перепрыгнула через невысокий забор. Несмотря на нестандартность команды, Костя напарницу понял и начал кидать поленья в ее направлении.
А центральная нападающая тольяттинской «Лады» занималась тем, что умела лучше всего: играла в ручной мяч. И не важно, что гандболистка была ростом два с половиной метра и покрыта шестью. И что в роли мяча выступали полуметровые деревянные колоды… И что голы приходилось забивать каждый своим снарядом, и не в ворота, а в головы защитников, которые еще и пытаются стрелять…
Светка размытой тенью металась по площадке, постоянно меняя траекторию движения, обманными финтами сбивая противнику прицел, влет принимала пасы и заколачивала гол за голом… Противник пытался отстреливаться, но тех, в чьих руках появлялось оружие, «мячи» находили в первую очередь. В прошлой жизни тольяттинка видела такой разгром только единожды, когда их с девчонками за большие деньги наняли играть против много возомнившей о себе дворовой команды.
Победительницу не огорчил даже многословный разнос, устроенный «тренером» на глухой лесной полянке тремя часами позже. Единственное, что слегка подпортило настроение, это необходимость после окончания матча вместо положенного триумфа с овациями и раздачей автографов, оперативно сматываться, покинув восхищенных болельщиков…
* * * А рядовой Вульф, получивший своё полено последним, даже не успел порадоваться гибели своего личного врага. Увы, хотя Мюллера чурбак нашел раньше, но всего на долю секунды…
* * * Мыкола Артеменок внимательно оглядел поле боя, заваленное трупами, и повернулся к внуку.
— Ну-ка, Васильку, подь сюды! Я табе шкуру з азадка спускать буду!
— За шо, деда!? — заныл хлопец. — Я ж ничого!!!
— Как це «за шо!?» — удивился старшак. — Я каму сказав, у лесе сядзець, и да вёски носа не казать? Стрэльнув бы цябе германец, и паминай, як кликали! За нагу звалакли да той пратоки, ды прыкапали б…
— Так ты ж адзин мужык на сяло застався! А дапамагчы, кали што?
— Памошник, маци тваю растуды! Адзин у поле не ваяр! А як бы шо, трясця тваю мацюки…
— Да? — Василек с интересом огляделся по сторонам. — Не ваяр?
Зрелище было эффектным. Дровам, прилетавшим к немцам, почему-то больше всего нравились головы. И, благодаря размеру весу и скорости поленьев, большинство незваных гостей этого украшения лишились. Некоторые совсем, некоторые частично. Ну и позы безголовых, конечно…
Мыкола сердито зыркнул на внука из-под насупленных бровей:
— Ты сябе з гэтым чудам не равнуй! То не чалавек быв, а невядомая звярок зайшов на наша шчасце. А можа, и сам Гаспадар лясной наведався. Кажаш, берегиня цябе папярэдзила?
— Слышь, дед, а це вона мабуть прыходыла….
— Хто?
— Котра дровенякамы жбурлялася. Берегиня то й була.
— Так ты ж гутарил, шо та девчонка малая! А ця страхолюдина велычезная. Але баба, то не хлусиш!
— Тая не ведаю я, дзеда! Але чую — яна! Хоць и не падобная. Берегиня ж любое абличча прыняць можа. Ци няма?
— Увогуле, милавав нас бог, — перекрестился старик, — а можа, Гаспадар лясной. Давай, людзей клич, собрацца будзем, ды в лясы уходзиць. Не прастять нам германцы весялости зверушкиного. Але то добра, чай не впершыню па лясах хавацца…
Ставропольский Край 1999 год (а все думают, что Молдавия, 1941) Они катились по гладкой как бильярдный стол степи. Почему как бильярдный? Да потому, что на обычном столе не топорщатся редкие кусты, колючие до невозможности, выгоревшие под безжалостным русским солнцем до серой белизны. А на бильярдном столе, особенно на тех, что стоят в дешевых забегаловках Гамбурга, иногда топорщится зеленое сукно, задетое неосторожным движением кия в руках пьяного матроса…
Легкий ветерок ласково обдувал обер-лейтенанта, сидящего на башне любимой «троечки». Мартин искренне жалел камрадов, скорчившихся внутри раскаленного «панцера». Но что поделаешь? Нет в жизни места ни справедливости, ни счастью.
Есть, конечно, Всемирный Закон Равенства, не прописанный ни на одной бумаге. В смысле, что если долго-долго получал от жизни сплошные гадости, то через время оказываешься обер- лейтенантом панцерваффе. Говорят, индусы зовут это «кхармой» или еще как-то, по-восточному заковыристо. Но это уже мелочи жизни, недостойные бывшего гамбургского дорожника, а нынче — командира танковой роты победоносной армии Германии. И пусть впереди пылят мотоциклисты разведки, и пусть надсадно кряхтят выработавшие свой ресурс моторы, и пусть затейливо матерится командир гренадеров, здоровенный гауптман. Тоже из Гамбурга. Земляк. И тоже ненавидит жару и пыль… А про то, что от всей танковой роты остался единственный танк, так про это мы вспоминать не будем.
А вообще — жить хорошо! Главное — не забывать смотреть по сторонам. И стрелять на любой подозрительный шорох. Всякое может случится в этой сумасшедшей стране. Тут женщины сражаются наравне с мужчинами, а маленькие девочки уходят в свою русскую Вальгаллу в окружении убитых немецких солдат, разорванных в клочья брошенной под ноги тяжелой русской гранатой, похожей на банку тушенки с ручкой… Танкист украдкой оглянулся. Нет, показалось. В этом безумии и сам трогаешься рассудком, и ждешь хмурого парня из ГФП.
Треск мотоциклов вдруг прервался. Обер-лейтенант вынырнул из болота задумчивости. Руки сами вскинули бинокль. И опустили. Не к чему смотреть вдаль, когда посреди степи вдруг бросается под траки широкая полоса автобана. Асфальт, разметка…
Мартин скомандовал остановку. Из двух бронетранспортеров тут же посыпались наружу пехотинцы. Они привыкли использовать каждую остановку, чтобы размять ноги. Да и оросить мощной струей земли, стонущие под иудейско-жидовским игом, никогда не будет лишним.
К танкисту подошел гауптман. Ковырнул носком сапога серый асфальт…
— Тоже задумался?
— Ага, — Мартин снял очки-консервы и наклонился, пытаясь рассмотреть дорожное покрытие. Кинжалом кое-как выломал кусочек, попытался размять пальцами…
— Знаешь, Курт, возможно, я что-то не понимаю, но на кой хрен русским в этой глуши застилать дорогу первоклассным материалом?
— Кто из нас специалист по дорогам? — буркнул гренадер, и вытащил призывно булькнувшую фляжку. — Будешь?
— Не откажусь.
Обер-лейтенант предпочитал не пить в такую жару. Хотя… Что не выйдет с потом, оставляющим широкие солевые разводы на сукне мундира, то высушит постоянное нервное напряжение. Качественный шнапс прокатился огненной волной до самых пяток. Мартина передернуло. Но флягу вернул владельцу с явной неохотой.
— Чего хмурый такой? — гауптман старательно завинтил крышечку.
— Сам как думаешь? — ответил танкист и поморщился. Довольные неожиданной остановкой гренадеры радостно галдели, напоминая расшалившихся детей.
— Пусть веселятся, — верно понял недовольство танкиста командир гренадеров. — Это до первой пули в задницу. Потом поумнеют.
— Поумнеют, ага… — задумчиво протянул танкист и обтер о штаны запачкавшуюся руку. — И эта дорога еще… Первоклассный автобан. Кёльн-Бонн, не меньше. И посреди степи, где даже большевики не водятся.
— Ошибаешься, — медленно протянул Курт. И заорал во всю глотку, мигом сбрасывая всю беззаботность:
— К бою, сукины дети!
