бороздя его поверхность рябило и волнением, обхватывало стоявшее судно, обдавая его дождем и снегом, сотрясая натянутыми цепями, свистя Соловьем-разбойником в снастях и облаках, и летело далее… К довершению удовольствия, якоря наши легли на каменную плиту, которая встретила их так же холодно и недружелюбно, как бухта нас самих; не было ни илу, ни песку, за что бы уцепиться, и потому при малейшем порыве ветра нас дрейфовало.
Бухта Милосердия удивительно хороша, как декорация. Если бы нужно было представить самое дикое и ужасное место, «куда ворон костей не заносит», куда ни звери, ни птица, никакое другое животное не заходило, и где случайно занесенного путцпка ожидает какой-нибудь злой волшебник, то для такой декорации лучше Милосердия трудно найти место.
На другой день я ездил на берег. При устье горной речки лежало на боку разбитое судно; срубленные его мачты находились неподалеку, прибитые волною к камням; половина палубы и бушприт были снаружи; судя по всему, кораблекрушение было недавно. По близости, в пещерах и у камней, видны были следы недавнего пребывания людей: где стояла бочка, где заметны были остатки костра… Какие красноречивые комментарии к бухте! Кто были эти бедняки? Переправились ли они на шлюпках до Чилийской колонии? Многие ли из них погибли? Отправились ли остальные внутрь острова? Последнее грозило бы тоже гибелью: кроме голодной смерти нечего там найти.
Судя по погоде, в океане все еще ревел шторм, потому что, каждые полчаса, налетали к нам порывы; мы пользовались наступавшею тишиною, чтобы пристать к берегу, и едва отыскали место, где можно было выйти, не рискуя разбить шлюпку; наконец, увидели, что к камню в большом количестве прибило морской травы, за которую можно было уцепиться крюком; упругая масса её легла между шлюпкою и камнем: мы выскочили на все, ползком взобрались на берег и, пройдя шагов десять, решили, что дальше идти не зачем, потому что, кроме мха и камней, ничего не увидим. И отсюда можно было наблюдать за процессом оживления острова: во камням виднелись местами сначала серые и зеленые пятна, далее органические зачатки приобретали более определенную форму листьев мха; потом между камнями поднимались низенькие деревца с крепкою листвой, которая, в свою очередь, покрывалась мхом, до того густым и твердым, что на него можно было становиться, и зеленая упругая масса только колебалась под ногами; местами можно было даже проникнуть под этот покров мха; там было сыро, темно и холодно. По выходе оттуда, даже камни, пригретые недавним солнцем, казались не такими дикими.
На третью ночь нашей стоянки, порывы были очень сильны, и нас так дрейфовало, что стало нужно развести пары. К утру (1-го марта) мы снялись и, с попутным ветром и попутным течением, вошли в самое узкое место пролива. Оба берега представляли ряд однообразных, невысоких холмов, местами покрытых снегом. Волнения не было; порывы были не сильные и попутные. Только теперь мы ощутили приятность плавания этим проливом и поняли, почему его предпочитают огибанию мыса Горн. Там встреча двух океанов, постоянные свежие ветры и неправильное волнение часто бывают гибельны для судов. Имея пары, нет никакого расчета огибать мыс Горн. Мы были первые, проходившие на русских военных судах Магелланов пролив.
Пройдя первое узкое место Лонг-рич, к вечеру вошли мы в бухту, называемую Плая-парда (Playa- parda). По мере нашего приближения к ней, холмы берега становились выше, приобретая остроконечную форму; поля виднелись за ними, покрытые снегом; местами видны были голубые ледники, или глетчеры, которые висели на довольно большой высоте. Ущелья разветвлялись разнообразно, тенями указывая на глубину свою и иногда на ширину долин. Противоположный берег уходил в даль перспективою снеговых гор; белый контур которых рисовался на туманном небе, слабо подкрашенном золотистым светом заходившего солнца. Сблизившиеся берега образовали род озера, тихую и неподвижную воду которого резал наш клипер, направляясь к бухте, лежавшей на левом берегу. Мыс, покрытый лесом (Wooding point, — место, на которой можно удобно рубить лес), разделяет ее на две половины: первая углубилась далеко внутрь, так что не видно было её окончания; вторая суживалась и сближалась с берегами, на которых разветвлявшиеся деревья картинно мешались с каменьями, мхами и трещинами. Миновав узкий проход, бухта снова расширялась круглым неподвижным озером, обставленным со всех сторон громоздившимися друг на друга горами. Мы входили в эту дальнюю бухту; был вечер, розовая заря гуляла по снеговым вершинам; на гладкую воду ложились ясные отражения живописного берега; по камням и маленьким островкам, как сторожа, стояли белые и черные птицы (чайки, капские голуби); тишина царствовала в этом мирном, диком ландшафте и охватывала нас; казалось, никто не хотел проронить слова, чтобы не нарушить общего молчания. Вот узкий проход; на одном из островов виден деревянный крест; здесь, как мы узнали после, погребен итальянский монах. Судно, нагруженное выгнанными из Италии монахами, в 1848 году, шло в Вальпарайсо, и оставило здесь одного из своих пассажиров. Вот бухта, вся темная и мрачная от брошенной на нее с высокого берега тени и отражения его в ней. Прозвучавшая цепь и звук упавшего якоря нарушили очарование, и снова начались суета и шум.
Если бухта Милосердия представляет собою дикий, страшный ландшафт, то Плая-парда является представительницею молчания и тишины. Отвесный, ближайший её берег весь испещрен разного цвета каменьями и трещинами, со множеством кривых и ветвистых деревцев, сплетающихся красивою аркою; над этим берегом взгромоздились скалы; с одной из них падал высокий каскад, воды которого прокладывали себе путь в каменьях и мхах, несколькими ручьями вливаясь в бухту, шум падавшей воды был так однозвучен, что нимало не прерывал общей, мертвой тишины. Далее, скалы растут кверху лежащими друг на друге каменными холмами, посыпанными недавним снегом; еще выше стоят сплошные снеговые горы и между ними два ледника, как два застывшие наверху озера, блистающие ярким голубым цветом. Ночью взошла луна и, осветив кое-какие точки ландшафта и набросив на другие непроницаемую, ровную тень, придала безмолвной картине еще больше таинственности. На воде явилась только одна светлая полоса, вся же гладь вод была мрачна и безмолвна; водопад смотрел женщиною, закутанною в белый саван и сходящею по ступеням скалистой лестницы.
Чтобы иметь удовольствие вступить в первый раз на американский материк, я, вместе с некоторыми другими, поехал на берег. Вельбот вошел в реку, которая впадала в глубине бухты, сначала прорыв в горах глубокое ущелье. Весело было лазить с камня на камень по упругому ковру мхов и приземистых растений; мы взбирались к месту рождения водопада; некоторые, опередив нас, вдруг являлись над нашею головою английскими охотниками, с ружьем через плечо. Недоставало звука рожка, чтобы придать картине прелесть более живую и отрадную; но здешняя природа не надолго приголубит человека: едва только расположились мы на обогретых солнцем камнях, как из-за ближайшей горы показалась черная туча; вместе с нею, по нескольким ущельям, как неприятельские фланкеры, быстро понеслись клочья облаков, тени от которых бежали вперед по скалистым неровностям гор. Ветер зашумел, загудел; надо было спешить, чтоб укрыться от вихря, налетевшего с дождем и снегом.
22 марта снялись с якоря, прошли Крукед-рич, узкий пролив между островами Карла III, потом Инглиш-рич, где с одной стороны виднелась Трех-Вершинная гора, a с другой — гора Понда; к вечеру мы огибали мыс Фровард (Froward), самую южную оконечность материка Америки (и вообще самую южную часть всех материков в мире). По направлению к SO, берега представляли всевозможные видоизменения холмов и скал. Иногда представлялось взору несколько цепей гор, по которым отдаление и солнце распространяли свои определяющие тени; при вечерней заре. красное освещение заходившего солнца ложилось на снежные вершины отдельных островов; они казались огненными, что, по всей вероятности и дало первым путешественникам повод назвать страну, лежащую южнее пролива и изобилующую покрытыми снегом холмами, Огненною Землею. У мыса Фроварда горы достигают наибольшей высоты; мыс отвесною скалою выдается вперед; обе его стороны представляют совершенно гладкие стены, на которых можно было бы иссечь надпись, a на самой скале поставить монумент, хотя бы Магеллану, Скала как будто просила какого-нибудь дополнения; мы огибали ее вечером, и нам казалось, что если бы над ней возвышалась башня, звонил колокол, и сторожевой монах всходил наверх по иссеченной в скале лестнице, всматриваясь в проходящее мимо судно, то это было бы и кстати, и очень Эффектно. А теперь одни черные трещины, да ущелья, которые отделяют выступающую скалу от высокой шатрообразной горы. Пройденные скалы виднелись сзади, в последовательном освещении, одна голубым, другая, дальнейшая, слабым лиловым пятном, a следующая за нею исчезала почти совсем в прозрачном, золотистом тумане.
Обогнув мыс, мы взяли курс к NO, и считали уже себя по сю сторону Америки. Ночью мы имели намерение стать на якоре в бухте Бугенвиля; отыскали ее во мраке, но она оказалась такою узкою, a ночное плавание по спокойной воде таким заманчивым, что мы вышли из неё задним ходом и пошли далее. Ночью
