отмечали странную, по их понятиям, посадку русских всадников. Это была татарская посадка с поджатыми ногами. В свое время для борьбы с татарами, знавшими только лук да саблю, она считалась прогрессом военной техники. Когда появился другой враг, польско-литовская конница, вооруженная копьем, татарская посадка оказалась «отсталой»: русский кавалерист не выдерживал сильного удара копьем, вылетал из седла. Посадка изменилась.
Иностранцы с Запада начинают проникать в Московское княжество при Иване III, им покровительствует Иван IV. Смутное время открывает для чужеземцев настежь московскую Русь. По мере выхода из кризиса регламентируется число и положение иностранцев. В конце XVII в. в Москве, в немецкой слободе, квартале, отведенном чужеземцам, насчитывалось более 1000 «торговых людей». Проникший в это время в Москву иезуит (по закону проживание в Московском государстве иезуитов было строго запрещено) обнаружил, к своему изумлению, «почти все европейские народности», в том числе и католиков. Но большинство составляли «еретики-протестанты», прежде всего голландцы (их было более 300), а затем англичане.
Не менее важную роль, чем в торговле и промышленности, иностранцы играли в московских войсках. По списку 1696 г., число иностранцев - генералов и офицеров (до прапорщиков включительно) составляло 231, в пехоте - 723. Одних генералов и полковников императорский посол Мейерберг насчитал более 100 человек. В списке 1632 г. имелось только 105 иностранных офицеров. Но в это время войско иностранного строя (пехота и конница) насчитывало всего 6118 человек. В конце века численность войска возросла в 15 раз, соответственно увеличивалось число иностранных профессионалов, строивших в Москве армию европейского образца92.
Численность, можно сказать многочисленность иностранцев в решающих областях жизни московского государства, проникновение западного влияния в культуру, заметного в изменении нравов и моды на одежду прежде всего в придворных кругах, отражали новые задачи, решение которых становилось все более неотложным. Нарастал конфликт между традиционной московской умственной структурой и необходимостью развития государства.
Одной из причин раскола было ощущение конфликта, страх перед чужеземным влиянием, угрожавшим чистоте православия. Восстание против исправления богослужебных книг было православной реакцией на возраставшую роль чужеземцев. Максим Грек говорил о необходимости исправления переводов и не встречал сопротивления. Столетие спустя действия Никона раскололи церковь.
Юрий Крижанич сформулировал идею националистической реакции на чужеземное наступление. Ощущение «своего» и «чужого» было присуще русским, как и всем другим народам. Но в Московском государстве признаком различия была религиозная принадлежность. Для Крижанича не православие, но славянство было фактором, определявшим уникальность Руси. Юрий Крижанич приехал учителем национальных чувств и пророком страшной опасности, нависшей над Москвой. Страстные осуждения ужасных результатов ксеномании - чужебесия более трехсот лет спустя продолжают оставаться актуальными для русских идеологов крайнего национализма: «Все беды, которые мы терпим, - утверждал Крижанич, - проистекают именно из-за того, что мы слишком много общаемся с чужеземцами и слишком много им доверяем». «Чужеземное красноречие, красота, ловкость, избалованность, любезность, роскошная жизнь и роскошные товары, словно некие сводники, лишают нас ума». «От кого, как не от чужеземцев, исходят голод, жажда, притеснения, частые мятежи и разорения и всякие беды, печали и неволи всего народа русского?»93.
Юрий Крижанич видит Россию стоящей на перекрестке. Перед ней две дороги: одна - в опасную даль новизны, другая - в густые потемки старины. «Есть два народа, искушающие Россию приманками противоположного характера, влекущих и разрывающих ее в противоположные стороны. Это - немцы и греки»94. Автор «Политики» полагает, что оба одинаково плохи, но опаснее для русских - немцы. Ибо им принадлежит будущее, и бороться с ними можно только их же оружием - дальнейшим развитием собственной культуры.
Юрий Крижанич говорит о третьем пути между «греческой стариной» и «немецкой новизной». Для защиты национальной самобытности русских необходимы, по мнению Крижанича, строжайшие запретительные меры. Он предлагает выгнать из страны иностранных купцов и офицеров (полковников). В особом разделе книги «О гостогонстве» певец славянского королевства вспоминает о «славном спартанском законе - ксениласии, по-русски «гостогонстве» или «очищении народа и державы от дурного плевела»95. Одобрительно отзывается Крижанич о запрещении жить на Руси еретикам, евреям и цыганам.
Интерес «славянского королевства», о котором мечтает Юрий Крижанич, диктует ему проекты обустройства всех сторон жизни Московского государства, которое объединит славян. Для него духовное превосходство русской жизни несомненно. Европейцы «высшей задачей человека считают наслаждение», русские живут в христианской простоте: русский человек, кое-как выспавшись на лавке или на печи под собственным платьем вместо одеяла и на соломенной подстилке вместо тюфяка, спешит спозаранку на работу или на царскую службу. Иностранец нежится до полудня на пуховиках и перинах, и, едва встав с постели, тотчас принимается за вкусный завтрак96.
Крижанич отлично видит недостатки русской жизни. Он замечает, в частности, что «нет нигде на свете такого мерзкого, отвратительного, страшного пьянства, как на Руси, а всему причиной кабаки». Предлагаемые им проекты улучшений должны, как он убежден, превратить Москву в могучий центр славянства.
Московская государственная система - самодержавие, или, как выражается Крижанич, «совершенное самовладство», представляется ему «наилучшим правлением»97. Именно самодержавие позволит устранить путем необходимых изменений то единое, что препятствует развитию Руси - незнание, недостаточный уровень культуры. Источник всех зол - «худое законоставие», плохие законы. Самодержавный царь может провести необходимые реформы, избавив тем самым Русь от всех зол. Русское «самовладство» кажется Крижаничу несравненно более человечной системой правления, чем польская: «На Руси есть только один господин, который располагает жизнью и смертью подданных. А у поляков сколько властителей - столько королей и тиранов, сколько бояр - столько судей и палачей». Польское правление - самая худшая система: «Если бы кто-нибудь обошел кругом весь свет, чтобы отыскать наихудшее правление, или если бы кто-нибудь нарочно захотел выдумать наихудший способ правления, он не смог бы найти более подходящего способа, нежели тот, коим ныне правят в Польской земле». Главные, страшные опасности, которые, предупреждает Крижанич, грозят Москве: своевольство, чужебесие и чужевладство98.
Проповедник «третьего пути», «середины», автор «Политики» резко осуждает «людодерство», тиранию, в которую «самовладство» может выродиться. Моделью «людодера», безжалостного тирана был для Крижанича Иван Грозный, которого он упрекал также и в том, что царь «хотел сделать из себя варяга, немца, римлянина, кого угодно, только не русского и не славянина». Самовладство царя включает в проекте Крижанича самоограничение: «Пусть царь даст людям всех сословий пристойную, умеренную, сообразную со всякой правдой свободу, чтобы на царских чиновников всегда была надета узда, чтобы они не могли исполнять своих худых намерений и раздражать людей до отчаяния»99. Самовладство без людодерства со свободами. - «пристойными и умеренными», - возвещает систему просвещенного абсолютизма.
Внешнеполитическая программа Крижанича нацеливала Русь на юг. Не видя никакой необходимости в продвижении на восток и север - в Сибирь и Китай, он считал ненужной борьбу за Варяжское море (Балтика). Главную задачу Крижанич видел в завоевании Крыма, который будет производить вино, хлеб, масло, мед, годных к военному делу лошадей. Кроме того, Крым обладал выходом в Черное море. Для войны с татарами автор «Политики» предлагал пригласить поляков, а после завоевания Крыма рекомендовал изгнать из страны всех мусульман, отказавшихся принять крещение.
Пришелец со стороны, Юрий Крижанич увидел, нередко в увеличительное стекло, многие важнейшие проблемы Московского государства и его жителей. Отсутствие закона о престолонаследии, введение которого он считал необходимым, вскоре подтвердило правоту хорватского каноника. Но главным в сочинениях Крижанича были не детали, а ощущение опасности неизбежного для Москвы выбора между востоком и западом. Непрочитанный в свое время, Юрий Крижанич внимательно читался в XIX-XX вв. У него черпали аргументы сторонники противоположных взглядов: западники опирались на него, настаивая
