перестала быть той бездумной, легкомысленной женщиной, которая раньше всё время уговаривала тебя танцевать и веселиться в этих гнёздах разврата?
Рок вцепился в стол, как будто он был его единственной опорой в жизни.
— Да, — пробормотал он. — Я… я подумал, ты заболела.
— Заболела? Я выздоровела, Рокметеллер! Окончательно выздоровела. И ты тоже должен спастись, пока не поздно. Ты лишь пригубил чашу зла, но не испил её до конца. Я понимаю, скачала тебе придётся очень трудно, но ты должен бороться с искушениями и закалить своё сердце, чтобы справиться с тягой к порочному великолепию этого ужасного города. Ты сделаешь это ради меня, Рокметеллер? Поедешь завтра же за город и начнёшь бороться с самим собой? Шаг за шагом, руководствуясь святостью, завещанной нам…
Я до сих пор уверен, что именно слово «завещанной» сыграло роль трубного гласа и привело Рока в чувство. Должно быть, оно напомнило ему о том, что чудо свершилось и тётушка по-прежнему собирается завещать ему всё своё состояние. По крайней мере, услышав это слово, он выпрямился, отпустил стол и уставился на тётушку горящим взглядом.
— Ты хочешь, чтоб я уехал за город, тётя Изабель?
— Да.
— Чтоб я жил за городом?
— Да, Рокметеллер.
— Чтоб я жил за городом всё время? Никогда не приезжал в Нью-Йорк?
— Да, Рокметеллер. Я так хочу. Это единственный путь к спасению. Только в глуши сможешь ты избежать соблазнов. Ты ведь выполнишь мою просьбу, Рокметеллер? Уедешь отсюда… ради меня?
Рок снова уцепился за стол, словно черпал из него неведомые силы.
— Уеду! — сказал он.
— Дживз! — сказал я. Дело происходило на следующий день, и я сидел в своем старом уютном кресле, положив ноги на свой старый уютный стол. Я только что проводил старину Рока, который, в свою очередь, часом раньше распрощался с тётушкой, отбывшей на место жительства, где её наверняка считали проклятьем Иллинойса. Наконец-то мы с Дживзом остались одни. — Дживз! Ничего нет лучше дома, что?
— Совершенно справедливо, сэр.
— Дома и стены помогают, и всё такое прочее, а?
— Несомненно, сэр.
Я закурил сигарету.
— Дживз.
— Сэр?
— Знаешь, какое-то время мне казалось, что ты дал маху.
— Вот как, сэр?
— Как ты додумался отвести мисс Рокметеллер на лекцию Джимми Мунди? Гениально!
— Благодарю вас, сэр. Эта мысль пришла мне в голову внезапно, когда однажды утром я размышлял о своей тёте, сэр.
— Тёте? Той самой, которая свихнулась на кэбах?
— Да, сэр. Я вспомнил, что перед очередным её приступом помешательства мы всегда посылали за приходским священником. Нам было известно, что разговоры на возвышенные темы заставляют её забыть о двухколесных экипажах. Я подумал, что в случае мисс Рокметеллер следует применить такое же лечение.
Я был поражен изобретательностью этого малого.
— Ты — голова, Дживз! — сказал я. — Могучий ум! Послушай, как тебе удалось стать таким умным? Должно быть, ты каждый день ешь рыбу или ещё чего-нибудь. Ты ведь ешь много рыбы, Дживз?
— Нет, сэр.
— Ну, значит, это дар свыше. Так я и думал. Если у тебя есть мозги, то слава богу, а если нет, нечего и беспокоиться.
— Совершенно справедливо, сэр, — сказал Дживз. — Если позволите, сэр, на вашем месте я снял бы этот галстук. Зелёный цвет придает вашему лицу болезненный вид. Я настоятельно рекомендую вам надеть голубой в красную сетку, сэр.
— Хорошо, Дживз, — покорно сказал я. — Тебе виднее.
ГЛАВА 6. Забавный случай со стариной Биффи
— Дживз, — сказал я, выбираясь из старой доброй ванны, — побудь со мною.
— Да, сэр.
Я радостно улыбнулся славному малому, не скрывая от него своего ликования. Дело в том, что я приехал в Париж отдохнуть недельку-другую, а в Париже я почему-то всегда полон espieglerie и joie de vivre.
— Приготовь мне одеяния, достойные богемного пира, — сказал я. — Знакомый художник, который живёт по ту сторону реки, пригласил меня на ленч.
— Слушаюсь, сэр.
— И если кто-нибудь позвонит, Дживз, скажи, что я убежал и раньше вечера не вернусь.
— Да, сэр. Пока вы принимали ванну, вам звонил мистер Биффен.
— Мистер Биффен? Разрази меня гром!
Просто поразительно, как всегда натыкаешься на приятелей в иностранных городах, я имею в виду, сталкиваешься нос к носу с парнями, которых ты сто лет не видел и уж здесь-то точно не собирался с ними встретиться. Когда-то мы с Биффи были не разлей вода, завтракали и обедали вместе почти каждый день, но примерно полтора года назад у него умерла бабушка, которая оставила ему в наследство загородный дом, и он переехал в деревню; теперь он носил гетры, тыкал коров под рёбра, короче, вёл жизнь сквайра и землевладельца, и мы с ним почти не виделись.
— Старина Биффи в Париже? Что он здесь делает?
— Не могу знать, сэр, — ответил Дживз, как мне показалось, довольно холодно, словно он недолюбливал Биффи. Странно. Насколько я помнил, они всегда ладили.
— Где он остановился?
— В отеле «Авенида», на Rue de Colisee, сэр. Он сообщил, что отправляется погулять и зайдёт к вам сегодня днём.
— Если я ещё не вернусь, пусть подождёт. А сейчас, Дживз, mes gants, mon chapeau, et le whangee de monsier. Пока-пока.
День стоял такой потрясающий, что я попросил шофёра такси остановиться у Сорбонны. Времени у меня было навалом, и я решил пройтись пешком. Но не успел я сделать и трёх с половиной шагов, как столкнулся лицом к лицу со стариной Биффи, стоявшим на тротуаре. Ещё полшага, и я сбил бы его с ног.
— Биффи! — вскричал я. — Ну и ну!
Он уставился на меня, растерянно моргая, — должно быть, совсем как одна из его хертфортширских коров, которую неожиданно ткнули под рёбра, когда она завтракала.
— Берти! — воскликнул он дрожащим от счастья голосом. — Слава богу! — Он вцепился в мою руку. — Не оставляй меня, Берти. Я потерялся.
— В каком это смысле потерялся?
— Я вышел погулять, и через милю-другую вдруг понял, что не представляю себе, где нахожусь. Я уже около часа брожу кругами.
— Почему ты не спросил дороги?
— Я ни слова не знаю по-французски.
— В таком случае, почему ты не взял такси?
— Понимаешь, я неожиданно обнаружил, что забыл все свои деньги в номере.
— Ты мог бы расплатиться с шофёром в отеле.
— Да, но я забыл его название.
Вот теперь вы знакомы с Чарлзом Эдвардом Биффеном, самым рассеянным и бестолковым бедолагой из всех, кто когда-либо носил брюки. Видит бог — и моя тётя Агата подтвердит, — меня нельзя назвать гением, но по сравнению с Биффи я — великий мыслитель современности.
— Я не пожалел бы шиллинга, — тоскливо сказал Биффи, — чтобы узнать название этого отеля.
— Считай, ты должен мне шиллинг. Отель «Авенида», Rue de Colisee.
— Берти! Это чудо! Как, разрази меня гром, ты догадался?
— Ты сообщил свой адрес Дживзу, когда звонил сегодня утром.
— Верно. Я совсем забыл.
— Ладно, пойдём пропустим по рюмочке, а потом я посажу тебя в такси. Я приглашён на ленч, но у меня куча свободного времени.
Мы зашли в одно из одиннадцати кафе, расположенных на небольшой улочке, и я заказал горячительные напитки.
— Что ты делаешь в Париже? — спросил я.
— Берти, старина, я приехал сюда, чтобы попытаться всё забыть.
— По-моему, тебе это удалось.
— Ты не понимаешь. Дело в том, Берти, что сердце моё разбито. Сейчас я всё тебе расскажу.
— Эй! Подожди! — запротестовал я, но его уже понесло.
— В прошлом году, — сказал Биффи, — я решил поездить по Канаде и половить лосося.
Я заказал ещё один коктейль. Я не могу слушать рыболовные истории без стимулирующих напитков.
— На пароходе, идущем в Нью-Йорк, я встретил девушку. — Он издал горлом звук, совсем как бульдог, который пытается как можно скорее сожрать полкотлеты, пока у него не отняли второй половины. — Берти, старина, я не в силах её описать. Просто не в силах.
Хоть тут мне повезло.
— Такой красавицы я ещё не видел! Мы каждый день прогуливались по верхней палубе после обеда. По профессии она была кем-то вроде актрисы.
— Что значит кем-то вроде актрисы?
— Понимаешь, она позировала художникам, работала манекенщицей, ну и всё такое. Затем она скопила немного денег и отправилась в Нью-Йорк, чтобы подыскать там работу. Она мне всё про себя рассказала. Её отец был хозяином бакалейной лавки в Клэпхеме. А может, в Чизлвуде. По крайней мере это была либо бакалейная лавка, либо сапожная мастерская.
— Легко спутать.
— Я пытаюсь тебе объяснить, — недовольно сказал Биффи, — что она принадлежала к добропорядочному среднему классу общества. Такой женой каждый мог бы гордиться.
— Ну и кто ей гордился?
— Никто. В том-то всё и дело. Я хотел, чтобы она вышла за меня замуж, и я её потерял.
— Ты хочешь сказать, вы поссорились?
— Нет, я не хочу сказать, что мы поссорились. Я хочу сказать, что потерял её в буквальном смысле слова. В последний раз мы виделись в таможне за грудой наваленных чемоданов. Я попросил её стать моей женой, она согласилась, и всё было просто замечательно, но вдруг какой-то наглый придурок в фуражке пристал ко мне с разговорами о каких-то сигаретах, которые я забыл занести в таможенную декларацию. Мы и так здорово задержались, тем более что пароход прибыл в половине одиннадцатого, поэтому я отправил Мэйбл в гостиницу и обещал зайти за ней на следующее утро, чтобы вместе позавтракать. С тех пор я её не видел.
— Ты хочешь сказать, в гостинице её не
