ПЕРВАЯ ЛЮБОВЬ
Как много написано об этом чувстве — поэтами, художниками, композиторами! Разумеется, была любовь и у юного Сёмы Маршака. Звали ее Лиля Горвиц. Племянница знаменитой балерины Иды Рубинштейн — любимой ученицы М. М. Фокина (специально для нее писали музыку Глазунов, Римский- Корсаков; замечательный портрет ее создал художник Серов). Лиля Горвиц обладала тонким поэтическим вкусом, о чем свидетельствуют ее письма к Маршаку: «Только что перечитывала твои стихи. Ты спрашиваешь, нравятся ли они мне? Да, они производят на меня впечатление, в них есть сила и страстность, но я бы очень хотела прочесть что-нибудь твое собственное, глубоко прочувствованное, вылившееся из твоей души. Пиши мне все, касающееся твоего творчества; есть ли какая-нибудь перемена в твоих взглядах и требованиях; есть ли разница в форме; много ли ты пишешь? Углубляйся в самого себя, не разбрасывайся. Может быть, я не права; ты мне напиши, что ты думаешь об этом. Я бы тебе посоветовала писать самостоятельно, а не переводить…»
Дружба с Лилей Горвиц очень многое значила для семнадцатилетнего Маршака. Горничные для Лили были выписаны из Англии, и язык этой страны стал для нее вторым родным. Это она задолго до поездки Маршака в Лондон читала ему стихи английских поэтов, что сыграло не последнюю роль в его увлечении английской литературой. И все же справедливости ради приведем слова Маршака из автобиографических набросков, сделанных в 1945 году: «Я выбрал Англию — может быть, именно потому, что Стасов когда-то в дни моего отрочества подарил мне Шекспира и Байрона…»
А вот еще отрывок из письма Лили Горвиц к Маршаку: «…Слыхала от мамаши, что ты опять находишься в очень тяжелом положении. Не знаю, что советовать, не знаю, что говорить, все так запуталось, к тому же я подробностей никаких не знаю. Могу только сказать тебе, как я глубоко огорчена и всей душой надеюсь, что к осени все устроится. Мне больно думать, что мое долгое молчание, быть может, заставило тебя думать, что я тебя забываю и перестала принимать к сердцу твою судьбу. Если являлась тебе эта мысль — то гони ее прочь и прости меня, что я была причиной этих тяжелых минут. Через шесть недель буду, вероятно, в Петербурге. Мы увидимся, будем говорить, много будет тем. Ради всего тебе дорогого, святого будь силен и не падай духом. Пусть огонь, который горит в тебе, поддержит тебя, ничто его не затушит, а из-за одной этой звезды стоит жить и страдать. Горе будет только еще очищать и утончать твою душу, прибавит струны твоей лире. Береги свое здоровье. Как только приеду в Городище, буду с мамашей говорить о тебе. Бог даст, что-нибудь придумаем. Я немедленно тебе оттуда напишу. Когда уезжаешь ты из Хащевато[8]? Пиши мне в Городище, Лохвица, Полтавской губ. Ида Львовна шлет тебе самые теплые, искренние пожелания. Мы часто с ней о тебе говорим. Мамаша писала, что напишет Владимиру Васильевичу и, вероятно, уже написала. Горячо жму твою руку. Прощай пока, надеюсь на хорошее».
Глава о первой любви поэта — Лили Горвиц, к сожалению, оказалась короткой.
Вот что пишет об этом романе Иммануэль Самойлович Маршак в своей книге «От детства к детям»: «Очень обогащала его глубокая и нежная дружба с Лилей Горвиц, сохранившаяся потом на многие десятилетия. В этот период их дружба перестала быть такой безоблачной, какой была сначала. Мать Лили, меценатка и приятельница Стасова, очень покровительствовала Маршаку. Но в какой-то момент отношения между ним и Лилей, видимо, стали вызывать ее беспокойство. Ей казалось, что юноша из бедной семьи — неподходящая пара ее дочери. И как-то, когда он однажды уходил после проведенного у них вечера и Лиля вышла было его проводить, Софья Адольфовна появилась следом за ней в дверях и строго, без объяснений, потребовала:
— Лиля, вернись!
Маршак ушел один с чувством большой горечи и дал себе обещание никогда больше не приходить в этот дом.
Он освободил себя от обещания только после революции, когда у него и у Лили были свои семьи, а сама Лиля находилась в трудных обстоятельствах».
Так закончился первый роман Самуила Яковлевича.
НЕОЖИДАННЫЙ ПОВОРОТ СУДЬБЫ
(Ялта)
Горький и Шаляпин сдержали свое обещание — отправили Маршака в Ялту. Два года, которые он прожил в этом городе, оставили неизгладимый след в его жизни. «В Ялте меня ласково встретила Екатерина Павловна Пешкова… С ней было двое ребят, шестилетний Максим и двухлетняя Катюша. Это была небольшая, но дружная и веселая семья. Жили они на даче Ярцева, в белом доме на горе Дерсан. Народу был у них всегда полон дом. То и дело грели самовар…
Ялтинцы — это грустные и одинокие чахоточные, лежавшие на верандах, и та нарядная публика, которая ела мороженое в кондитерских и скакала на татарских лошадях по набережной…» Эти строки писал уже взрослый Маршак. А тогда, семнадцатилетний, он видел все в ином свете. Из письма В. В. Стасову от 28 октября 1904 года: «Живется мне здесь прекрасно. Катерина Павловна (Горькая — как ее здесь зовут) — чудный человек! Она обо мне очень заботится». А в письме от 14 ноября С. Маршак писал: «Катерина Павловна стала мне совершенно как родная. Ее заботам обо мне, о моем здоровье, занятиях и конца нет…»
Вот стихи о первых ялтинских впечатлениях Маршака. Правда, написаны они много лет спустя.
Жизнь юного Маршака в Ялте лучше всего отражена в его письмах. Так, в письме от 2 декабря 1904 года он сообщает Стасову, что здоровье его довольно хорошее, но добавляет: «Только опять хлынула кровь и опять объяла меня страшная слабость…пока мне скверно: вот пишу, а голова разрывается на части, мысли не вяжутся». В этом же письме он говорит, что пишет стихи и прозу: «Владимир Васильевич, я уверен теперь, что писать буду, но думаю, если мне придется быть посредственностью, то лучше будет совсем бросить… Поживем — увидим». В Ялте Маршак много читает — Льва Толстого, Шекспира, Гёте, Байрона. «Многие вещи я теперь только понял (речь идет о Толстом. — М. Г.) и страшно полюбил… Пишите мне больше. Вы и Алексей Максимович так ободряете меня своими письмами. Меня подымает, мне хочется работать, и я верю в будущее.
Горячо целую Вас,
