последнее место. Если мне не изменяла память, Суразоволь в ту пору был членом ЦК НДПА. Откуда у него такая ненависть к лидерам этой партии?
Я хотел уж, было спросить о чем-то генерала, но мой взгляд вдруг остановился на профиле его лица, тускло освещенного «летучей мышью».
Вспомнил!
Так вот почему я мучился весь день, вспоминая о том, где я раньше видел это волевое лицо.
Абдула! Ну, конечно же, Абдула! Тот самый главарь банды из фильма «Белое солнце пустыни». Точнее сказать — артист, который играл в фильме этого киношного головореза. Сходство Суразоволя с этим человеком было поразительным. Такой же крючковатый нос, такой же тяжелый подбородок. М-мда, однако.
«Рафик генерал», вы не только внешне похожи на главаря банды, но и ход ваших мыслей, озвученных только что в землянке, не далек от тех высказываний, что мы постоянно слышим от местных «духов». От этой мысли мне стало даже не по себе. Находиться на краю света, в чужой стране, посреди «зеленки», кишащей «духами», в компании большого МВДэшного чина, чьё высказывание в адрес официальных властей, мягко говоря, не совсем лестно, — это нонсенс.
А может быть я сам во всем виноват? В том, что, проторчав в Афгане почти полтора года, так ни в чем и не разобрался. В том, что, поучая жизни этих азиатов, сам еще ничего не смыслю в этой жизни. Так какой же тогда из меня советник? Хреновый, если до сих пор не научился отличать врагов от друзей?
Мои мозги пошли набекрень. Мысли спутались в кучу, и я не мог сосредоточиться, с тем, чтобы разложить весь этот каламбур в голове по полочкам.
Абстрагировавшись от собственных мыслей и до поры до времени отложив их в потаенные уголочки головного мозга, я стал просто внимательно слушать своих собеседников.
Слушать и, как говорится, «наматывать себе на ус».
А Суразоволь тем временем говорил об интересных вещах.
— Когда я собирался лететь в Кандагар, мне кто только не звонил по телефону. И зам министра обороны Улеми, и ваш бывший командующий Хайдар, и Нур-Мохамад-Нур из ЦК НДПА и еще много кто. У всех них одна и та же проблема: как побыстрее завершить эту операцию по выставлению постов второго пояса, и как сделать так, чтобы они не создавали помех земледельцам, которые уже через месяц начнут подготовку к полевым работам.
— Интересно, а в связи с чем, все эти высокопоставленные люди стали вдруг проявлять такую заботу о земледельцах? Тем более что здесь в «зеленке» сейчас практически одни «духи».
Суразоволь посмотрел на меня таким взглядом, словно хотел сказать, что зрит перед собой совсем несмышленого малого, только что свалившегося с Луны. Мне стало как-то не по себе от этого возмущенно- удивленного выражения лица генерала. Видимо, что-то не то слетело с моего языка.
Генерал молчал с минуту, видимо собираясь мыслями. Потом, сжав пальцы обоих рук в один мощный узел, он уперся в него своим широким подбородком.
— Вот вы, мушавер, спрашиваете, зачем таким людям, как тот же Нур-Мохамад-Нур, нужно, чтобы боевые действия в зоне расположения этих постов прекратились как можно быстрее. Я правильно понял ваш вопрос?
Я кивнул головой.
— Хорошо, — продолжил генерал. — В таком случае, известно ли вам, кому именно принадлежит земля, на которой мы сейчас находимся?
— Думаю, что формально — государству, а если реально, то выжившим землевладельцам, которые сейчас живут в Пакистане и в странах Запада.
Суразоволь рассмеялся.
— И это говорит мне советник царандоя. Ваше сознание находится под влиянием лживой парчамистской пропаганды. Видимо, перед тем как отправлять вас сюда, в Афганистан, ваши партийные деятели и наши мудаки из НДПА, такие как Бабрак Кармаль, вбили вам в голову эту пропагандистскую чепуху. Не верьте никому. Это всё ложь.
Да, действительно, большинство владельцев этих земельных наделов до Саура были зажиточными людьми в Афганистане. Зажиточными, но в то же самое время и уважаемыми людьми. Сам король считался с ними и делал на них большую ставку. Ведь основные экспортные операции Афганистана делались именно на сельскохозяйственных товарах. Те же аргандабские гранаты лежали на прилавках Америки и Западной Европы. А Джелалабадские мандарины, а сушеный урюк и кишмиш, — ими вообще торговали по всему миру.
— И чарзом с опием тоже, — едва ли не машинально вклинился я со своими комментариями в рассуждения генерала.
Лучше бы я не лез со своим языком и не прерывал его речь.
Суразоволь зло зыркнул в мою сторону, после чего членораздельно, словно выдавливая из себя каждое слово, произнес:
— В том, что наркотрафик в Афганистане принял такие угрожающие размеры, не последнюю роль сыграла именно эта война, захлестнувшая всю нашу страну. С этой «заразой» при короле расправлялись довольно жестоко. У землевладельцев, на чьих землях дехкане выращивали опий, отбирали всю собственность и пускали их по миру. А тех, кто непосредственно занимался выращиванием мака и конопли, наказывали жесточайшим образом. Дехкане боялись даже думать о том, как на наркотиках делать деньги. А что происходит сейчас? Все плодородные земли Афганистана загажены этой дрянью, и государственным чиновникам до этого нет совсем никакого дела. Более того, могу с полной ответственностью констатировать, что как раз наоборот, эти самые чиновники, пользуясь моментом, подталкивают людей на то, чтобы они бросали выращивание овощей и фруктов и полностью переходили на выращивание опийного мака.
Что-то я не совсем понял генерала. Как это так может быть, чтобы госвласть была в этом заинтересована? Что-то не то говорит сейчас Суразоволь. Ведь тот же царандой, как силовой орган этой самой государственной власти, как раз и призван бороться с наркотрафиком.
Помня о том, как генерал отреагировал на мою предыдущую реплику, на всякий случай не стал вступать с ним в полемику. А он тем временем продолжал:
— Самой большой ошибкой, какую допустила НДПА, была национализация земли. Земля фактически осталась без хозяина. Не стало людей, которые были бы ответственны перед Аллахом за её разумное использование. Убив этих людей, государство не дало ничего взамен. А дехканином нужно руководить постоянно. Он должен точно знать, чем в новом году нужно засеивать земли. Мало вырастить урожай, его еще нужно сберечь и, продав на рынке, заработать потом деньги. А когда вся страна превратилась в один пылающий костер, когда разорвалась связь не только между провинциями, но и самих провинций с Кабулом, когда торговля стала вестись в основном в масштабах одной, конкретно взятой провинции и даже улусвали, труд дехканина стал грошовым. Ваш Советский Союз тоже прошел через эту стадию, и хотя у вас несколько десятилетий уже нет никаких войн, отношение к труду крестьян точно такое же. В свое время я изучал вашу историю и знаю, сколько вы наделали ошибок в своей собственной стране. А теперь эти самые ошибки вы экспортируете нам. У вас, в Советском Союзе, после революции семнадцатого года почти никогда не было рыночных отношений. Наше же сельское хозяйство уже давно стояло на рельсах рыночной экономики. Пусть эта рыночная экономика не такая, как в развитых западных странах, пусть это будет её «афганским вариантом». Но, тем не менее, всё это было. И вот, в одночасье, своими собственными руками мы всё это порушили. А там, где нам это плохо удавалось, на помощь пришли вы — шурави.
Тут я был в корне не согласен с генералом. Если следовать его логике, то во всех бедах, связанных с развалом сельской экономики Афганистана, он винил ту самую госвласть, которой верой и правдой служит сам, а также введенные в Афганистан советские войска. Таких намеков я не мог стерпеть.
— Извините, рафик генерал. Так вы, как я сейчас понял, на полном серьёзе считаете, что СССР и его вооруженные силы способствовали развалу сельского хозяйства в Афганистане, и своими действиями подтолкнули крестьян на то, чтобы они вместо выращивания сельскохозяйственной продукции стали в массовом порядке производить «дурь»? Я не могу с вами полностью согласиться, и даже могу поспорить, что это совсем не так.
Но, по всей видимости, у генерала не было никакого желания спорить со мной. Совершенно не
