного успокоился, и моё лицо не выдавало признаков волнения, в душе все равно было скверно.
— Ну, чего, уже ознакомился с собственным смертным приговором? — рассмеявшись сказал подошедший Мир Акай. — Ты знаешь, когда вчера вечером мне позвонил Абдулла, и рассказал обо всем, я сначала даже не поверил ему. А потом понял, что это тебя за «Палестинца» приговорили. Да-а, кто-то очень плотно работает в Кандагаре на бандитов.
— Причем, на самом высоком уровне, — поддакнул я, и поведал Мир Акаю о том, как Алим похвастался на Военном Совете о проведенной против Гафур Джана операции, и о моей персональной причастности к ней.
— Значит, предателя надо искать среди членов Совета, — констатировал он, но, тут же, о чем-то подумав, добавил: — Хотя, вполне возможно, что вражеский лазутчик узнал об этом от одного из болтунов, коих в Военном Совете больше чем предостаточно. Никому доверять нельзя. Да, дорогой, вовремя ты из Кандагара уехал.
И только после этих слов командующего, до меня наконец-то дошло, что своим спасением я фактически был обязан не кому-нибудь, а своему отцу, чья скоротечная болезнь и преждевременная смерть явилась причиной моего спасения от неминуемой гибели.
Вот же ведь, как все непросто закрутилось в диалектическую спираль бытия.
А тот жаркий, майский день стал для меня самым последним в общении с Абдуллой и Мир Акаем. Больше мне с ними так и не довелось свидеться. Впрочем, как и со всеми остальными афганцами, с которыми бок о бок прожил почти два года. Осталась всего лишь одна память о них.
Глава 36. Прощай, Афган!
После «Джумы» была суббота — обычный рабочий день для всех сотрудников Представительства. Именно на этот день его руководство запланировало официальные проводы советников, срок командировки у которых истекал в ближайший понедельник. Я был в числе таких счастливчиков. К десяти часам утра,
