срисованными, стояли кругом в живописных позах; кто уселся на полу, кто, изогнувшись, облокотился на притолоку. Сидящие за столом немцы, верные себе везде, по временам острили: «Lassen sie sich, Hr. Müller, auch zeichnen,» скажет один из них и сам же засмеется: — «sie sind ja auch ein echter Singa purianer,» добавят они в пояснение…. Жонглер, вероятно, не совсем понимая, зачем его прервали, глядел исподлобья каким-то потерянным, как будто его окатили холодною водой. Голый индус, стоявший против меня, мальчик лет двенадцати. с длинными волосами на затылке, с приятным выражением веселенького личика, казалось, был тоже очень удивлен, и с нетерпением ожидал, будет ли жонглер показывать свои штуки?
Индусы (Жонглеры)
Но я кончил эскиз и, как индейский маг, одним наклонением головы, снял со всех очарование. Точно спущенный с цепи, жонглер встрепенулся, стал кривляться, бормотать и юродствовать и показал действительно удивительные штуки. На каждую из них был свой припев; не было ни одного движения не в такт; при некоторых акробатических эволюциях он приходил в исступление: глаза бегали, сверкали каким- то зловещим блеском; движения его тела, с лихорадочною судорожностью, следили за летавшими по воздуху медными шарами, которые выделывали в своем полете разные узоры; члены тряслись; звуки носовые и гортанные вылетали из спертой груди. И вдруг эти пифические движения сменились тихими, медленными; мелодические звуки едва слышались; голова его медленно вытягивалась вперед; взгляд, как будто украдкой, тихо следил за ровным узором шаров, перелетавших из правой руки, через плечо, голову и ноги, в левую; песня становилась все тише и тише, и вдруг, как будто кто укусил его, шары блестящим каскадом посыпались с громом и звоном, и каждый мускул и нерв жонглера трясением и подергиванием отвечали этой дикой эволюции. Помощник не принимал в играх никакого участия: однако разделял, с юношеским увлечением, исступление старшего. He стану описывать их фокусов; они изумительны, особенно если подумаешь, что у этих фокусников нет ни механических столов, ни раздвижных полов; он, голый, сидит перед вами, и вся его магия помещается в грязном мешке. Но не могу умолчать о последней штуке, замечательной в физиологическом отношении: жонглер проводит через пище-приемное горло, до самого желудка, железный тупой нож, в две с половиною четверти длины. Во время этой операции едва заметно антиперистальтическое (извините за медицинское выражение) движение: оно побеждено силою навыка и привычки.
Когда жонглеры ушли, уже новая фигура стояла передо мною. Точно наш дьячок Осип Никифорович! Длинный, худой, с длинным носом, с реденькою бородкой; волосы были зачесаны назад и кучкообразною косой пришпилены на затылке; спереди они были прикреплены полукруглым гребнем; на этой фигуре была черная куртка и длинная, до пят, юбка; то был уроженец Цейлона.
За ним следовал малаец, настоящий сингапурский малаец. Грязно-желтое, одутловатое лицо, с маслянистым глянцем на щеках, черные глазенки, заплывшие жиром, куртка, шертинговая рубашка с запонками и манишкою, у пояса платок, будто фартук, — какая разница с малайцами Доброй Надежды! Здесь они какое-то скорбутное, грязное, чернорабочее племя. Рот их оттянут вперед постоянно находящейся на деснах жвачкою бетеля, которая коричневою мочкой часто торчит изо рта между зуб. Бетель — род перца; его сильно пряный лист с острым вкусом очень сходен с листом черного перца; на лист бетеля кладут кусок чунама (самая лучшая известь), величиною с боб, часть ореха с арековой пальмы, потом немного табаку и имбиря, и все это завертывают в другой лист бетеля. Эту смесь жуют несколько часов сряду, так что сильно-текущая слюна получает красный цвет, a зубы — черный, Рак в щеке — самая обыкновенная болезнь между жующими эту отвратительную жвачку.
Малайцы — единственное туземное племя на здешних островах; теперь они, большею частью, рыбаки.
Целое утро я как будто рассматривал этнографическую коллекцию. За малайцем шел китаец, за китайцем характеристическая личность бенгальца и мальчик из племени мангури (mangouri). Все их костюмы и лица, составляющие вместе преинтересное целое, нарочно описаны мною подробно, чтобы не возвращаться к ним больше, потому что их бесконечные видоизменения встречаете вы здесь повсюду; они-то и составляют разнохарактерную толпу сингапурского народонаселения.
Вечером были в театре. Театр индусов — вещь очень оригинальная. Мы отыскивали его очень долго, наконец остановились около крытого двора, в роде наших ямских дворов; под навесами стояло много карет. Пройдя двор и заплатив деньги у небольшой калитки, очутились мы на обширном дворе, в конце которого устроена балаганная сцена. Несколько больших факелов освещали своим трепещущим огнем актеров и зрителей; около балагана было несколько пальм; на земле сидели зрители, большею частью, индусы, малайцы, китайцы, человек пятьсот, в самых разнообразных позах. Эта ночная картина, с эффектным освещением факелов, была очень живописна. На сцене ходил какой-то старик в золотом кафтане и с седою бородой. Он пел, и ему вторили два суфлера, ходившие с книгами сзади его и принимавшие в пьесе большее участие, нежели актеры. За суфлерами следовали музыканты: один с небольшим барабаном, другой с тарелками. Старик скоро удалился; задняя кисейная занавесь раздвинулась, и оттуда вышли две плясуньи, тоже в золотых платьях, с громадными ожерельями на шее. Лица их были под масками. Суфлеры и другие находившиеся на сцене лица пели под такт их кривляний; впереди два голые мальчика следовали за представлявшими актерами и освещали их с двух сторон. Плясуньи сначала принимали различные позы, танцуя медленно, тихо; но после, постепенно оживляясь, доходили до исступленных движений баядерок.
Вслед за плясуньями началась самая пьеса. Мы видели только часть её. Дело было вот в чем: Жила была какая-то царица, конечно в Индии, такая красавица, что побеждала все сердца. Это бы еще не беда, но то было нехорошо, что она отбирала у одуревшего от любви царевича имения и все богатства, и после, не говоря худого елова, отсекала голову своему вздыхателю. Но и для этой индусской Тамары пробил роковой час: она сама влюбилась в одного царя, вдобавок женатого и имевшего сына. Царь не соглашается любить ее, помня пример прежних её возлюбленных. Вся пьеса состоит в переговорах благоразумного царя с влюбленною царицей. Царь в огромной короне и в костюме раджи, с золотыми крыльями на плечах, с каменьями и ожерельем на шее, с золотою птицей в руках; царица почти в таком же костюме, только в руках, вместо птицы, держит обнаженную саблю. Иры обоих по два человека свиты. Они поют на один мотив длинные тирады, разбитым голосом; суфлеры оживляются, приходят в восторг; но актеры неподвижны, как статуи: ни одного движения рукою или головою. На лицах маски, a из-под блестящего костюма торчат черные ноги. Для глаз было много блеска и пестроты, но ничего для воображения. ÏÏ на публику действие драмы было слабо; никто не слушал; все громко разговаривали. «Эхо скучная пьеса, — говорил мне индус, рассказывавший содержание пьесы, — a вот досмотрели бы вы когда играют комедию, так умереть можно со смеха.» He знаю, комедии я не видал, a драма-опера не произвела на меня особенного впечатления, как ни кричал главный певец.
Но все-таки мы были очень довольны театром, где зрители занимали нас больше актеров. Вам, конечно, случалось видеть на картинках Эффектные ночные сцены какой-нибудь индийской церемонии, где при свете факелов мелькают сотни обнаженных фигур. Зрители театра, сидящие, полулежащие и совсем лежащие, кто в белом костюме, кто совсем без костюма, представили мне эту давно знакомую картину в натуре. Я все время бродил между ними и пробирался вдоль стенок, около которых прятались в тени несколько женских фигур. В стороне была раскинута палатка с прохладительными напитками и фруктами, и мы купили целую связку мангустанов. Никакой плод не может сравниться с свежим, хорошим мангустаном; вы разламываете толстую кожу, и белое ароматическое мясо просит чуть не поцелуя — с только в нем нежности и красоты! He даром мангустан называется царем плодов; это один из плодов, за которым ухаживают в Сингапуре; он растет на дереве, очень похожем на апельсинное; все другие плоды вызревают круглый год, a мангустанов не бывает в продолжение двух месяцев. В Сингапуре, как я уже говорил, царство плодов: ананасы дешевле картофеля, — ими откармливают свиней. Есть еще дурион, большой зеленый плод, с неприятным запахом, но когда привыкнешь к этому запаху, дурион предпочитается всем другим плодам. Мату, boa outang — плод величиной в сливу, наружная кожа покрыта махровою оболочкой; ее срезают сверху и выдавливают прозрачное студенистое мясо, ароматическая сладость которого превосходна. Пампльмус, исполинский апельсин, величиною с порядочный арбуз; аромат апельсина, вкус
